Именно в этом контексте его мысли снова обращались к родной стране. Он допускал, что дипломатические манеры США были отталкивающими, но что его привлекало в американцах — так это то, как они действовали недавно в испано-американской войне. В 1898 году он провозгласил одним из своих политических принципов содействие достижению хорошего взаимопонимания между странами англоговорящего общества. Министр по делам колоний, у которого теперь жена была американкой, казалось, тоже разделял эту точку зрения. Мать Черчилля играла в этом свою роль, начиная выпуск того, что впоследствии оказалось недолговечным «Англо саксонским обозрением», преследовавшим в общем те же цели. Сын ее относился к лозунгу «Кровь гуще, чем вода» с тех позиций, что он уже давным-давно отправлен в мюзик-холлы кабаков и пивных. Тем не менее, «янки Мальборо» поддерживал попытку совместить две составляющих своего происхождения и одобрительно откликался об «англоговорящем народе».

Презрение, испытываемое Черчиллем к дешевой империалистической продукции для многих тысяч простых людей, не вполне согласовывалось с его активностью в последующие за избранием месяцы. Соображения о том, что было бы благоразумным купить дом в своем избирательном округе, никогда не приходили ему в голову. Вместо этого он отправился в поездку для изучения Британии, дав в общей сложности 29 лекций по всему королевству о своих южноафриканских впечатлениях и публикациях. За этой поездкой последовала такая же по США и Канаде. Эти занятия существенно укрепили финансовое положение Черчилля. В новогодний праздник 1901 года он гордо докладывал матери из Торонто, что менее чем за два года заработал 10 000 фунтов стерлингов, не имея первоначального капитала. Политику с его честолюбием была необходима подобная поддержка. Новость о смерти королевы Виктории застигла его в Виннипеге. На следующий месяц, в начале нового царствования, он произнес свою первую речь в Палате Общин.

Новый член парламента не выглядел чужаком в Палате Общин, хотя лишь немногие парламентарии хорошо его знали. Он никуда не мог деться от того, что его воспринимали как сына его отца. Он был еще совсем начинающим молодым человеком, но по результатам можно было предположить, что находится наравне с такими важными фигурами, как Бальфур или Чемберлен. Консервативная партия стремилась использовать славу Черчилля в своих целях, но Черчиллю не особенно хотелось, чтобы его использовали. Попав в парламент так, как он это сделал, он оказался свободным от каких-либо обязательств перед партийной организацией. В итоге ему удалось найти новый способ остаться в относительно независимом положении. В самом правительстве после выборов произошли перестановки, и было похоже, что лорд Солсбери вскоре освободит дорогу своему племяннику, Бальфуру. Перемены произошли в июле 1902 года, и к этому времени Черчилль уже сделал себе имя, в частности, своими нападками на Бродерика из Военного министерства, который добивался увеличения войск, расквартированных в Англии, на три армейских корпуса. Черчилль сыграл существенную роль в провале предложения. Он только укрепил свою веру в верховенство флота. В общем, его присутствие и предложения воспринимались со смесью забавы, зависти и понимания. Нервозное возбуждение, кипевшее в нем — было замечено, что он никогда не мог сидеть спокойно — было одновременно тревожащим и стимулирующим. Едва ли было удивительным, что Бальфур не предложил Черчиллю поста в формируемом им правительстве — но если бы он это сделал, в будущем события приняли бы совсем другой оборот.

Немалое время Черчилль проводил в компании так называемых «хулиганов», маленькой группы тори вокруг лорда Хью Сесила, одного из сыновей премьер-министра. Все они очень любили поговорить. Голос лорда Хью до известной степени напоминал печальное, но мелодичное утиное кряканье. Черчилль эффективно «открякивался». Одним из недостатков лорда Хью была уверенность, что правильное отделено от неправильного бездонной пропастью и отвесными скалами[14]. И хотя он продолжал нравиться Черчиллю, едва ли он был подходящим попутчиком на пути к власти. Со своей стороны, лорд Хью обнаруживал «прискорбную нестабильность» в своем компаньоне. Стычки «хулиганов» воскресили в памяти некоторых воспоминания о бывшей «Четвертой партии», в которой наряду с нынешним премьер-министром принимал активное участие лорд Рандолф. Тем не менее на своем новом посту Бальфур пришел к пониманию того, насколько сложно удерживать партию слитой воедино. После мая 1903 года, когда Чемберлен во всеуслышание заявил о том, что он верит в протекционистскую реформу с прилагаемыми преимущественными правами империи, премьер-министр силился отыскать способ укрепления единства. Что же будет делать Черчилль?

Вполне вероятно, что его мог бы привлечь новый курс Чемберлена. Лорд Рандолф в прошлом отклонялся в сторону «справедливой торговли». Уинстон же на деле двигался в прямо противоположном направлении, возможно, из-за того, что произносимые им в своем избирательном округе речи убедили его в том, что избиратели до сих пор всецело поддерживают беспошлинную торговлю. Он сам заявил о своей оппозиции «империи на самообеспечении», о чем написал премьер-министру в весьма крепких выражениях. Его абсолютная преданность была гарантирована Бальфуру в попытках отстоять политику беспошлинной торговли и дух партии тори, но любая перемена курса заставит его переосмыслить свою политическую позицию. Протекционистская политика повлечет за собой коммерческую катастрофу и «американизацию английской политики». Естественно, Бальфур ничего на это не ответил.

Через несколько дней Уинстон написал послание лидеру оппозиции, Кемпбелл-Баннерману, предлагая совместные действия по защите беспошлинной торговли. Связь с либералами не являлась чем-то новым. Почти с того самого времени, как Черчилль попал в Палату Общин, он исследовал возможность создания «средней партии», но с тех пор, как в спор был вовлечен лорд Розбери, впереди, по-видимому, лежала целая жизнь в неопределенности. Теперь откладывать было нельзя. В послании Черчилль указывал на трудность положения, в котором очутились все разумные и умеренные люди (иначе говоря, такие как он). В то время как Бальфур старался расширить круг своих сторонников с помощью серии головоломных маневров, отклонение Черчилля в сторону либералов все больше росло и становилось все более заметным. Его выступления стали еще более критическими. Бальфур подвергался сухим, тщательно подготовленным ударам. Однако, хотя повестка от консерваторов о необходимости присутствовать на заседании парламента была изъята в январе 1904 года, окончательный разрыв произошел не раньше мая, когда он перешел в кресло на той стороне Палаты Общин, где сидела оппозиция. Теперь он представлял из себя полностью оперившегося либерала, который, по его словам, ненавидел партию тори, ее членов, их слова и их методы. Члены парламента от тори сочли эту ненависть невероятной и нетерпимой. Они избегали его лично и травили его в политическом смысле. В прошлом Черчилль подвергался нападкам: например, от партийного организатора тори в парламенте, лорда Линдсея, за то, что «разглагольствовал в своей обычной пустой и самодовольной манере». Теперь, однако же, переход Черчилля в стан врага вызвал резкие нападки. Критические голоса, сопровождавшие его избрание в Палату Общин, больше не умолкали: Уинстон оказался тщеславным, наглым, нахальным и ненадежным; короче говоря, пользуясь описанием, примененным к королю Эдуарду, он был «хамом от рождения»[15].

Так почему же Черчилль предпринял этот важный шаг? Прямой ответ на этот вопрос казался таким: из-за своей веры в право беспошлинной торговли. Он утверждал, что будет катастрофическим шагом закладывать фундамент демократической империи на протекционистских пошлинах на продукты питания. Британская империя не должна отгораживаться стеной, словно какой-нибудь средневековой город. Тем не менее лишь немногие полагали, что риторическое повторение кобденизма[16] являлось достаточным объяснением его поведения. Он окончательно отошел от консерваторов из-за того, что под Бальфуром не было перспектив быстрого продвижения, и потому что, чувствовал, что маятник пошел в другую сторону? Если он хотел связать себя с партией, которая могла доминировать следующие десять лет, он не мог ждать, пока либералы победят на следующих Всеобщих выборах. Он должен был действовать сейчас же, и, если его уход из партии тори сопровождался ядовитейшими нападками консерваторов, то его проникновение в самую сердцевину либерализма должно было быть вкрадчивым. Конечно, Черчилль заявил о своей искренности и постарался сохранить хорошие взаимоотношения с теми, с кем он прилюдно и шумно поссорился, но нельзя было ожидать, что им движет желание занять какой-нибудь пост.