Черчилль вернулся в Лондон в отпуск 2 марта и неожиданно решил выступить с речью по проекту государственного бюджета в части расходов на ВМФ, осуждая то, что он понимал как недовольство Адмиралтейства под Бальфуром. Однако, его продолжающийся призыв вернуть лорда Фишера на пост Первог го лорда по морским делам был удивительным. Вероятно, Уинстон понимал это предложение как жест примирения, но оно было интерпретировано шире, как действие политического авантюриста, неуклюжая попытка азартного игрока достичь своих собственных целей. Ответ Бальфура в Палате Общин был разгромным. Он в такой же степени был «глупостью», в какой «жестокостью» было заявление, сделанное Черчиллем. Конечно, он находился за пределами страны и слишком некритически слушал симпатизирующих журналистов, но он опять неправильно истолковал политическую ситуацию.

Он был унижен. Но даже в этом случае, вернувшись в свой батальон, он продолжал планировать свое политическое возвращение. Он продолжал говорить себе, что был бы вполне доволен жизнью солдата, если бы не было ясно, что он чувствует себя годным для более широкой сферы деятельности. Настойчиво сделанное его женой внушение, что ему нужен убедительный предлог, чтобы вернуться с фронта, пролетело мимо его ушей, в то время как он подробно останавливался на любом намеке на парламентский кризис. Потом, неожиданно, наступил момент решения. Объединение батальонов и, следовательно, сокращение должности обеспечили правдоподобный повод покинуть армию. «Прирожденный солдат» покомандовал в поле чуть больше четырех месяцев.

Возвращение Черчилля в политический Лондон не было ответом на какой-либо ясный сигнал. Обратный путь выглядел тяжелым и одиноким. То, что он должен был попытаться проделать его в таких неблагоприятных обстоятельствах, являлось мерой его обязательства достичь власти. С тех пор как служба ему не улыбалась, он искал источник дохода в журналистике, а источник отдыха — в рисовании. Некоторые замечания в «Таймс» и повсюду наводили на мысль, что он рассматривал себя как лидера оппозиции, просто ждущего своего часа. Однако Черчилль знал, что лучший шанс для реабилитации лежал в расследовании Дарданелльского дела, которое могло бы оправдать его или по крайней мере заставить других разделить с ним ответственность. Летом 1916 года была достигнута договоренность, что комиссия под председательством лорда Кромера начнет работу по расследованию ближневосточной путаницы, и у Черчилля было изрядное время на подготовку собственного доклада для комиссии.

Смерть Китченера в море сразу же подняла шансы на возвращение на министерскую службу, но Асквит сам действовал в качестве государственного военного министра до того, как назначил на этот пост Ллойд Джорджа. Черчилль, продолжая порицать Асквита за то, что документы по Дарданеллам до сих пор не были опубликованы, атаковал премьер-министра и критиковал стратегию наступления на Сомме. Он также вернулся к любимой теме о том, что существует огромное количество африканского населения, которое можно призвать. Были времена, когда Черчилль видел, как он сам, лично вздымает такую силу. Он также прямо ссылался на свои собственные впечатления от переднего края, чтобы привлечь внимание к недостаткам британской экипировки. Некоторые из этих пунктов попадали в цель, но разбросанный характер его замечаний все еще создавал впечатление, что высказывания принадлежали скорее раздраженному отставнику ВМФ, чем были конструктивными замечаниями человека, чья звезда снова восходит. Ему изредка попадались интересные задания — например, он согласился набросать заявление для прессы по исходу Ютландской битвы, которое было напечатано под его именем, Просьба о нем пришла от Бальфура! Несмотря на эти случайные знаки признания, Черчилль оставался в унынии и не в духе, Именно в это время Ротмер заказал его портрет ирландскому художнику, сэру Уильяму Орпену. Портрет отражал человека, близкого к отчаянию.

Единственный немедленный способ воскрешения его карьеры заключался в ссоре, могущей повлечь за собой коллапс коалиции Асквита; но даже в этом не было уверенности. Черчилль убеждал себя, что если Ллойд Джордж неожиданно возникнет в роли премьер-министра, в таком новом правительстве найдется место и для него. В конце концов, его оптимизм снова оказался далек от цели. В сложных перемещениях, возникших в результате падения Асквита и возвышения Ллойд Джорджа, Черчилль играл очень маленькую роль. Он не стоял у власти. К его горькой досаде, он не был включен в состав новой администрации. Лидеры тори дали понять, что их вхождение в состав Кабинета возможно только при условии исключения из него Черчилля. Ллойд Джордж согнулся под этим напором без чрезмерной трудности. Новый премьер-министр знал хорошие качества Черчилля лучше кого бы то ни было, но, вероятно, его вполне устраивало, что он сможет закрепиться у власти, прежде чем возникнет опасность оспаривания его собственного лидерства, которую вполне реально мог создать Черчилль. Что касается самого Черчилля, то к этому времени он был не просто разочарован. Он был разъярен. Тем не менее сделать он мог немногое. Он не был в составе правительства, но в разделенной Либеральной партии он, конечно же, не считал себя преданным обожателем Асквита.

И только в марте 1917 года, когда был опубликован первый отчет Комиссии по Дарданеллам, его перспективы улучшились, Черчилль, конечно, не был оправдан. Он был обвинен в том, что увлекался своей верой в успех операции, и в том, что не обеспечил ознакомление Военного совета с мнением специалистов ВМФ. Асквит же, как руководитель Военного совета, подвергался наиболее суровой критике. Китченер также был подвергнут критике за задержку в отправке войск. Итог всего этого означал, что выкрики: «А что у нас с Дарданеллами?», — которыми Черчилля часто забрасывали, больше не могут быть направлены исключительно против него. Его политическая реабилитация стала возможной. Он ждал действий Ллойд Джорджа.

Премьер-министр не считал это легким делом. Консервативная оппозиция все еще лютовала и нелегко примирялась с утверждением, что Черчилля, все более действенного оратора в Палате Общин, лучше иметь среди союзников, чем среди оппонентов. Потребовались значительные маневры, прежде чем 17 июля было объявлено о назначении Черчилля министром военного снабжения. «Морнинг пост» не была одинока в предсказании свежих колоссальных промахов в ущерб нации этого, по-видимому непотопляемого, министра. Пока корреспонденты Черчилля сожалели, что он не получил поста соответственно своим возможностям, более мудрые голоса убеждали его хвататься за Министерство снабжения и не стараться захватить власть во всем правительстве. В самом деле, отношение оппозиции к его назначению могло даже дать Черчиллю некоторую паузу. Даже больше: он ценил, что был придержан премьер-министром, который, похоже, готов был быстро его продвинуть, если он будет добиваться главной роли. Сейчас не было сомнения в том, что власть — в руках Ллойд Джорджа. Их длительные взаимоотношения не означали партнерства на равных. Тем не менее факторы, сделавшие их неправдоподобный альянс столь плодотворным 10 лет назад, все еще не полностью исчезли. Были даже времена, когда Черчилль убеждался, что если премьер-министр держит его под контролем, то это для его же пользы. Плодородное проявление власти требовало сдержанности и дисциплины, которые не так легко давались Черчиллю. Однако, тот факт, что он не входил в состав Военного кабинета, существенно ограничивал сферу его действия.

Назначение Черчилля требовало от него представить свою кандидатуру на рассмотрение избирателям Данди. Хотя недавно он получил почетное гражданство и вытекающие из него привилегии, нельзя было сказать, что его избирательный округ за последние годы часто его видел. Короткие кампании, которые он проводил перед тем, как оставить вопросы по большей части в руках жены, выявили такую степень недовольства, какую Черчилль до сих пор испытывал только на войне, да и то не напрямую. Он чувствовал себя в округе уверенно, но список голосов, поданных за его оппонента, был отнюдь не смешным. Падение русского царя было не единственным признаком усталости от войны, начинавшей возникать по всей Европе. Черчилль твердо отвергал мысль о мире посредством переговоров, но меняющееся настроение придало новый импульс усилиям достичь победы, в чем он теперь был призван играть существенную роль.