Вернувшись, я не нашла матери. Она бесследно исчезла!

Девушка замолчала. На ее ресницах блестели слезы.

— С той ночи, — сказала она, — я постоянно ощущала зловещее присутствие Сильвио, особенно с тех пор, как его повесили. Порой я совершенно меняюсь. Как вы могли видеть, он вовлек меня в некоторые обряды поклонения дьяволу и, когда его дух пребывает во мне, я испытываю безумное желание раздирать, рвать на части и убивать!

— Когда он появляется? — спросил Конрой.

— Слава Богу, он чаще всего приходит ночью, — сказала девушка. — Поэтому я могу работать, зарабатывать себе на хлеб и скрывать свою ужасную тайну. Он принес мне жабу, которую вы видели, и заставил меня купить все те вещи, что попались вам на глаза в моей квартире. Когда я пытаюсь избавиться от них, соскабливая эту мерзкую краску и замазывая изображения козла, он является и заставляет меня прекратить. Я все время соскабливаю краску с мебели — и крашу мебель снова.

— Мы заметили это, — сказал я. — Часто он приходит?

— Раньше он являлся довольно редко, но в последнее время приходит все чаще.

— Как вы узнаете о его появлении? — спросил я. — Каковы первые симптомы?

— Перед его приходом у меня всегда зудит плечо, — ответила девушка. — У меня там… родинка, я так думаю, и она всегда слегка чешется перед появлением Сильвио.

— Где эта родинка? — спросил я.

— На плече, — сказала девушка. — На правом плече.

— Вы позволите нам взглянуть?

Девушка густо покраснела.

— Она… уродлива. Я назвала ее родимым пятном, но не уверена в этом. Не помню, чтобы у меня была такая родинка раньше, до появления в нашей жизни Сильвио. Это… это жаба!

— Что? — вскричал Конрой. — Бог мой! Жаба?

Девушка внезапно расстегнула воротник платья и обнажила плечо. На верхней части ее руки мы увидели пятно, частью переползавшее на плечо. Размером оно было не больше серебряного доллара, но в совершенстве передавало вид головы и передних лап жабы и было таким жизненным, словно его нанесли на кожу с помощью татуировки. Я осторожно прикоснулся к пятну указательным пальцем.

— Больно?

— Нет.

Я попросил ее отвернуться, чтобы она не могла следить за моими действиями. Под внимательным взглядом инспектора Конроя я достал из кармана скальпель — небольшой инструмент с острой как бритва кромкой — и сделал глубокий надрез прямо по центру жабьей головы. Лезвие с легкостью вошло в плоть. Из раны не вытекло ни капли крови: разрез был чист и остался таким, когда я надавил на края.

— А теперь больно? — спросил я.

— Нет, — отвечала она. — Что вы делаете?

Вместо ответа я глубже вонзил в ее плечо кончик скальпеля, поворачивая инструмент и зондируя рану. Но она не испытывала боли; не было и крови. Я вытащил скальпель и обернулся к Конрою, собираясь объяснить ему, зачем подверг девушку такому испытанию. Вдруг он схватил меня за плечо и ахнул:

— Боже милосердный, Джерри! Гляди!

Он указал на плечо девушки. Рана медленно закрывалась, точно кто-то ее осторожно сжимал. Через полминуты разрез полностью затянулся; не было заметно никаких следов операции. Я вернул скальпель в карман и прикрыл пятно тканью платья.

— Чем вы занимались? — спросила девушка, обернувшись к нам.

— Вы что-нибудь ощутили?

— Ничего, совсем ничего, — сказала она. — Я чувствовала, конечно, что вы положили мне руку на плечо, но… родинка ничем не давала о себе знать.

— Тогда как должна была, — заметил я. — Я сделал разрез скальпелем и провел зондирование. Боль должна была быть невыносима; в обычном случае я и не подумал бы приступать к такой операции без сильного обезболивающего.

— А я ничего не почувствовала! — прошептала она, испуганно глядя на нас. — Что это означает?

— Это означает, что на плече у вас знак дьявола, — ответил я.

— Что такое знак дьявола? — спросил Конрой.

— Он соответствует своему названию. Это дьявольская отметина, знак, что Сатана владеет данным человеком. Он появляется на телах тех, кто подписал своей кровью договор с дьяволом, а иногда у людей, случайно оказавшихся во власти нечистого. Знак дьявола часто обнаруживали во время ведовских процессов и охоты на ведьм в шестнадцатом и семнадцатом веках. Знак этот противопоставлен стигматам.

— И он всегда имеет вид жабы? — спросил Конрой.

— Нет. Формы бывают самые различные: небольшая родинка или бородавка, отпечаток лягушачьей лапки или изображение паука, такое же совершенное, как жаба на плече мисс Кроуфорд. В давние времена гражданские и церковные суды считали подобный знак решающим доказательством того, что перед ними ведьма или колдун. Сотни невинных людей были отправлены на костер или повешены потому только, что на теле у них имелись родинки. Распознавали знак дьявола теми же методами, какими я только что воспользовался. Настоящий знак дьявола не кровоточит и не болит, что бы с ним ни делали.

— Боли я не чувствовала, — сказала Дороти Кроуфорд. — Эта… это… никак не ощущается, пока не приходит Сильвио. Тогда, как я уже говорила, я чувствую зуд.

— Но разве вы ничего не делаете, почувствовав этот зуд? — спросил я. — Наверное, вы трете рукой знак, или надавливаете на него, или делаете что-то еще?

— Да, вы правы, — ответила девушка. — У меня есть флакон с притиранием; я изготовила его по рецепту, который дал мне Сильвио. Я полагаю, что это был Сильвио; я нашла рецепт в квартире, на… на алтаре, и знаю, что сама ничего похожего не писала. Слова были написаны красными чернилами.

— Кровью, вероятно, — сказал я. — Чтобы притирание было действенным, рецепт должен быть написан кровью. Точнее говоря, кровью младенца, убитого на церемонии шабаша. Вы ведь бывали на шабаше, мисс Кроуфорд?

— Да, — прошептала она. — Думаю, да. Не знаю.

— Что происходит, когда вы натираете мазью изображение жабы? — спросил я.

— Трудно описать, — ответила она. — Почти сразу меня охватывает волнение, потом появляется чувство, будто я лечу по воздуху, и через некоторое время я оказываюсь на… на шабаше. Но мне всегда кажется, что я одновременно и нахожусь там, и лежу в постели у себя дома.

— Что происходит на шабаше? — спросил инспектор. — Если не ошибаюсь, там поклоняются дьяволу?

— Да, — сказала девушка. — Мы служим ему и преклоняемся перед ним. Дьявол всегда является мне в образе Сильвио, хотя на шабашах временами принимает облик жабы или козла с длинными черными прядями и одним рогом посреди лба в форме… в виде…

— Можете не объяснять, — сказал я. — Я знаю, что происходит на шабашах.

— То, что мы видели у вас в квартире? — с любопытством спросил Конрой. — Служат черную мессу?

— Они делают и это, и другие… вещи, — ответила девушка. — Гораздо хуже. Ужасные, непристойные вещи; я не могу их описать. Пока это продолжается, все кажется мне ясным и реальным, но после всегда вспоминается, словно в тумане. Помню только ужас.

— А мазь? — спросил инспектор. — Для чего нужна мазь?

— Не знаю, — ответила девушка. — Знаю одно: меня что-то подталкивает натереть ею это… место на плече, когда является Сильвио.

— Это так называемая летучая мазь, — объяснил я. — Ею традиционно пользовались ведьмы и колдуны. Она создает ощущение полета. Обычно она готовится по одному из трех распространенных рецептов; в основе всех составов — аконит, белладонна и смертоносный паслен или болиголов. Используется также кровь летучей мыши и жир, извлеченный из младенца, а вдобавок и сажа. Конечно, в рецепте мисс Кроуфорд не было ни крови, ни жира. Единственными действенными ингредиентами являются аконит, белладонна и болиголов: все это смертельные яды, но они не так опасны, если втереть их в тело через порез или ранку на коже.

— И как же они позволяют человеку летать? — недоверчиво осведомился Конрой.

— Никак, — ответил я. — Они могут создать иллюзию полета, особенно если составом пользуется изначально нервный, ослабленный человек наподобие мисс Кроуфорд. Болиголов и аконит вызывают расстройство чувств, нерегулярное сердцебиение и головокружение, белладонна же — восторг, который может перейти в исступление. Даже умеренная доза белладонны даст такой эффект. Если белладонна сочетается с аконитом, чувство восторга и перебои в сердцебиении могут создать ощущение полета — ведь больным аритмией часто кажется, что они падают куда-то сквозь пространство. Ощущение падения сродни чувству полета, и одно может последовать за другим. Мне понадобится ваше притирание для анализа, мисс Кроуфорд. Многие столетия никто не видел настоящей летучей мази.