— Я знаю, дорогая, что не сумел дать тебе всего, чего ты хотела. Но я непременно исправлюсь.

— О чем ты говоришь, милый?

— Обещаю тебе. — Уж я-то постараюсь, чтобы в следующий раз она была так же неистова в своей страсти, как и я, подумал Фрэнк.

И вдруг... Он побледнел, стиснул зубы и закрыл глаза, пытаясь унять внезапную, мучительную боль, пронзившую мышцы больной ноги.

— Фрэнк! — испуганно вскрикнула Джейн, вскакивая. — Тебе помочь?

Она склонилась над ним, пораженная бледностью его искаженного страданием лица.

— Нет! — остановил он ее. — Нет, не трогай меня!

Не обращая внимания на его резкий окрик, Джейн опустилась рядом с ним на колени.

— Пожалуйста, — задыхаясь, повторил Фрэнк, — это пройдет. Просто... Просто оставь меня, — выдавил он сквозь стиснутые зубы.

Затем он услышал, как Джейн, покорившись, встала и ушла. Черт побери! Какой же я слабак! — думал он, пытаясь размять одеревеневшие мышцы. И тогда, с тем пьяным придурком, и теперь... Такая, как Джейн, достойна лучшего.

Фрэнк ненавидел себя за беспомощность. Он стиснул зубы, стараясь не стонать, хотя боль была чудовищной.

Джейн начала подниматься по лестнице, но ноги ее не слушались: как можно оставить Фрэнка одного, совершенно беспомощного? Она не выдержала и вернулась, вновь опустилась на колени возле скорчившегося от боли Фрэнка.

Он повернул к ней голову:

— Не волнуйся, родная, просто...

— Тише! Тише! — Это был суровый приказ, и он подчинился.

Фрэнк лежал, тяжело дыша, вцепившись пальцами в край мата, так прошло несколько долгих минут, и наконец боль отпустила. Он прильнул щекой к ее руке.

— Фрэнк? — тихонько позвала Джейн.

Но он не откликнулся — его сморил сон.

Джейн с каким-то материнским чувством смотрела на спящего Фрэнка. Красные рубцы, изуродовавшие его тело, уже побледнели, но они останутся навсегда — как память о тех нечеловеческих испытаниях, через которые он прошел. Эти шрамы, подумала Джейн, являются таким же символом чести, как и те медали, которые он заслужил. Она гордилась Фрэнком и испытывала чуждое ей доселе острое чувство собственности — Фрэнк принадлежит ей и только ей.

Ощущение покоя и счастья заполнило все ее существо.

Она любит его. Этого упрямого, гордого, самолюбивого мужчину, душа которого скрывается за непроницаемыми дымчато-серыми глазами.

Джейн боялась поверить в свое открытие: да, она любит Фрэнка и была права, скрывая до времени свою любовь. Веди она себя иначе, эта волшебная ночь никогда бы не состоялась.

Ночная прохлада начала проникать в застекленный солярий. Охваченная внезапным порывом, Джейн вбежала в спальню Фрэнка и сняла с постели одеяло. Вернувшись в солярий, она, уютно устроившись, легла рядом с ним на мат и натянула на себя и Фрэнка одеяло. Он слегка подвинулся, инстинктивно освобождая для нее место. Потом прошептал ее имя и привлек к себе.

Джейн уснула только глубоко за полночь.

Фрэнк проснулся от ощущения, что он один. Джейн исчезла.

Может быть, все случившееся ему только пригрезилось? И не было этой сказочной ночи? Или все-таки его безумные мечты сбылись, и Джейн действительно принадлежала ему?

Фрэнк протер заспанные глаза. Сколько же сейчас времени? Должно быть, немало. Солнечный свет широким потоком струился сквозь стеклянную крышу солярия. Впервые за много месяцев страданий и боли он почувствовал себя отдохнувшим.

И все же его счастье не было полным. Даже в то чудесное мгновение, когда он овладел Джейн, чувство вины не исчезло. Оно лишь затаилось в глубине его сознания, чтобы с новой силой вспыхнуть утром. Однако Джейн тоже хотела его. И это несколько смягчило угрызения совести, которые не отпускали его последние тринадцать лет.

Сбросив пушистое одеяло, он взглянул на мат. Откуда здесь кровь? Неужели открылась давно затянувшаяся рана? Но боли нет, да и шов не разошелся. Что за чудеса?..

И вдруг Фрэнк все понял! Джейн была невинна, как святая. Он оказался первым мужчиной, сделавшим ее женщиной.

Теперь он понял, почему она странно вела себя минувшей ночью. Неуверенность, противоречащая чувственному пылу, непроизвольный страх в голосе и в глазах, странная напряженность, а особенно неестественное спокойствие, когда он вторгся в ее нетронутое лоно...

Идиот, законченный идиот! О том, что Джейн девственна, догадался бы даже ребенок! Фрэнк обрушил на себя поток отборной брани, которую успел забыть со времен армейской службы.

Беспечный эгоист, казнил себя Фрэнк, соблазнивший невинную девушку в отчем доме. Овладевший ею на полу, как какой-нибудь девкой. Вбивший себе в голову, что в природе не существуют двадцатичетырехлетние девственницы. Он надругался над ее невинностью, даже не поняв, что делает. Какую же физическую и душевную боль он причинил Джейн!

Фрэнк задыхался от стыда и жалости к ней.

Почему она выбрала меня, чтобы вручить мне самый ценный подарок? — размышлял он. И почему, в конце концов, она скрыла от меня тайну своего девичества? Знай я об этом, все произошло бы иначе. Совершенно иначе! Как осторожно, бережно и благоговейно я вел бы себя!

А тебе не приходит в голову, Фрэнк Беррингтон, что в этом случае ты бы вообще к ней не приблизился? — думал он, отправляясь на поиски Джейн. Так что довольствуйся тем, что ты сделал первую для Джейн ночь земной плотской любви жалким подобием истинного блаженства: получив удовольствие, оставил ее страстное желание неутоленным. Он был беспощаден к себе.

Фрэнк нашел Джейн на кухне. Она снова была в халатике, по-детски взъерошенная, милая и юная. Волна нежности захлестнула Фрэнка.

Джейн разговаривала по телефону. Он, незамеченный, остановился в дверях, чтобы не мешать ей.

— Я знаю, — сказала она, медленно помешивая чай.

Фрэнк решил подождать Джейн в библиотеке: рано или поздно она зайдет туда. Но услышанные им слова пригвоздили его к полу:

— Да, да, сожалеет, что причинил мне боль. Мне его тоже жаль. Ты же знаешь, дорогая, с моей стороны это было всего лишь временным увлечением. — Джейн презрительно хмыкнула. — Теперь я знаю, что у него столько же опыта, сколько...

Возникла пауза, потом Джейн сдержанно рассмеялась, видимо, собеседница подобрал нужное слово.

— Нет, это моя вина. Мне следовало подумать, прежде чем позволить ему зайти так далеко. Он вообще не в моем вкусе. Я должна была понять это намного раньше.

Фрэнку хотелось бежать, бежать, куда глаза глядят. Сердечная боль, опалившая его, была сильнее той, что он перенес под пытками Рамиро. Когда в тебя стреляют, можно либо скрыться, либо умереть под пулями. Но сейчас — полная безысходность: ноги его не слушались, он не мог двинуться с места. Он просто стоял и слушал слова, разрушающие его мечты, ломающие его жизнь...

— Возможно, я и совершала в жизни ошибки, но что-то не помню ни одной подобной.

И легкий, веселый смех Джейн, который он так любил, острым ножом вонзился в его сердце.

8

Продолжая казнить себя за доверчивость, за непростительное легкомыслие, Фрэнк еле добрел до своей комнаты и рухнул в кресло. Его раздирали самые противоречивые чувства.

Ты знал, что Джейн не твоего поля ягода, и все же попался в ловушку, говорил он себе. По какой-то непостижимой причине она спустилась с Олимпа и теперь сожалеет об этом. Временное увлечение, прихоть, каприз — вот какими словами выражается ее отношение к тебе, жалкий калека.

Однако у нее есть основания чувствовать себя униженной, Фрэнк! Ты обращался с ней, как с девкой или с красивой куклой, не оценив, с каким самозабвением она отдавалась тебе. Ты набросился на нее, как изголодавшийся по женщине солдат. Чего же ты после всего этого ожидал? Ты получил по заслугам, дружище! Так что исчезни из ее жизни, из этого дома. Сохрани хотя бы крохи достоинства. И, если эта женщина никогда не простит тебя, не суди ее за это.