В конце письма Кауцербах прибавил: «Он несколько раз был в Дрездене и рассказал мне, что очень хорошо знал покойного короля».
Дрезден был столицей Саксонии, но именно пфальцграф Саксонии (родившийся в 1670 году) в 1697 году стал королем Польши Августом II. Вот почему саксонец Каудербах представляет Польшу в Гааге, и поэтому Сен-Жермен рассказал ему о том, что было связано с Дрезденом и покойным саксонским курфюрстом — королем Польши.
Письмо Голицыну очень похоже на это письмо по своему содержанию, только несколько суше и содержит меньше подробностей. О личности и миссии графа Сен-Жермена Каудербах написал следующее:
«Здесь сейчас находится один экстраординарный человек. Это — знаменитый граф Сен-Жермен, известный по всей Европе своей ученостью и огромным богатством. В этой стране он выполняет очень важное поручение, и много говорит о необходимости спасения Франции любыми средствами, имея в виду, вероятно, те, которыми некогда воспользовалась Орлеанская дева. Посмотрим, как у него это получится. Он владелец, наверное, целого склада драгоценных камней. Он утверждает, что ему удалось открыть тайны Природы и познать ее целостность. Однако самым любопытным является утверждение о том, что ему якобы сто десять лет. Выглядит он, как бы то ни было, лет на сорок пять. Благословенны рожденные под счастливой звездой. Думаю, что в наших интересах попытаться открыть его тайну. Он является пылким сторонником госпожи де Помпадур и маршала Бель-Иля. Братья же Пари ему ненавистны, ибо именно их он склонен обвинять во всех бедствиях, постигших Францию. Он очень охотно и вольно говорит обо всем, что имеет отношение к Франции, начиная с короля и заканчивая шутом».
Тому же адресату Каудербах написал через пять дней, 19 марта:
«Я уже сообщал Вам, монсеньор, в предыдущих письмах о знаменитом Сен-Жермене, в данный момент находящемся в Амстердаме, где он проживает вместе с господином Хоупом. Он встречался с господином Йорком в его доме, беседа продолжалась три часа. Он не поддерживает никаких отношений с господином д'Аффри, заявив, впрочем, мне лично, что здесь он находится с весьма важным поручением. Однако, сказать правду, мне он кажется опрометчивым в своем желании уверить всех в том, что он является уполномоченным посредником. Я отношу его к категории известного Маканаса, которого Вы, Ваша Светлость, могли знать в 1747 году, или же, на худой конец, я сравниваю его с графом Секендорфом, объявившимся в этих краях в прошлом году. Я не удивлюсь, если ему не удастся выполнить свою миссию. Наши датчане слишком тупоголовы, чтобы оценить тонкости и достоинства его натуры. Как бы то ни было, я не сомневаюсь в том, что где-то здесь уже ведутся весьма важные, как мне кажется, переговоры… Этот человек сказал мне, что Франция согласна уступить Гваделупу… если подобной ценой, конечно же, она сможет добиться заключения приемлемого мирного договора. В этом, возможно, и не будет ничего плохого… если Англия, конечно, не прекратит помогать Пруссии… Что Вы думаете по этому поводу?..»
Как видим, новости и слухи в Гааге распространялись весьма быстро, и представители различных дворов старались как можно подробнее узнать, что происходит у союзников и соперников. Таким образом, содержание секретной беседы Сен-Жермена с Йорком стало тотчас же известно Каудербаху.
15 марта[143] прусский посол фон Хеллен пишет королю Фридриху по поводу Сен-Жермена, упомянув, что во время его двухнедельного пребывания в Амстердаме он общался с богатейшими коммерсантами Хоупами, а здесь, в Гааге, беседовал с самыми богатыми португальскими евреями. Ходили слухи, что он приехал сюда для обсуждения условий тридцатимиллионного займа, но собственное его впечатление — что он приехал за чем-то другим. Он заметил, что это необычайный человек говорил очень свободно, казался «настроенным анти-австрийски, в высочайшей степени осуждал Францию за заключение союза с венским двором, и казался величайшим поклонником Вашего Величества. Я сам слышал, как на днях он сказал в присутствии барона фон Райшаха, что Франция поступала недостаточно мудро».
Фон Хеллен, как и фон Райшах, был карьерным дипломатом. И он был удивлен, как Сен-Жермен мог позволить себе так свободно говорить о короле и правительстве, которых он представлял, но объяснение этого в том, что Сен-Жермен не был посланником в обычном смысле этого слова. Он не был французом и не служил французскому королю или правительству. Его намерение сделать для них доброе дело не мешало ему высказать свое мнение, что они поступали недостаточно мудро.
В своем письме Кауницу от 18 марта[144] Райшах написал, что, как полагали, Сен-Жермен, в качестве гарантии, обеспечивающей авансирование очень большой суммы французскому двору, предложил свое состояние и репутацию, приехал он с целью спасти Францию, и уже провел переговоры с Йорком. Из этого Райшах сделал вывод, что можно было не сомневаться, что Сен-Жермен приехал с полномочиями на обсуждение условий заключения мира. Австрийский дипломат заметил, что д’Аффри был заметно встревожен и не мог скрыть свое неудовольствие. В заключение он сообщил, что Сен-Жермен был известен в мире музыки и виртуозно играл на скрипке.
22 марта[145] фон Хеллен написал королю Фридриху о том, что Йорк позволил ему ознакомиться с посланным им в Лондон сообщении о своей беседе с Сен-Жерменом. По-видимому, оно было выслано навстречу письму короля Фридриха, написанному ему 20 марта,[146] в котором он советовал не обращать внимания на слухи о Сен-Жермене, а «наблюдать за самим этим человеком, и как можно внимательнее».
Итак, представители английского, прусского, австрийского дворов осведомлены об истинных целях приезда графа Сен-Жермена для подготовки почвы ведения сепаратных мирных переговоров. Но эти цели сознательно скрыты от французского посла д'Аффри и Шуазёля. Французский посол, который раньше был весьма доброжелателен к Сен-Жермену, постепенно изменил свое отношение, видя, какие успехи делает этот никому не ведомый человек под вымышленным именем в той деятельности, все лавры в которой должны принадлежать ему, д'Аффри. 14 марта он направляет Шуазёлю письмо о действиях Сен-Жермена, так и дышащее завистью, в которой его уличил прозорливый Йорк, и полное злобных выпадов по поводу меркантильности и личной финансовой заинтересованности самого графа в связи с его планом спасения Франции:
«Гаага, 14 марта, 1760 год.
Господин герцог,
Я имел удовольствие ознакомиться с планом господина Сен-Жермена. Я отослал обратно этот план — и, вероятно, при первой возможности скажу ему, что дела подобного сорта не имеют никакого отношения к Министерству, почетным представителем которого являюсь я. Не имея на этот счет никаких распоряжений, я не собираюсь вмешиваться в эти дела и, возможно, попытаюсь своими силами раздобыть кредит для фондов Его Высочества в Амстердаме или же в иных городах Голландии. Думаю, что мне удалось найти причину антипатии господина Сен-Жермена к господам Пари де Монмартель и дю Верни, после того как я ознакомился с проектом Указа, особенно со статьей одиннадцатой или двенадцатой, которая утверждает о необходимости к дальнейшему привлечению «денежных средств». При первом же прочтении эта статья буквально сразила меня наповал, и я заметил господину Сен-Жермену, что эти «денежные средства» могут принести несметное богатство тому, кто будет иметь к ним доступ. Он кратко ответил, что господа Пари знали об этом, добиваясь своего назначения в попечители этого вновь создаваемого фонда. Они, вероятно, согласно его утверждениям, приберут к рукам все финансовые дела королевства. Он же, то есть граф Сен-Жермен, отправился в Голландию с единственной целью — создать компанию, которая была бы способна подобающим образом управлять этим фондом. Думаю, что в таком случае ему весьма неприятно видеть, как это выгодное дельце уходит из рук, которым он предназначил бразды правления этим фондом, в руки чужие.