— Будем увозить, — с облегчением кивнул оперативник, точно только и ждал, что кто-то возьмет на себя инициативу. — Приступайте, — он махнул рукой санитарам, подкреплявшимся возле своей труповозки.

— Кого вы имели в виду под братом? — подозрительно покосился на прокурора Левит.

— Каким братом? — не понял Симаков. Предвкушая купание, шашлычки на траве и прочие прелести, он мысленно был уже в Серебряном бору.

— Вы о чем?

— О цинизме. Сами только что выразились.

— В самом деле?.. Я уже забыл, по какому поводу. А, печень! Почему все патологоанатомы, кого я знал, склонны к кладбищенским шуткам? Атмосфера морга сказывается?

— Морг, кладбище — это неизбежный итог, — не без удовольствия отбрил Левит. — У нас ассортимент, как говорится, готовый. Хотите знать производителей? Я скажу: преступники — раз, прокуроры — два. Потому-то и юмор у них расстрельный. У тех, кого я знал.

Симаков пристально посмотрел, но ничего не ответил.

— Знаю, что не обрадую, но придется вам, батенька, поднимать то, нераскрытое, — ехидно осклабился Левит.

— Это еще зачем?

— Придется, придется… Дело, конечно, ваше, но, как пить, придется. Помяните мои слова.

Санитары застегнули пластиковый мешок, опустили на брезентовые носилки и через заднюю дверь погрузили в «рафик».

— Все, — сказал Серебров. — Можно ехать.

— У той дамочки, — усаживаясь на свое место, Левит многозначительно поднял палец, — у той, что в Бутове, была точно такая же наколка.

— И нашли ж местечко, лахудры! — хмыкнул Серебров. — А третий?

— Что третий?

— Вы же говорили, что на вашей памяти это уже третий случай?

— Тогда второй, если уж по порядку… И тоже женщина. В морге дожидается. На прошлой неделе нашли, в Бутове. Никак руки не дойдут: уйма работы.

— И наколка имеется?

— Наколки я как-то не приметил, но печени скорее всего не досчитаемся. Надо будет сегодня же проверить. И как это я, старый дурак, сразу не сообразил! Ведь своими глазами видел… Тот же разрез! Эх, сразу было надо прощупать…

— Успеете. Никуда она от вас не уйдет.

— Вы не знаете, что у нас в моргах творится! Мест катастрофически не хватает. Ни жить не дают по-человечески, ни помереть.

ТОЛЬКО ТАМПАКС!

Глава четвертая «А это был не мой чемоданчик…»

Первое упоминание о кейсе, поставившем на уши все спецслужбы Москвы, проскочило в начале передачи «Времечко». В характерной для лихой бригады наплевательской манере было заявлено, что зритель «не узнает о пропаже контейнера с радиоактивным кобальтом на складе производственного объединения «Светоч», о дерзком нападении на генерального директора Агентства печати «Вести», а также о находке — где бы вы думали? — в Московском метро президентского чемодана с ядерной кнопкой».

При этом ведущий костяшками пальцев отбил барабанную дробь и пропел хорошо всем известный куплет:

А это был не мой чемоданчик…

Если отбросить назойливые потуги на остроумие, то текст целиком был заимствован из анонса в «КС», что полностью устраивало Саню Лазо. Лучшей рекламы в канун выхода репортажа трудно было бы пожелать. Два экземпляра завтрашнего выпуска лежали рядом с ним на диване. Середину второй полосы занимал крупный коллаж, на котором красовался вырезанный из «Бунте» чемоданчик. Жуткий атомный гриб и палата для буйнопомешанных составили соответствующий фон. Натюрморт дополнили генеральские погоны.

Прослушав вполуха сообщение о найденной возле МГУ мертвой женщине, у которой неизвестные злоумышленники похитили печень, Саня выключил телевизор и принялся обдумывать план завтрашней встречи. Он явно погорячился, посулив проблемную статью. Для аналитического исследования материала не хватало. Это выяснилось при разборке досье. Чтобы не потерять лицо и забить дыру в номере, пришлось дать репортаж с места событий. Получилось забористо, с отчетливым сатирическим уклоном. Памятуя о статье, которую все же надеялся написать, Саня, не расставив всех точек над «и», подпустил толику мистификации. Читатель, который не ходит голосовать, заслуживает, чтобы его слегка попугали. Сопоставив уже состоявшийся репортаж с еще нерожденной статьей, он набросал основные вопросы, которые намеревался задать, не переставая удивляться и радоваться удачному стечению обстоятельств. Выйти на того самого конструктора, который когда-то дал интервью конкурентам, оказалось куда проще, чем можно было предполагать. Перелистывая записную книжку, Лазо неожиданно наткнулся на телефон Лиды Ермоловой, работавшей в редакционном секретариате. Они познакомились прошлой осенью в Репине, на каком-то киношном семинаре, пару раз переспали и, сохранив друг о друге приятные воспоминания, разъехались по домам. В самом начале весны, когда были завершены все формальности развода, второго на протяжении семи лет, Саня, одурев от беспокойного ощущения неприкаянности, вспомнил про Лиду и позвонил. Они встретились — было как раз воскресенье, отлично отобедали в Домжуре и сразу поехали к нему в Крылатское. Характер у Лиды был жизнерадостный, легкий. Ни о чем не спрашивая, она осталась на ночь, которую они провели без сна, а утром безмятежно укатила к себе в редакцию. Больше они не виделись. За истекшие три месяца Саня успел побывать в Чечне и на холяву съездить в бизнес-круиз по островам Эгейского моря, где обзавелся знакомством с длинноногой, гибкой, как лоза, фотомоделью, а под самый конец — и с женой известного банкира Лорой, роскошной сорокалетней женщиной. Предпочитая всем радостям жизни постель, она обожала роскошь и, главное, знала в ней толк, будь то бриллианты, меха, коллекционный фарфор или антикварная мебель. Необузданная, капризная, но ласковая и страстная, Лора целиком завладела всеми его помыслами. Каждая встреча была, как праздник, который мог оказаться последним. Неудивительно, что тихая Лидочка напрочь выскочила из головы.

Набирая, не без душевного трепета, ее номер, Саня приготовился к упрекам, даже к холодной отповеди. Менее всего он мог ожидать, что его встретят с такой искренней радостью. Словно расстались вчера, и она все еще под впечатлением той нескончаемой ночи, когда они, счастливые и обессиленные, раздвинув наконец шторы, увидели солнце в зените и сверкающую гладь водоема с березками на островках. Сердце заныло от ее беззаботного смеха. Ощутив смешанное со стыдом облегчение, он попытался что-то такое объяснить, оправдаться, но лишь окончательно запутался и умолк. Тараторя без умолку, Лида нуждалась разве что в одобрительном поддакивании и возгласах удивления. Она продержала его у телефона минут сорок, пересказывая накопившиеся новости, которые хотела излить все разом. Интересного или сколь-нибудь значительного в них было немного. Так себе — радужные брызги событий и впечатлений. Багатели, как говорят французы, милые пустячки. И все у нее «классно», изумительно, неповторимо, словно не было в ее жизни ни трудностей, ни огорчений. Летний дождик при ярком солнце, и только.

Более чуткое ухо могло бы уловить затаенные обертоны грусти в ее звонком и чистом голосе, но Саня слишком был занят собственными проблемами. Когда в сплошном потоке слов проскользнули короткие бреши он перевел разговор на профессиональные темы. Терпеливо выслушав жалобы на грабителей почтовиков и жмотов рекламодателей — беды у всех были общие — осторожно спросил про конструктора, вскользь заметив, что срочно и позарез нужны координаты. Лида оказалась не в курсе, но обещала разузнать.

Положив трубку, он с раскаянием подумал, что хотя бы из вежливости следовало назначать встречу. Но, как нарочно, муж его новой подруги отбыл в зарубежную командировку, и впереди маячила целая череда безмятежных дней и ночей. Такого с ним еще не было. Быстро воспламеняясь, он так же скоро остывал, но ненасытный омут этих тайных свиданий только распалял жажду. На плаву удерживала лишь работа. Не столько газета как таковая, с ее лихорадочной текучкой, сколько внутренний и всегда такой благодатный отклик на все, что связано с печатным словом. Ибо Слово в его изначальном значении — и Бог, и миф, и мир. Впрочем, до таких глубин, доступных лишь философскому или истинно писательскому уму, Саня не добирался. Ему вполне хватало тех поверхностных знаний, которых в конечном счете требует маcc-медиа. Журналист не только не обязан, но и не должен быть мудрее среднестатистического подписчика.