— Ты как раз вовремя, дорогая! — воскликнул Мартин. — Я только что говорил о тебе.

Джейн замерла от неожиданности. В своем любимом кожаном кресле сидел отец, а напротив него, в другом кресле, расположился их долгожданный гость. О подлокотник опирались костыли...

Джейн недоумевала: Фрэнк должен быть намного старше, почти таким же пожилым, как дядя Уильям и его товарищи по оружию. А Фрэнк оказался молодым, статным, с густой черной шевелюрой и темно-серыми глазами, которые, казалось, смотрели сквозь нее. Внутренний мир этого человека, подумала Джейн, наглухо закрыт для посторонних.

Въевшийся в кожу загар не скрывал бледности Фрэнка. С трудом сдерживаемая боль и смертельная усталость искажали красивые черты. Глубокий рубец прорезал лоб от изогнутой черной брови до начала буйной шевелюры. Прекрасные серые глаза омрачала легкая тень — память о перенесенных страданиях, — лишая их блеска и застилая печалью...

— Моя дочь Джейн.

Девушка натянуто улыбнулась. Взглянув на Фрэнка, она заметила, что печаль в его глазах на мгновение исчезла, уступив место откровенной неприязни. Джейн словно обдало холодом. Она смутилась, ощутив его недоброжелательность.

— Простите, что не встаю, — раздался низкий глубокий голос. — Именно такой я вас себе и представлял, мисс Ренкли.

— Благодарю вас, мистер Беррингтон. Это заслуженная награда отцу за мой словесный портрет. Рада, что он ему настолько удался, — не без иронии ответила Джейн.

Она пристально посмотрела на Фрэнка, тот невозмутимо взирал на нее, и взгляд у него был пронизывающий, тяжелый. Но Джейн это не смутило: он спас ее отца, все остальное неважно.

— Спасибо вам за папу, — с чувством проговорила она.

В глазах Фрэнка мелькнуло удивление.

— Я только выполнял свою работу — холодно, без улыбки ответил он.

— Но разве вы были обязаны жертвовать собой?

— Это входило в условия договора, и, если хотите, так я понимаю свой долг.

— И поэтому...

Он промолчал.

— ...вы не могли отказаться? — закончила она.

В больших серых глазах вспыхнула искра гнева. Джейн, сама того не желая, попала в цель. Она поняла: их гость не любит, когда вмешиваются в его внутренний мир, он человек замкнутый и, возможно, высокомерный. Потому ее неуместная проницательность вызвала у него раздражение.

И она поклялась: больше никакой иронии, никаких насмешливых замечаний, она будет как можно бережнее относиться к этому человеку, возможно, изверившемуся в людях, на что он имел полное право, и не станет досаждать ему.

Фрэнк Беррингтон сидел на скамейке, упершись локтями в колени и устало уронив голову на исхудалые руки. Я уже три дня живу в этом доме, но по-прежнему слаб, как новорожденный щенок. Ничего не изменилось с тех пор, как я очнулся в госпитале в Претории, с безнадежной тоской думал Фрэнк. Боль в раненой ноге не утихает ни на минуту, малейшая неловкость — и приходится стискивать зубы, чтобы не застонать. Чашка кофе и поджаренный тост — ничего тяжелее, кажется, мои руки и не удержат. А тут еще эта чертовщина...

Стоило ему закрыть глаза, как перед ним возникал пленительный девичий образ: стройная, грациозная фигурка в золотистом хитоне и какие-то невероятные, густого янтарного цвета, глаза.

Фрэнк с трудом поднялся и, опираясь на костыли, направился к тренажеру. Боль пронзила его тело, бросила в сторону, но он постоял, перевел дыхание и продолжил свой мучительный путь. Все лучше, чем бесконечные мысли об этой неизвестно откуда возникшей девушке, о которой он не может, не имеет права думать.

Джейсон Макферсон сказал, что на сегодня хватит, но мало ли что говорят эти врачи! Фрэнк лег на тренажер и выжал ногами вес, который раньше показался бы ему смехотворным, но теперь... Невыносимая боль, словно электрический разряд, пробежала от бедра к лодыжке и вернулась вверх, к пояснице.

Фрэнк стиснул зубы и повторил упражнение. И боль, еще более нестерпимая, пронзила ногу. Ну и плевать на нее, на эту чертову боль! Он снова и снова поднимал вес, до тех пор, пока комната не поплыла перед глазами и раздирающая боль, обрушившаяся на него, словно дикий зверь, не погасила сознание.

Он не понял, что произошло, просто вдруг ощутил: в этой комнате что-то изменилось. Фрэнк был готов поклясться, что в ней повеяло ароматом живых цветов. Какой знакомый запах, подумал он и с силой втянул воздух. Да ведь это камелии! Их любовно выращивала мать...

Господи, откуда вдруг взялся этот волшебный родной запах детства? Фрэнк с трудом разлепил веки.

Не может быть! Он снова закрыл глаза, но когда открыл их, видение не растаяло. Джейн. Ее длинные шелковистые волосы касаются его лица, а янтарные глаза наполнены тревогой. И от Джейн исходит тонкий аромат камелий.

— Вам лучше?

От одного этого нежного голоса его затуманенное сознание прояснилось. Фрэнк понял, что соскользнул с тренажера и, распростертый, лежит на полу. А рядом стоит на коленях Джейн Ренкли и влажным полотенцем бережно вытирает его покрытое испариной лицо.

Фрэнк попытался сесть, но слабость и больная нога сразу же напомнили о себе: он снова упал, проклиная себя.

Будто прочитав его мысли, Джейн тихо сказала:

— За один день нельзя стать чемпионом.

От звука этого грудного, чуть хрипловатого голоса у него перехватило дыхание. И, разозлившись на себя, Фрэнк резко бросил:

— Можно подумать, вы что-то знаете об этом!

Он попытался приподняться на локтях, но сил не хватило. Что она знает о жизни, эта богатая, не ведающая забот наследница Мартина Ренкли, раздраженно подумал Фрэнк, уставясь в янтарные глубины вспыхнувших негодованием глаз. Но, когда Джейн заговорила, он подивился, с какой мягкостью прозвучал ее голос.

— Я просто ждала, пока вы закончите упражнения, и не хотела вам мешать.

— Вы тоже поднимаете гири? — съязвил он, и хотел было добавить еще какую-нибудь колкость, но залюбовался ее великолепной спортивной фигурой.

— Нет, сэр, я увлекаюсь садоводством, — с достоинством ответила она.

Пристыженный Фрэнк обвел взглядом комнату и впервые увидел буйство зелени и пестрые головки цветов. Было заметно, что за растениями с любовью ухаживают чьи-то умелые руки.

— Сегодня у садовника выходной?

Он заметил, как девушка на мгновение вспыхнула, но тут же, подавив обиду, ласково улыбнулась, словно они вели самую дружескую беседу. Сердце Фрэнка забилось сильнее, чем во время изнурительной тренировки, ставшей причиной его позора.

— Наш садовник член семьи, — мягко ответила Джейн.

А ты крепкий орешек, подумал Фрэнк. Умеешь держать удар. Чего-чего, а чувства собственного достоинства ей, похоже, не занимать.

Фрэнк набрал в грудь побольше воздуха и попытался сесть. Но и эта попытка не удалась. Опершись локтями в пол, он опять приподнялся и с трудом сел.

Рядом была Джейн. Она обнимала его рукой за плечи, дурманящий запах камелий пьянил Фрэнка, убыстряя и без того стремительные удары сердца.

— Не надо! Оставьте меня! — вскричал Фрэнк, теряя над собой контроль, в ярости от своей унизительной немощи. Он понимал, что ведет себя глупо, недостойно, но воля и разум отказывались подчиняться.

— Фрэнк! — снова послышался грудной, чувственный голос, и это стало последней каплей, переполнившей его терпение.

Ему нельзя быть рядом с ней, иначе он окончательно потеряет самообладание. А пока он не может двигаться, уйти должна она.

— Ради бога! Оставьте меня одного, — взмолился Фрэнк.

— С удовольствием! — На этот раз в голосе девушки прозвучали металлические нотки. Она быстро поднялась с колен и вышла из комнаты.

Когда за ней захлопнулась дверь, надрывный стон вырвался у него из груди, и Фрэнк в изнеможении прислонился к тренажеру. О господи, почему у нее такой завораживающий взгляд? И почему она так бесконечно мила и терпима со мной, хотя я веду себя как заправский нахал?

Фрэнк дотянулся до мокрого полотенца, которое уронила Джейн, и медленными движениями стал вытирать пот. После того что сейчас произошло, она больше никогда не подойдет ко мне, подумал он. И это к лучшему. У меня есть цель — обрести былую форму и отомстить изувечившему меня негодяю. И нельзя отвлекаться ни на что иное. Тем более — эта девушка не для меня, бывшего солдата, а ныне обыкновенного служащего огромной империи «Ренкли корпорейшн».