— Может быть, сэр. Я не знаю.

Инспектор Конрой с любопытством поглядел на него.

— Ну хорошо, — сказал он. — Ступайте и покажите полицейскому дом. После мне нужно будет поговорить с вами.

Патрульный Джонсон и дворецкий ушли. Я занялся более тщательным осмотром раненого. Обрубки пальцев имели весьма странный вид; внимательней осмотрев их, я громко вскрикнул от ужаса. Инспектор Конрой тотчас оказался рядом.

— Его пальцы были отгрызены, Томми! — воскликнул я.

— Смотри!

— Отгрызены!

— Да! — крикнул я. — Смотри! Видны следы зубов!

— Кто способен отгрызть у жертвы пальцы?

— Сомневаюсь, что это мог сделать человек, — сказал я, — однако животное…

— Животное! — вскричал Конрой. — Козел, которого мы видели!

Мы замолчали, отгоняя жуткие образы, встававшие в сознании.

— Как могло животное… это животное… проникнуть сюда? — спросил инспектор. — И куда оно исчезло?

Но вопрос его, как и многие другие вопросы, которые мы задавали себе на протяжении минувших дней, остался без ответа. Я отвернулся и вновь занялся раненым. Конрой стал осматривать комнату, так как, поглощенный страшными событиями, еще не успел это сделать. Все три окна, как он обнаружил, были закрыты и заперты изнутри на засовы. Через них никто не смог бы проникнуть в комнату; мало того, убийца не мог бежать через окно.

— Ничего не понимаю, — признался Конрой. — У нас имеется комната с четырьмя выходами, то есть дверью и тремя окнами, и все они заперты изнутри. В комнате находится тяжело раненый человек, причем раны могли быть нанесены животным. Никто не мог попасть в комнату или выйти из нее.

— Но язык старика вырезало ножом вовсе не животное, — напомнил я ему.

Конрой лишь безнадежно пожал плечами и принялся бесцельно расхаживать по комнате. Он рассматривал ножи и кинжалы на стенах, словно надеялся найти в них разгадку тайны. Больше я ничем не мог помочь Дигеру. Старик по-прежнему был без сознания; я перенес его на диван и оставил там. Затем я направился было вниз, чтобы осмотреть Дороти Кроуфорд, но в эту минуту в комнату вошли дворецкий и патрульный Джонсон, и я решил узнать результаты их поисков.

— Мы ничего не нашли, — сказал полисмен. — Все двери и окна наверху и внизу закрыты и заперты. В доме безопасно, как в крепости.

— Эта комната также могла показаться непроницаемой, — заметил Конрой. — И все же кто-то напал на Дигера и сумел скрыться, прежде чем мы подоспели.

— Может быть, дело в ключе? — предположил Джонсон. — Его ведь могли повернуть снаружи с помощью щипцов, какими пользуются грабители?

Конрой поднял ключ.

— Нет, — сказал он. — Видите, кончик такой короткий, что почти не выдается за зубцы. Такой не ухватишь щипцами или пассатижами. Да и времени было мало. Работа сама по себе несложная, но тонкая и требует осторожности, иначе ключ выпадет из замка.

Конрой и полисмен продолжали рассматривать ключ, тогда как дворецкий — движимый, надо полагать, профессиональной любовью к порядку — направился к столу. Он стал перекладывать книги и вдруг издал громкий крик. Мы обернулись и увидели, как он, с искаженным от ужаса лицом, судорожно раскрывая и закрывая рот и сжав себе горло обеими руками, резко отшатнулся от стола.

Слуга повернулся, собираясь бежать, и рухнул на пол.

— О Боже! — вскричал Конрой. — Что там еще?

Я поспешил к дворецкому; Конрой подбежал к столу и окинул его взглядом в поисках того, что так испугало слугу.

— Он в обмороке, — сказал я. — Ничего серьезного. Через несколько минут придет в себя. Он…

Я поднял голову.

Инспектор Конрой и Джонсон стояли у стола, и глаза их от потрясения и ужаса буквально вылезали из орбит.

— В чем дело? — воскликнул я.

— Только посмотри, Джерри, — хрипло проговорил Конрой. — Господи Боже! Взгляни!

Неудивительно, что дворецкий упал в обморок.

В середине стола под грудой книг, скрывавших до времени страшные трофеи, лежали десять оторванных пальцев Дигера и язык, вырезанный у него изо рта!

С минуту мы простояли молча. После я наклонился и начал собирать пальцы.

— Не делай этого, Джерри! — сказал Конрой. — Погоди! Взгляни, как они расположены!

И действительно, кровавая добыча образовывала грубое подобие геометрической фигуры.

— Оставим их пока на месте, — сказал Конрой. — Вполне очевидно, что пальцы и язык поместили здесь с определенной целью, хотя одному Богу известно, с какой.

— Зарисуй их расположение, — предложил я. — Если что-то сдвинут с места, у тебя всегда останется рисунок.

— Хорошая мысль, — сказал Конрой и достал записную книжку.

Общими усилиями мы скопировали жуткую фигуру.

— Похоже на китайский иероглиф, — сказал Конрой.

— Да, — сказал я. — Иного толкования и быть не может.

— Но почему? — воскликнул Конрой. — Зачем? Зачем китайцу, если только на старика Дигера и в самом деле напал китаец, оставлять нам такие улики?

— Не знаю, — сказал я. — Однако же они перед нами.

— И если это был китаец, — продолжал Конрой, — то как он умудрился проникнуть в комнату и исчезнуть из нее, оставив все двери и окна закрытыми?

— На этот вопрос нам придется найти ответ, — сказал я.

Инспектор Конрой утвердительно буркнул и склонился над столом, отчаянно и напрасно пытаясь уловить смысл в расположении пальцев и языка. На время мы забыли о девушке, запертой внизу, в холле, забыли о том, что она была ключом ко многим поразительным загадкам. Даже дворецкий, лежавший в обмороке у наших ног, был забыт. Мы забыли и о патрульном Джонсоне, который тем временем принялся методично, один за другим, осматривать висевшие на стенах ножи и кинжалы, надеясь найти тот, что использовал нападавший. Все мы понимали, что преступление, по крайней мере частично, было совершено с помощью ножа.

Мы с инспектором сидели у стола. До нас смутно доносились шаги патрульного Джонсона где-то за спиной; но мы были погружены в свои размышления — старались осмыслить случившееся и выстроить события в некую цепочку, которая позволила бы нам двигаться дальше.

Внезапно мы услышали чей-то зов, исполненный смертельного ужаса.

— Дороти Кроуфорд! — вскричал Конрой.

Мы выбежали на лестницу и посмотрели вниз. Там, в холле, девушка вскочила на ноги — и со страшными криками бросилась к нам по ступеням.

— Доктор! Инспектор! Берегитесь! Он вернулся! Он…

Из комнаты донесся жуткий вопль, крик агонии и страха, который тут же перешел в захлебывающиеся вздохи.

Мы поспешили в комнату и увидели у стола распростертое тело патрульного Джонсона.

Положение тела и неестественно вывернутые конечности не оставляли сомнений: полицейский был мертв!

Мы в ужасе застыли у двери, и тогда в комнату вбежала Дороти Кроуфорд.

— Я вижу его! — закричала она. — Он здесь! О Боже!

В комнате ощущалось чье-то тревожное, давящее присутствие. Я никого и ничего не видел, но чувствовал это ужасающее, кошмарное присутствие вокруг нас; мы были не в силах что-либо предпринять — нам оставалось только ждать, ждать в ужасе и страхе. Чем бы оно ни было, борьба с ним была бесполезна. В ноздри проник тот странный и гнетущий запах, который стоял в доме государственного прокурора Стэнли и о котором дворецкий судьи Маллинса рассказывал в ночь убийства судьи инспектору Конрою.

Запах постепенно сгущался, становясь все отвратительнее; пахло гнилостью и сернистыми испарениями. Я чувствовал, что задыхаюсь. Я хотел было заговорить с Конроем, но изо рта у меня вылетело лишь хриплое бормотание. Инспектор стоял рядом, глядя прямо перед собой помертвевшими от ужаса глазами, недвижный, утративший дар речи. Чуть поодаль, в комнате, Дороти Кроуфорд сжала руками горло, глядя на что-то невидимое мне с тем же выражением ужаса.

Мне почудилось, что углу комнаты возникла ярко-красная точка, но мгновение спустя она исчезла.

И затем воздух внезапно очистился, запах исчез и я успел повернуться как раз вовремя, чтобы поймать Дороти Кроуфорд, которая, издав душераздирающий стон, упала без сознания мне на руки. Я опустил ее на пол и поспешил к патрульному Джонсону — я видел, что девушка не пострадала, и надеялся хоть чем-то помочь полисмену.