— И что потом?

— Ничего. Замуж вышла, родила, потом развелись. Он бухал сильно.

— Слушай, ты же из мужиков веревки вьешь. Как можно от такой, как ты, уйти?

Она разметала по плечам длинные волосы, и сквозь них, улыбаясь, посмотрела на меня — это был ее взгляд менады, от которого мужики валились в штабеля.

— А я тебе нравлюсь, — не спросила, а уверенно сказала Маша. — Я давно уже заметила.

— Нравишься, — не стала я лгать. — Если хочешь, считай это одной из причин.

На самом деле, мне нравилась не просто она, а ее талант. С той же легкостью, с которой она соблазняла мужчин, Маша делала в жизни все: готовила, рассуждала об умных материях, шила… Она рисовала совершенно изумительные модели одежды, в которые я сразу влюбилась, когда увидела Машины альбомы. Впрочем, разве можно было отделить талант, от личности, которая старалась изо всех сил этот талант угробить? Кстати, Влад-администратор по секрету сказал мне, что брат Маши погиб в тюрьме, куда сел за убийство их отца. Но к 97-му году я научилась хранить как свои, так и чужие секреты.

На мой день рождения Сабрина сообщила страшную тайну: она собралась уходить к своему поклоннику, Жене, с которым уже полгода встречалась вне работы. Он был управляющим фабрикой по производству керамики в Подмосковье, и ради Сабрины оставил жену и двенадцатилетнюю дочь. Самому ему было уже около сорока, и они с моей подружкой сняли гнездышко в Чехове, где готовились наслаждаться друг другом. Квартиру в Москве этот человек оставлял жене и ребенку, а сам уходил в неустроенность подмосковной жизни вместе с проституткой. Бывшей, надеюсь.

Я довольно хорошо помню, как Женя впервые появился у нас в клубе с германскими партнерами. Они где–то раньше успели набраться, и пришли уже заполночь, желая украсить бурный отдых женским обществом. У немцев были расслаблены галстуки, а Женя свой вообще развязал, и я его запомнила по этим длинным, перекинутым через шею концам.

— Эй, телки! — нагло орал Женя сквозь громкую музыку. — А ну, бегом сплясали для моих гостей из Дойчланда русский народный танец стриптиз!

— Там девушка на сцене, — утихомиривала я борзого клиента. — Она уйдет, мы пойдем танцевать в свою очередь.

— Вы чё, оглохли?! — кричал Женя через минуту. Капельки пота блестели разными цветами на его лысине, а большие глаза навыкате горели праведным огнем. — Я сказал — стриптиз!

— Ну, обожди чуть-чуть, — увещевала Сабрина, сидевшая с другой стороны. — У нас тут очередь, все девочки танцуют, когда положено.

— А где тут у вас в бардаке администратор? — не унимался керамический топ-менеджер, сотрясая стол сильным кулаком своей жилистой руки. — Ща его раком поставлю, козла!

Ну, примерно так вел себя вполне законопослушный управляющий фабрикой, и со стороны его, в самом деле, можно было принять за какого–нибудь бандита, но тогда все считали такой стиль принятым и нормальным для ночного клуба, и поведи он себя иначе, Женя в собственных глазах и глазах окружающих выглядел бы лохом. А тут все было, что называется, комильфо, и даже немцы вроде как соображали это, меньше церемонясь с нами в Москве, чем у себя на родине. С одним из этих Жениных гостей я и провела остаток ночи, а Сабрина тогда впервые узнала близко своего будущего спутника жизни. И ничего особенного не появилось между ними, я хорошо это помню по впечатлениям, которыми она вполголоса делилась со мной на заднем сидении утреннего такси.

Сабрина не удивилась, и когда Женя появился в клубе через неделю — на этот раз один. Я вообще его даже не узнала сразу, настолько интеллигентно он выглядел в двубортном костюме с образцово повязанным галстуком. Клиенты нередко возвращались к девушкам, которые им нравились, а я знала, что моя подруга мастерски ублажает мужчин в постели. Потом он стал появляться еще и еще, и я вскоре узнала, что они встречаются во внерабочее время. То есть, для нас нерабочее, потому что Сабрина стала ездить и в Чехов на свои выходные, а Женя все реже появлялся в семье, ссылаясь на загруженность работой. Похожих историй не перечесть, и не у всех бывает такой финал, но к осени Сабрина полностью созрела для того, чтобы расстаться с карьерой шлюхи-стриптизерши, и я была первая, кто от всей души пожелал ей счастья.

В этом же октябре Маша-Мадлен перебралась ко мне, и мы стали жить с ней вдвоем, а Сабрина, нет, уже добропорядочная гражданка Татьяна Мальцева, часто наведывалась к нам, и даже пару раз оставалась ночевать, когда Женя уезжал в командировки.

Примеряя на себя ее судьбу, я не завидовала Сабрине, но сама старалась все–таки приглядываться к своим поклонникам — не ровен час, среди них мог найтись тоже достойный человек. Самым близким к тому, чтобы я пересмотрела свои взгляды, был Тимур Ахарцахов, личность загадочная настолько, что я, наверное, могла бы в него влюбиться.

Крупный, одетый с иголочки, пятидесятилетний восточный мужчина с глубокими залысинами и огромным горбатым носом, который был похож на птичий клюв — я заподозрила в нем кавказца, перса или араба, но он оказался ассирийцем. Это заинтриговало меня — раньше я не сталкивалась с потомками этого некогда великого народа, чьи колесницы потрясали древнее египетское царство, наводя ужас на фараонов и жрецов. Поначалу я и дотрагивалась до него с опаской, как прикасался бы человек к мумии — ну как, скажите мне, воспринимать наследника столь древней нации, полузабытого всеми народа, чьи современники давно уже стали памятью на желтых папирусных листах и глиняных табличках. Хотя живут ведь среди нас армяне, евреи, китайцы, — но эти народы имеют современную историю, а об ассирийцах вы можете прочитать только в исторических книгах. Каково это — чувствовать себя осколком чего–то невообразимо древнего?

Ахарцахов чувствовал себя прекрасно — от него буквально исходила уверенность и сила, причем не та бычья мощь и наглость, которые нередки среди наших авторитетов, а именно древняя аура власти, которая подчиняла все вокруг. Впрочем, Маша говорила, что я романтизирую надутого восточного дядьку, и ничего в нем необычного нет. Как же, поверила я, видя, как обаяние и женская прелесть менады раз за разом разбиваются о спокойную невозмутимость Тимура Ахарцахова. Ясен пень — она сама, соблазнительница Мадлен, хотела завоевать и приручить ассирийца, но видать в генах его струилась кровь чернобородых героев, которые навидались разных нимф и менад, и прекрасно знали им цену.

Что же нашел Ахарцахов во мне, вроде бы самой обычной провинциальной девчонке, миниатюрной и не самой красивой? На этот вопрос я не знаю ответа до сих пор, но могу догадываться, что этому прирожденному владыке недоставало кого–нибудь, достойного, чтобы взять его под защиту. Это не отвечает на вопрос: «Почему именно я?», но хотя бы объясняет его мотивы. Ведь я уже много раз видела, что слабых и безвольных мужиков притягивают большие и крепкие женщины, которые ведут себя с ними как матери. Настоящих же мужчин способна взволновать маленькая беззащитная девушка-ребенок. Многие женщины пользуются этим, изображая слабость, чтобы привязать сильного самца, но я ничего не изображала, а Тимур был достаточно умен, чтобы оценить мою искренность. Или это я сама себя убеждаю?

Но, так или иначе, Ахарцахов занял главное место в моей жизни вне работы, и я стала встречаться с ним все чаще. Впервые после Егора я позволила себе проявить женскую слабость (не считать же Бориса Аркадьевича и других клиентов из секретного списка, которые платили мне, как девушке по вызову), и сразу привязалась к таинственному ассирийцу. С ним я была ласковой и покорной, не перечила и не огрызалась, так что сама, кажется, начала задумываться: где же я настоящая? Не скажу, чтобы я утратила способность рассуждать, общаясь с ним, или вдруг перестала быть личностью — нет, просто с Тимуром мне приятно было быть именно такой, и я в угоду ему научилась находить радость в подчинении. Если вы не понимаете меня, то вы или мужчина, или рядом с вами никогда не было такого человека, как Ахарцахов.