— Почему так драматично? — я подняла брови. — Обычная разводка на запугивании, просто неприятный секс.

Маша покачала головой, уголки ее губ двинулись вниз.

«Это было на втором этаже, и Сергей умудрился залезть на балкон по виноградной лозе. Он слышал через дверь общение с милицейским дежурным и понял, что никто не приедет. Я пару секунд видела его перекошенное от злости лицо, а потом он схватил со стола бутылку вина — тогда все ухажеры на юге считали своим долгом распить сухое вино с девушкой, перед тем, как тащить ее в постель. Водка летом хуже идет. Этот Ющенко в последний момент что–то понял по моему взгляду и начал поворачивать голову, но не успел. Я зажмурилась за миг до того, как кровь и вино вперемешку хлынули мне на лицо. Еще повезло, что осколком стекла не зацепило… Я не знаю, выжил он, или нет. На этом мужике было столько крови, и лежал он неподвижно, но мы не притрагивались к нему, и ушли, как только я умылась.

На следующее утро мы сели в автобус до Ялты, и там снова занялись тем же самым. Хоть я и хотела удрать домой, но Волк сказал, что теперь я прошла боевое крещение, и мы вместе до гробовой доски. Он жил, как безумный: напивался, курил траву, выигрывал в карты, обхаживал стареющих баб, любил меня, воровал, дрался, унижал официантов, грабил тех, кого я опаивала клофелином, проигрывал в бильярд. У него всегда была куча идей в голове, и все они были криминальными. Кажется, если бы ему заплатили, чтобы он месяц жил, как нормальный человек, он бы повесился с тоски на следующий день. Он постоянно напоминал мне, какая я красивая, сексуальная, классная, как он любит меня, но при этом не забывал отправлять меня чуть ли не ежедневно на поиск новых жертв. Я бы все–таки ушла от него, но Волк знал обо мне все, и мне было бы страшно жить, зная, что в любую секунду он может появиться на пороге и начать меня шантажировать. С другой стороны, я не могла не понимать, что рано или поздно очередная жертва снова почует неладное, и я могу поплатиться за это свободой и жизнью.

Между тем, Волк повстречал знакомых московских бандитов, и они пустились в такой разгул, что у меня появилось чувство, будто все это происходит не со мной. Это был конец восьмидесятых, и я тогда даже не подозревала, что существует столько разной наркоты! Но не это и не преступления, в которых мы участвовали, напрягали меня больше всего, а то, как Волк называл меня любимой и принцессой, но буквально через минуту подсовывал под своих корешей. Там было еще много девок, некоторые считали себя подружками бандитов, но большинство из них парни просто снимали на танцплощадках, или прямо на набережной, то есть, я видела, что ни одна постоянная любовница этих людей в оргиях не участвовала.

— Как ты можешь обращаться так со мной? — возмущалась я. — Почему ты хочешь, чтобы я была, как все эти девки, которые просто отрываются по жизни? Ни один из твоих корешей не позволил бы вести себя так со своей девушкой. И ни одна из этих одноразовых телок не позволила бы такого в своем городе, общаясь со своим парнем. Выходит, они все здесь просто развлекаются на отдыхе, а мы так живем!

— Малыш, ты мыслишь, как провинциальная мещанка, — отвечал Волк. — Это и понятно, если вспомнить, откуда я тебя вытащил, чтобы показать настоящий мир. И вот, вместо благодарности за то, что вместо ивановского убожества ты купаешься в теплом море, ешь и пьешь самое лучшее, не отказываешь себе в нарядах и вообще ни в чем, ты вдруг несешь высокоморальную чушь, и амбиции прут из тебя, как дерьмо из прорванной канализации. Почему бы просто не наслаждаться каждой минутой, которую я тебе подарил?

— Ты подарил? — я хохотала в его самодовольную рожу. — Да я сама зарабатывала все эти клофелиновые бабки, подставляясь под каждого урода, а ты обычный сутенер, и сам это знаешь. Тебя твои же бандиты презирают, потому что только такой подонок, как ты, берет свою девушку на оргии с блядями.

— Заткнись, истеричка! — говорил Волк и покидал комнату.

В принципе, я нарывалась на то, чтобы он меня ударил, но Волк не хотел, чтобы я в такой момент окончательно сорвалась с катушек, ведь я была ему нужна. Я чувствовала это и провоцировала его все более изощренно. Ты же понимаешь, как может достать мужика женщина, которая с ним живет?»

Я снова кивнула в ответ.

«В общем, наступил какой–то вечер, когда я заявила при всей этой публике, благополучно собравшейся за ужином в алуштинском ресторане, что их Волк на самом деле не более, чем шакал и обычный сутенер, с которым правильному урке знаться впадлу.

Волк побледнел и сказал, что я обкурилась, но самый авторитетный из бандитов заявил:

— Убери от нас эту сучку и разбирайся сам со своими делами. Не порти нам застолье.

Дома он меня, наконец, избил, но мне только стало от этого легче — теперь я знала, что буду делать. Еще через день мы отправились в Ригу, чтобы на прибалтийских курортах продолжить наш промысел. Я вела себя образцово перед ним, извинилась за крымский инцидент, и он успокоился, несколько раз, правда, сказав, что я отношусь к тем женщинам, которые от побоев становятся только покладистей. Вроде, как это наша русская черта в бабах, и тем же латышам этого не понять. Я улыбалась, слушая это. На следующий день мы собирались ехать в Юрмалу, где Волк договорился о встрече с кем–то из своих бесчисленных знакомых. Он, и правда, сходился с людьми невероятно легко — не отнять у него этой черты в характере.

В общем, я уже заканчиваю. Накануне отъезда я устроила ему феерический вечер любви, а бутылку водки зарядила тройной дозой клофелина, как он сам меня и учил. В последний момент он что–то заподозрил, но уже ноги не держали его, и он свалился посреди комнаты съемной рижской квартиры. Я собрала свои вещи и этой же ночью уехала в Москву. Некоторое время я тряслась, ожидая, что Волк нагрянет ко мне в Иваново, но мать никто так и не побеспокоил. Я же поступила в институт легкой промышленности, куда в те годы и конкурса–то почти не было. Через пару лет прибалтийские страны отделились, и я поняла, что теперь могу вздохнуть спокойно.

Вот такая история».

Маша пристально смотрела на меня, ожидая реакции, но я не знала, что следует говорить.

— Ты еще кому–то рассказывала об этом? — спросила, наконец.

— Нет, честное слово, — ответила она. — Я всегда знала, что мне нужно поделиться с близким человеком, но мой муж был полным ничтожеством и синяком. Даже Волк был больше личностью, чем он, хотя и был порочный до костей. Как такое возможно: ведь нас всегда учили, что добрый человек — это уже много. А муж был добрый, но личностью не был, а Волк был. Почему так?

— Ну, видишь ли, — улыбнулась я. — Вот, к примеру, ты, и добрая, и красивая, и личность, — столько сразу хороших качеств дано человеку. А другие оказались чем–то обделены: твой муж не был личностью, Волк оказался недобрым, а во мне красоты на самом донышке…

Машка рассмеялась, и я видела, как ее глаза блестят от слез.

— Иногда я хочу тебя нашлепать из–за твоего лукавого язычка, а иногда хочу тебя очень сильно обнять и расцеловать. Что мне делать, скажи?

— Только дай мне принять ванную, — попросила я, наконец–то, переставая раскачивать стул.

Тимур Ахарцахов прилетел из длительной командировки к концу зимы, и по телефону сказал, что меня ждут подарки из Америки. Я была рада видеть его и без всяких подарков, но, чтобы доставить ему удовольствие, визжала от восхищения, разворачивая свертки и флаконы. Я ничего не стала говорить ему об аресте в клубе, потому что хотела отмести даже гипотетическую возможность того, что я могу скомпрометировать такого человека. Хоть он и не был государственным чиновником, а его восточная жена сидела дома тише воды, ниже травы, но все–таки роль любовницы столь значительного человека налагала определенные обязательства. Скажем, в Москве было более-менее комильфо появиться в обществе с молоденькой танцовщицей, но если бы та же самая любовница оказалась вдобавок подозреваемой в торговле наркотиками, это был бы уже явный перебор. А мне очень хотелось проводить больше времени в кругу знакомых Тимура, и я обрадовалась, когда он заговорил о поголовном увлечении теннисом в чиновничьих кругах. В принципе, в Москве все знали, что нужную подпись легче получить на корте, чем в официальном кабинете, и чиновный люд выстраивался в очередях к тренерам по теннису.