Прекращение разорительной войны с Англией, хотя и самое неотложное, должно было послужить только началом выправления ситуации.

Больше чем через месяц в том же дневнике появилась запись, которая объясняет предысторию знакомства Бентинка с графом Сен-Жерменом:[133]

«Несколько месяцев назад Йорк настоятельно рекомендовал мне одного старого знакомого, господина Виретта, по национальности швейцарца, связанного родственными узами с семейством Стэнли из Англии, с которым господин Йорк был в очень дружеских отношениях. Этот господин Виретт приехал сюда просить патент на изобретенную им машину и по рекомендации Йорка обратился ко мне. Его также очень настойчиво рекомендовал мне господин дела Куадра [секретарь испанского посольства в Гааге], от имени господина д’Альбре из Лондона. Из почтения к этим влиятельным лицам я несколько раз приглашал господина Виретта к себе на обед. Когда я попросил его рассказать подробнее об этой машине, ответить мне он не мог, ему пришлось обратиться к господину Линьеру [sic] из Амстердама, изобретателю, с которым Виретт и еще некоторые другие были связаны. Господин Виретт представил его мне, и я объяснил ему, к кому он должен обратиться, через какие формальности ему придется пройти, и т. д. Некоторое время спустя господин д’Аффри заехал ко мне, отвечая на визит, который я нанес ему ранее, и после нескольких незначительных слов долго говорил о господине Линьере, который, как он сказал, по его сведениям, был моим гостем; среди всего прочего он сказал мне, что господин Линьер поддерживал отношения с графом Сен-Жерменом.

Это имя поразило меня и привлекло мое любопытство, так как я много слышал о нем в Англии. Я задач господину д’Аффри несколько вопросов, в том числе спросил о том, кто такой был граф Сен-Жермен; я добавил, что в Англии, где он долгое время вращался в самом высшем обществе, никто не знач, кто он; что в Англии, где у них так мачо полицейских, это меня не удивляло, но меня поразило то, что и во Франции о нем ничего не известно. На это д'Аффри ответил, что во Франции это знал только король, но, по его мнению, в Англии об этом должно быть известно также герцогу Ньюкаслу. Я рассказал господину д'Аффри то, что о нем слышал: о его великолепном умении держаться, безупречных манерах, регулярной оплате счетов в Англии, где довольно дорого поддерживать такой стиль жизни. Господин д Аффри сказал мне, что действительно, это был человек замечательный, о котором рассказывали множество историй: что он обладал философским камнем, что ему более ста лет, хотя выглядел он сорокалетним, и т. п. Я спросил его, был ли он знаком с ним лично, и он ответил, что да, что он часто встречался с ним в доме принцессы де Монтобан и что его очень хорошо принимали и знали в Версале и часто видели в обществе мадам де Помпадур; что он вел чрезвычайно роскошную жизнь, рассказывал о своем богатстве в виде коллекции живописи, драгоценных камней и прочих любопытных вещей, о которых я сейчас уже не помню, как не помню и остальных вопросов, которые я ему задал тогда, при этом вовсе не думая, что я когда-либо сам увижу графа Сен-Жермена.

В моей памяти запечатлелось то, что граф д’Аффри казался изумленным не меньше, чем я, когда слушал рассказываемые им подробности, и что мы говорили о том мнении, которое создалось о личности Сен-Жермена в Англии и во Франции, и он не сказал мне ничего предосудительного в отношении графа Сен-Жермена. Для поддержания разговора я упомянул о нем господину Йорку, когда рассказывал о Виретте. Господин Йорк описал его как очень веселого, очень изысканного человека, который сумел попасть в число приближенных мадам де Помпадур и которому король Франции подарил Шамбор; мое любопытство было крайне возбуждено всеми этими необыкновенными и удивительными вещами, о которых мне рассказали.

Я узнал, что граф Сен-Жермен находился в Амстердаме и разговаривал с господином Линьером, а то, что рассказал мне Линьер, произвело на меня еще большее впечатление, и я сказал ему, что мне было бы чрезвычайно интересно встретиться с графом Сен-Жерменом, и попросил его, когда он будет писать ему, сообщить, что я был бы счастлив познакомиться с ним. Через несколько дней, в начале марта месяца, Сен-Жермен приехал в Гаагу. Как его просил в своем письме Линьер, он нанес мне визит. Беседа с ним мне чрезвычайно понравилась, разговор наш был блестящий, разнообразный, полон подробностей о различных странах, где он побывал, и очень интересных историй, мне также очень понравилось его мнение о разных людях и местах, мне знакомых; манеры его были необычайно изысканными, и говорил он как человек, который по рождению принадлежит к высшему обществу…».

9 марта Бентинк продолжает записи в своем дневнике:

«Его беседа, во всем столь разнообразная и полная особых подробностей и интересных историй, вместе с необыкновенностью самого человека и окружающих его обстоятельств, о которых я слышал главным образом от Йорка и д'Аффри, в частности, о его отношениях с королем и мадам де Помпадур, меня совершенно поразили, и первое, что пришло мне в голову, — что я должен сделать все от меня зависящее, чтобы как можно лучше разобраться во всем, отстранить лживую информацию, поступившую от людей, не достойных доверия и думающих только о себе, и исправить распространенное здесь ложное впечатление об этих личностях, чтобы таким образом самому получить определенный контроль над делом, в котором очень важно четко разобраться и от которого меня пытались отстранить. Поэтому я задал Сен-Жермену множество вопросов, на которые он отвечал с готовностью и ясно (так как он говорил с такой легкостью, как будто он человек болтливый и легкомысленный, хотя пока я не могу понять, так это или нет); я высказывался с полнейшей беспристрастностью в отношении всех стран, кроме моей собственной. Я сказал, что стремился к миру из гуманности, и выразил понимание личной озабоченности короля по поводу состояния французской нации, картину которого он нарисовал очень живо и подробно, при этом он говорил все время как человек, который знал гораздо больше других, был очень точен в описании личностей, поэтому я продолжал нашу беседу так же, как в начале.

То, о чем я рассказал ему: моих собственных желаниях, глупейших слухах и смехотворно оскорбительных историях о людях и событиях, которые министры иностранных государств, живущие здесь, пересказывают своим хозяевам, столь фальшивых по сравнению с реальностью, которую он привез мне прямиком из Франции, — заставило его сказать, что он напишет об этом мадам де Помпадур и что это будет самой лучшей новостью, которую он сможет ей сообщить. Не видя основания для возражений, я не стал высказываться против его намерения сделать это и далее поощрял его продолжать беседу, что было совсем не трудно, при этом я стремился подтолкнуть его идти дальше, в том же направлении, в котором он начал».

Следующим визитом Сен-Жермена, по-видимому, был визит к д’Аффри, который уже был осведомлен о пребывании Сен-Жермена в Амстердаме и его разговорах по поводу финансовых дел Франции и даже отписал об этом в Париж своему патрону. 10 марта д’Аффри написал Шуазёлю[134] о том, что его посетил Сен-Жермен, который нарисовал «устрашающую картину положения наших финансов», и сказал, что хотел бы «предложить проект их восстановления» через получение кредита для Франции от голландских банкиров, что позволит «в двух словах, спасти Королевство». Он был плохого мнения о предшественниках Бертена, министра финансов, и «мне показалось, что он особенно был настроен весьма враждебно против господ Пари: де Монмартеля и дю Верни». В доказательства своей миссии граф показал писанные ему в Голландию письма от Бель-Иля, о доказательной силе которых д’Аффри отозвался весьма пренебрежительно. На его вопрос, знал ли Главный ревизор Бертен о его плане, граф ответил, что пока нет, но на следующий день д’Аффри в своем постскриптуме к написанному в день визита письме добавил, что Сен-Жермен только что еще раз зашел к нему и сказал, что теперь план «известен господину Бертену и даже рекомендован им».