— Зуйналист? Вы зуйналист? — прочел он. — О-о! Как это интейесно! Позвольте вас угостить. Что вы будете пить? Водку? А ты, Анзылика?

Сжимая мою визитку как величайшее в мире сокровище, — все-таки китайцы удивительно вежливый народ, — Ли семенящими шажками порулил в направлении бара. Едва он отошел на безопасное расстояние, Анжелика буквально подскочила в кресле:

— Ты что — действительно журналист?

— Действительно.

— А как твоя фамилия? Ах да — Стогов… Что-то я о тебе никогда не слышала. Ты известный журналист? А где ты работаешь? На телевидении?

— Нет, в газете.

— У-у, я думала, на телевидении… А в какой газете?

— Не скажу.

Впрочем, теперь мы были вроде как в одной команде, так что сигаретой я ее все-таки угостил. Визитки нам на работе выдавали редко и помалу, так что вообще-то я их берег, кому попало не раздавал. Но тут — хрен с ним, не жалко. Анжелика была готова выпрыгнуть из платья прямо здесь. Ну и опять-таки китаец угостит, что тоже очень кстати.

Первые восемь бутылок «Жигулевского» я купил еще часа в два пополудни, в редакции. Потом было красное вино в отделе социальных проблем, потом снова пиво — платил все время я. Ближе к вечеру поехали к машинисткам домой — у кого-то из них был дома коньяк. Коньяк сразил машинисток наповал. Потом была водка в закрывающемся уличном кафе, снова водка в такси, потом снова пиво в магазине «24 часа — продукты» на углу Невского и Пушкинской. Кто уж там за что платил, вспоминается с трудом. Помню одно: когда мы со всенародно любимым спортивным обозревателем нашей газеты Алексеем Осокиным добрались до данного клуба, то на билеты мы с ним уже сбрасывались.

Кстати, момента, когда господин Осокин исчез, я почему-то не заметил. То ли все-таки уговорил мой собутыльник пару местных «балерин» продолжить занятия хореографией у него на дому, то ли устал и смылся по-тихому. Возможно, впрочем, что Алексей мой Эдуардович, собутыльник несгибаемый, стоит сейчас на улице и блюет. Хотя нет, на улице — это вряд ли, там сейчас дождь. Переться под этим дождем к себе в Купчино не хотелось, так что китаец со своим угощением подвернулся как нельзя кстати. Если он, имея такой замечательный галстук, потратится на двести граммов водки для бедного журналиста, то, скорее всего, не разорится.

Настроение заметно улучшилось.

— Как же тебя зовут на самом деле, «Анжелика»?

— Ну наконец-то! Неужели моя мечта сбылась и я все-таки произвела на тебя впечатление?

Я еще раз посмотрел на собеседницу и решил, что вообще-то да — произвела. Во-первых, похоже, она была настоящей, некрашеной блондинкой, что само по себе большая редкость. Во-вторых, мне чертовски нравились ее духи. Когда в следующий раз вам будут рассказывать, что, мол, мужчины любят глазами, знайте: это лживые измышления тех женщин, которые ничего не понимают в хорошей парфюмерии. Мужчина всегда любит по запаху. Если он, конечно, настоящий мужчина. Ну и в-третьих — кто же это, интересно, устоит, когда натуральная блондинка, пахнущая эротичнее, чем годовая подписка на «Пентхаус», вдруг начинает называть его «красавчик». Тем более если при взгляде в зеркало легко убедиться: льстит его собеседница, льстит нагло и беспардонно. Я лично не устоял.

— Произвела.

— Да? И ты, на меня произвел. Слушай, а давай, когда все кончится, поедем ко мне?

Что кончится? Я прикурил новую сигарету от предыдущей и еще раз посмотрел на Анжелику.

— Экстази?

— Ага, — заулыбалась она.

— И много?

— Да уж порядочно.

Ч-черт, так я и знал. Ненавижу наркотики. Интерес к разговору как-то сразу пропал, и я поискал глазами китайского друга. Где водка?

— Посиди здесь. Пойду поищу нашего нового друга. Как там его?

— Наш друг Пиши-Читай, — захихикала Анжелика.

Выбравшись из кресла, я без особого, впрочем, удивления обнаружил, что вообще-то здорово пьян. Осторожно обойдя танцующих, я протиснулся в бар. У стойки китайца не было.

— Китаец в пиджаке таком классном три водки не заказывал? — пытаясь переорать музыку, спросил я бармена.

— Один монгол в тюбетейке брал марихуану. Двое негров в тигровых шкурах вчера заходили, пили текилу. Иногда заходят и эскимосы, но это редко, — невозмутимо ответил бармен. — Китайцев пока не было.

Остряк. Шел бы в «Крокодил» работать. В чил-ауте было потише и музыка играла совершенно другая. Что-то тибетское, успокаивающее. На диванчике в полном отрубе пребывали несколько юных созданий, явно не рассчитавших силы в погоне за удовольствиями. На лицах некоторых без труда читалось желание, как можно скорее добраться до туалета, обнять унитаз и остаться наедине с ним как можно дольше. «Братца Ли» не было и здесь.

Выйдя из чил-аута, я прошел в другой конец коридора и на всякий случай бросил взгляд на входную дверь. У входа располагался то ли гардероб, то ли камера хранения. Лысый мужчина в кителе сосредоточенно рассматривал чью-то визитку. Наголо остриженный молодец в униформенном дождевике с надписью «Клуб „Moon Way“, „Лунный Путь“, секьюрити» стоял на пороге и пускал кольца дыма в сплошной, стеной идущий дождь. При одном взгляде на низвергавшиеся с небес потоки воды в душе поднималась большая человеческая благодарность к тому, кто придумал столь славные заведения, как найт-клабы, несущие людям тепло и уют.

Оставалось последнее и наиболее реальное место пребывания китайца — туалет. Бедный, вот скрутило-то: через каждые десять минут бегает — блевать, что ли? Коридорчик перед туалетом был пуст, а дверь в единственную кабину заперта. Ломиться в запертый туалет было как-то неловко — «Мун Уэй» явно не относился к гей-клабам, — и я тактично решил подождать китайца возле двери. Угораздило же его так посадить себе печенку. Я машинально пощупал свой правый бок. Интересно, как там они, мои собственные внутренние органы? Вдавив пальцы как можно глубже под ребра, никакой боли я не почувствовал и, отогнав мрачные мысли, решительно постучал в запертую дверь:

— Господин Ли, вам плохо?

За дверью было тихо. Не просто тихо, а абсолютно тихо. Я бы сказал, неподвижно. Даже если в кабине нашла приют некая влюбленная парочка, то где же натужное пыхтение, эротические всхлипы, сотрясающий стены ритм?

— Эй, долго вы там? — решил я поставить вопрос иначе. Ни малейшей реакции.

Хм, что все это значит? Вернувшись в зал, я наклонился к самому уху Анжелики и прокричал:

— Китаец исчез!

— Как это исчез?

— В бар еще не заходил, а больше его нигде не видели.

— Посмотри в туалете. У него больная печень, выпьет грамм — и из туалета не вытащишь.

— Смотрел — там заперто, а внутри мертвая тишина.

— Какая тишина?

— Мертвая.

Анжелика изменилась в лице:

— Ну-ка, пойдем!

К двери со схематическим мужским силуэтом она тащила меня с такой настойчивостью, что наблюдавший за нами молодец-охранник в дождевике только завистливо усмехнулся.

— Эй! Ли, милый! Ты меня слышишь?

Никакой реакции.

— Ты можешь сломать эту дверь? — наконец повернулась она ко мне. Ни малейших следов опьянения в ней заметно не было.

— Могу, но…

— Что «но»?

— Это необходимо? Может, там и не он совсем? Да и вообще — за дверь потом придется платить.

— Я заплачу, ломай.

— Погоди, я хоть секьюрити позову.

— Я тебе говорю, ломай! — гаркнула она, и я стал ломать.

Хлипкой двери хватило одного удара. Я саданул ногой чуть пониже ручки, и дверь с сочным хрустом ввалилась в глубь кабины.

— Твою мать… — выдохнула Анжелика.

На полу в луже собственной крови лежал безнадежно мертвый господин Ли Гоу-чжень, бизнесмен из Китая.

2

До пяти часов утра я успел несколько раз изложить свою версию случившегося сперва милиционерам, затем подъехавшим эфэсбэшникам, а в пять меня отвезли на Литейный, и там все началось сначала.

По долгу службы в Большом доме я бывал, и даже не раз, но оказаться в роли допрашиваемого, скажу честно, еще не доводилось. Допрашивали трое — все в одинаковых галстуках, стрижках и гладко выбритые. В отличие от меня. Лампу в глаза, правда, так и не направили, но зато вопрос о том, какого рода отношения связывали меня с покойным, задавали раз восемь. То, что знаком я с ним был ровным счетом пятнадцать секунд, спецслужбисты отказывались принимать даже в качестве рабочей гипотезы. Раз журналист, значит, с китайцем встречался по делу и что-то скрывает, не хочет помочь следствию.