Пруссаки заявляют во всеуслышание, что если две ныне царствующие императрицы не склонятся к миру, то Франция пойдет собственным путем. Надеюсь, что с их стороны это всего лишь предположение. Господин Райшах говорит, что бояться нечего, ибо он уверен в абсолютном согласии между его двором и Францией. Однако я не совсем согласен с этим предположением.
Я уже говорил Вам о графе Сен-Жермене, ныне находящемся здесь. Господин д'Аффри, приняв его у себя в доме, где раньше тот неоднократно бывал, только что отказал ему в гостеприимстве, выполняя распоряжение своего двора, и поспешил известить о этом всех нас. Господин Сен-Жермен говорит, однако, что этот приказ исходит от господина Шуазёля, что он обвиняется во вмешательстве в дела, касающиеся мирных переговоров, и что он действительно посылал отчет о некоторых предположениях, обнаруженных им в беседе с господином Йорком, маршалу Бель-Илю, доверительные письма которого он всем нам показывал. Он заявил во всеуслышание, что господин д'Аффри пренебрег неким влиятельным лицом, которое могло оказаться чрезвычайно полезным. Эта история произвела здесь сенсацию. Вполне очевидно, что у господина Сен-Жермена имеется паспорт, подписанный королем Франции, который питает к нему симпатию. Именно по поручению этого монарха и находится господин граф в Голландии. Также очевидно, что он выполняет важную миссию, результат которой ожидается с нетерпением господином Бель-Илем, что недвусмысленно явствует из его писем. Госпожа де Помпадур, защитником которой является господин Сен-Жермен, тоже, вероятно, проявляет интерес к этому делу. Однако, как я думаю, этот джентльмен не слишком осторожен по отношению к господину д'Аффри, и сказать Вам правду, он кажется мне скорее глупцом. Я прошу Вашу Светлость сохранить эти подробности в тайне, ибо мне, наверное, не следует вмешиваться в эти истории…»
Копия письма князя Голицына господину Каудербаху.
«Лондон, 1 апреля 1760 года.
…Мне непонятно, на чем строятся, согласно Вашим заявлениям, сепаратные переговоры между Англией и Францией. Здесь нам не довелось слышать еще ни одного намека на подобные вещи, однако, если дело обстоит именно так, как Вы говорите, то я постараюсь что-нибудь узнать об этом. Что касается упомянутых променадов в Буа и Рисвик, то эти события отнюдь не являются достаточными основаниями для того, чтобы верить подобным слухам. Скорее всего речь идет о предположениях, с одной стороны, и о неосторожности — с другой. Тем не менее каким бы невинным ни представлялось подобное поведение, все же оно, осмелюсь сказать, очень странно в сложившихся обстоятельствах. Однако вряд ли стоит придавать серьезное значение этим искренним и доверительным проявлениям чувств, которые способны ввести в заблуждение наблюдателя от преувеличения значимости этих бесед, хотя на самом деле это всего лишь попытки одного из дворов скрыть истинное положение дел. Предположения подобного рода, все чаще звучащие здесь, в конце концов станут всеобщим достоянием.
Что же касается речей пруссаков, то я рекомендую не обращать на них никакого внимания, ибо все то, что они говорят об обеих императрицах и Франции, стремящейся к миру, абсолютно не заслуживает доверия. Весь мир ныне в равной степени желает заключения мира, но мира стабильного и на честных условиях. Поведение графа д'Аффри, послушного воле своего двора, по отношению к графу Сен-Жермену, отказавшемуся от попыток вмешательства в мирные переговоры без участия всех союзных дворов, в достаточной степени подтверждает ложность слухов о сепаратных переговорах, о которых я говорил выше. Граф Сен-Жермен повсюду считался кем-то вроде образованного авантюриста. Здесь, из-за своей неосторожности и безрассудного поведения, он был принят за шпиона и подвергся соответствующему обращению. Что же касается меня, то я, как и Вы, склонен считать его не очень разумным человеком…»
В то время как саксонский посланник польского двора в Гааге и посол России в Лондоне обмениваются догадками и предположениями, почерпнув пищу для размышлений из слухов, английская сторона обменивается секретными письмами, лейтмотив которых — проявлять мудрую осторожность, выжидать, отделываясь общими словами, и не торопиться с выводами, пока не будет убедительных доказательств намерений французской стороны, расстановки сил во французском кабинете, политической линии и полномочий того, кто будет эту линию проводить.
Джозеф Йорк — графу Холдернессу. (Секретно.)
«Гаага, 25 марта 1760 года.
Милостивый Государь,
сегодня я получил посланное с нарочным Ваше секретное письмо от двадцать первого числа. Вы, вероятно, понимаете, каким счастьем было для меня узнать об одобрении Его Величеством моей тактики в переговорах с графом Сен-Жерменом. Я благодарен Вашей Милости за предоставленную информацию, ибо, как Вы понимаете, при приближении к делам такого характера всегда возникают определенные опасения. Имея ныне ясные и исчерпывающие распоряжения Его Величества, я сию же минуту приступлю к их исполнению и сегодня же вечером начну действовать. Я дам знать господину Сен-Жермену, который находится сейчас в Амстердаме, о том, что у меня есть для него новости. Я постараюсь, по возможности, ясно и доходчиво объяснить ему все то, что Вы мне предписываете, и попытаюсь вести разговор вокруг той стороны дела, по поводу которой я уже имею указания, уходя от обсуждения вопросов, пока не оговоренных инструкцией Его Величества. Во всяком случае, Вы будете немедленно проинформированы обо всех подробностях диалога. Имею честь оставаться с неизменным к Вам великим уважением…»
Граф Холдернесс — генералу Йорку. (Секретно.)
«Уайтхолл, 28 марта 1760 года.
Сэр, по тону Ваших писем и других источников информации Его Величество понял, что герцог Шуазёльский является наибольшим из всех влиятельных лиц версальского двора противником мирных переговоров. За это говорит его приверженность к союзу с австрийской короной. Однако не имея возможности открыто противостоять набирающему силу движению за мирное урегулирование конфликта и в то же время опасаясь окончательно лишиться в случае поражения места за столом переговоров, он предписал господину д'Аффри действовать и говорить в той манере, которую мы с Вами уже имели возможность почувствовать. Надеясь на то, что это (мирные переговоры) произойдет нескоро, он, по всей видимости, будет прилагать все усилия к тому, чтобы их предотвратить, уполномочив начать переговоры человека, заведомо не способного к их проведению, и постарается сделать все возможное, чтобы он оставался в центре событий до приезда господина Фуэнтэса, который ожидается не ранее, чем через два месяца. Однако, несмотря на то что господин Шуазёль пытается навязать королю свою точку зрения, монарх разумно полагает, что предложение господина д'Аффри невозможно не поддержать, и что ему следует послать такой же ответ, что и накануне господину Сен-Жермену. И, как Вы уже успели заметить из моих писем, эти обстоятельства не меняют сути намеков господина д'Аффри на то, что следовало бы кого-то направить в Лондон. Вам надлежит заметить, что король не будет препятствовать этому, если, конечно же, будет выбрана подходящая особа для выполнения этого поручения. Однако Его Величество не хочет назначать на пост официального представителя Франции никого из своих подданных… Король вполне допускает, что граф Сен-Жермен уполномочен вести с Вами переговоры, и даже то, что его миссия не известна герцогу Шуазёльскому. Однако, по всей видимости, министр расценивает ответ господину д'Аффри формальным обращением Его Величества к тем лицам, которые имеют влияние на господина Сен-Жермена. Поэтому король полагает, что им обоим (Сен-Жермену и д'Аффри) следует дать единый по форме ответ. Однако король не желает пренебрегать кем-либо из них. Следовательно, Вам предстоит при первой же возможности вступить в переговоры с господином д'Аффри. Это письмо, как и прочая корреспонденция, написано в мнимой манере. Поэтому Вы можете прочитать его этому господину и даже показать строки, которые подчеркнуты мной».