— Вот именно, — сказал Потап. — Надо заботиться о младших братьях.

— И как же ты собираешься заботиться? — Я вцепилась в его руку, чтобы скинуть ее, но Потап и не думал считаться со мной, мне едва удавалось не дать его сильной руке подняться выше.

— Сними перчатку, — вдруг попросил Потап и вытянул черную руку перед моим лицом.

— Зачем?

Вместо ответа Потап рассмеялся и указал вперед, где в свете фар высветился указатель на деревню Концово.

— Вот это правильное место, — веселился Потап. — Все дороги ведут в Концово. — И он повернул машину к неизвестной деревне. — Сонька, ты вот себе воображаешь, что ты кто?

— Я это я, — растерянно выпалила я.

— Ничего глупее ты сказать не могла. — Усмехнулся Потап, останавливая свой «Опель». — Сними все–таки перчатку. И я расскажу тебе, кто ты есть.

Я была заинтригована и стащила ему перчатку с правой руки. Левую перчатку он снял сам. Дальше моя ладошка оказалась сжатой его сильными пальцами.

— Давай по порядку, — прошептал Потап. — У меня найдется, что тебе сказать, но мне сложно это начинать, потому что я хочу кончить. — Потап вряд ли заметил каламбур, сразу же продолжив: — Ты умная девка, поэтому пойми — ты мне сразу дашь, и все будет красиво, а потом я расскажу тебе важные вещи. Или ты будешь строить тут из себя прынцессу, и я тебя по-любому возьму, но только промучившись минут двадцать или сорок, и тогда я буду относиться к тебе, как к любой девке, которая стоит внимания на один раз по пьяни.

— А так ты будешь любить меня как сестру! — выпалила я.

— Я сказал Слово, — жестко произнес Потап. — Доверься мне, и узнаешь важные вещи.

— Боже! — взмолилась я, готовая заплакать. — Неужели это самое важное для вас, мужиков?

— Нет, Сонечка, — откликнулся Потап. — Но без этого все остальное становится неважным. — Спустя мгновение, он добавил: — Ты мне очень нравишься, Соня, ты красавица.

Конечно, он врал, хотя возможно, мои глаза, на которых выступили слезы, были красивыми, когда я посмотрела на него. Я не знаю. Мне был любопытен Потап, не более того. Ему было двадцать шесть, и он казался мне стариком. Наверное, дело было не в возрасте, а в манере общаться, манере его поколения, которое входило в свои лучшие годы без иллюзий, готовое терпеть и умирать ради денег. Никогда — ради женщины.

— В меня нельзя кончать, — сказала я, краснея, но этого не было видно в темноте. Потап молчал. — Ты слышишь?

— Слышу, — отозвался Потап. — Ты хочешь залететь от Мишки?

— Я не хочу плодить нищету, — сказала я. — Тогда было можно, теперь нет. Я считаю дни.

— Надеюсь, ты не врешь, — сказал Потап. — Снимай пальто.

Если вы хоть раз занимались любовью в салоне обычной легковой машины, то вы знаете, что зимой делать это тяжело и скучно, еще скучнее, чем летом. Пока я снимала пальто, Потап хлебнул из горлышка прихваченной в дорогу бутылки. Потом он перегнулся и опустил пассажирское сидение, и я оказалась лежащей на спине. На мне были сапоги и колготки, которые явно могли помешать Потапу, но пока я решала, как избавиться от лишней одежды, Потап решительно задрал мне юбку и спустил колготки с трусами до колен. Он принялся расстегиваться сам, я же быстро сняла левый сапог, и колготки повисли на правом, а босая нога стала мерзнуть.

— Здесь тепло, раздень свитер, — сдавленно сказал Потап. Он уже был голый по пояс, из расстегнутых джинсов что–то выглядывало, напоминая о деревеньке Концово. Я улыбнулась, скидывая свитер вместе с футболкой. Лифчик я не носила, и Потап тут же принялся тискать мою грудь, временами делая мне больно.

Сам по себе процесс соития не занял более пяти минут. Я снова не испытала никаких особенных чувств, но и противно мне не было. Зарычав под финал, Потап вышел из меня и обильно залил мой живот семенем. Все–таки он сдержал обещание. Мои руки сами по себе обняли Потапа, и я вытерла ему пот с лица. Потом Потап в одних штанах выскочил наружу и, не закрывая дверцу, отлил прямо на дорогу. Судя по звукам, которые он издавал при этом, оба природных процесса, испытанных им последовательно, доставили ему примерно одинаковое наслаждение.

Натянув колготки и второй сапог, я последовала его примеру за ближайшим деревом, держа свитер в руке. Между перспективой обтираться снегом и провести остаток пути с клейкой чужой субстанцией на теле, я выбрала более гигиеничную, и вскоре, уже полностью одетая и слегка дрожащая, сидела рядом с Потапом. Он хлебнул еще водки из горлышка, предложил мне. Я сделала глоток, чтобы согреться. Потом еще один, для куража. Потап между тем развернул машину, и теперь мы ехали на юг, приближаясь к Полесску.

— Слушай меня, девочка, — Потап говорил благодушно, сигаретный огонек тлел у его подбородка. Наверное, в этом и состояло счастье Потапа и подобных ему. Я испугалась, потому как вдруг поняла, что счастливым мужчину мог сделать кто угодно, но я и на миллиметр не приблизилась к тому, чтобы понять, в чем состоит мое собственное счастье. — Ты умнее, чем обычные телки в нашем городе. Поэтому ты должна уехать из Полесска, чтобы получить образование.

— Олег, я это знаю, — сказала я. — Причем давно. Мне только семнадцать лет, и я боюсь уезжать. А денег на образование у меня нет. К тому же я никого не знаю в других городах.

— Научись верить в свои силы, — сказал Потап, веско выделяя слова. — Иначе ничего не выйдет. Иначе тебе конец. А я помогу тебе в Брянске, если ты пообещаешь бросить Мишку.

— Зачем это тебе? — опешила я.

— Мишка должен стать мужиком, — жестко произнес Олег. — Он должен уйти в армию без соплей, зная, что все женщины бляди, он должен разучиться верить в фуфло. Ты умнее его, ты понимаешь, что вы не пара, поэтому сделай, как я говорю.

— А ты сам во что–то веришь?

— Да, — сказал Потап. — В президентов Соединенных Штатов.

Я не сразу поняла, о чем он говорит, но потом догадалась, и замолчала. Мимо проносился лес, и это уже не была черная стена, а просто самое красивое, что входило для меня в понятие Родины, потому что мой уродливый городок был окружен самым прекрасным лесом на свете, и я поняла, что у меня ничего здесь не осталось, кроме мамы и папиной могилы, и что, как Потап честен со мной, я должна быть честной перед матерью, и больше не висеть у нее на шее.

— А что я буду делать в Брянске? — спросила я, когда мы уже въехали в Полесск.

— Работать, что же еще.

— А у меня нет профессии, — сказала я.

— Ну, тогда для начала будешь работать на самой простой работе, где образование не нужно, — сказал Потап. — А потом у тебя появятся деньги, и ты поступишь в институт.

— А что такое «самая простая работа»?

— Однако, ты бываешь нудной, — улыбнулся Потап. — Думаю, это работа не для всех женщин, но для такой, как ты, в самый раз.

— Это какая же я?

— Умная и бесчувственная, — ответил Потап. — Знаю, что говорю.

— Потап, — попросила я, — скажи правду. Это то, о чем я подумала?

— Наверное, — пожал он плечами. — Ты же умная.

— Повторяешься.

— Ладно, приехали, — сказал Потап. «Опель» стоял уже напротив моей пятиэтажки. — Никто тебя не заставляет. Это твой выбор. В подарок от меня еще один знак доверия, — улыбнулся Потап. — Я ничего не скажу брату. Думаю, ты уже решила, что я прав, и весной тебя в Полесске не будет. А после майского призыва можешь вернуться.

— Я не вернусь так скоро, — слова будто сами вырвались из меня. — И я подумаю. Немного…

— Если б любила его, так бы не сказала, — Потап отчего–то помрачнел. — Думай быстрее.

Я вышла из машины и тут же поняла, что все это была проверка, и, поведи я себя иначе, залейся слезами и заголоси, как я влюблена в Потапова-младшего, Олег бы сразу отвез меня домой, и не было бы дурацкого секса на въезде в Концово, и никуда бы я не уехала из Полесска, и отгуляли бы свадебку после Мишкиного дембеля, и стал бы мне родственником Потап…

Сказать по правде, свобода, которую я обрела в Потаповом «Опеле», была до ужаса одинока и холодна. Но это все–таки был мой выбор, и я почти не жалела о нем, возвращаясь домой.