Annotation
Герои романа английской писательницы и литературного критика Д. Мэкардл «Тайна „Утеса“» (1943) журналист Родерик Фицджералд и его сестра Памела, купив прекрасный дом на живописном берегу залива, становятся невольными участниками таинственных и драматических событий.
Дороти Мэкардл
Глава I
Глава II
Глава III
Глава IV
Глава V
Глава VI
Глава VII
Глава VIII
Глава IX
Глава X
Глава XI
Глава XII
Глава XIII
Глава XIV
Глава XV
Глава XVI
Глава XVII
Глава XVIII
Глава XIX
Глава XX
Глава XXI
Глава XXII
Глава XXIII
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
Дороти Мэкардл
Тайна «Утеса»
Глава I
«УТЕС»
Казалось, нашему автомобилю сообщалась бодрая жизнерадостность утра — весело урча, он мчался вдоль вересковых полей и легко взлетал по петляющим дорогам на вершины холмов.
Хорошо, что мы сразу опустили верх: весенний воздух кружил голову. Высоко в небе сияла легкая дымка, на деревьях и живых изгородях зеленела молодая листва, птицы хлопотливо щебетали, а на склонах холмов резвились, брыкаясь и блея, ягнята. Моя сестра сняла шляпу — все равно ее сдуло бы ветром. Мы пустились в путь так необычно рано — еще до девяти — исключительно стараниями Памелы и сейчас уже приближались к морю.
Сама по себе затея была безрассудной, мы отъехали от Лондона на двести миль, а завтра в двенадцать мне надлежало быть в редакции. Как ни спокойно текла жизнь в нашей газете, как ни добродушен был главный редактор Мэрриетт, растянуть уик-энд больше чем от четырех часов пятницы до полудня во вторник не представлялось возможным. Но, тем не менее, не просалютовав Атлантическому океану со знаменитых Девонширских утесов, я возвращаться не собирался, да и Памела рвалась посмотреть объявленный к продаже дом.
Она слегка опьянела от весеннего воздуха и болтала без умолку:
— Вот увидишь, будет жарко, Родди! Ой, смотри какой чудесный терновник! Я чувствую, сегодня нам повезет! И «Марафон» — такое звучное название для дома, правда?
— Ах, вот почему ты так хочешь его увидеть! Пора бы тебе знать, чего стоят рекомендации хозяев гостиниц, — им верить нельзя! Если бы этот дом был хоть чем-то интересен, он значился бы в списках у агентов.
— У агентов! — презрительно фыркнула Памела. И была права, от этих списков мы никакого проку не видели.
— Смотри, вон деревня. Сворачивай направо.
Я съехал с шоссе на крутую проселочную дорогу, машина легко взяла подъем, и мы сразу увидели дом и море. Я остановился, так как на калитке висела табличка с надписью «Марафон», но выходить не спешил — дом оказался унылым бараком, его фасад смотрел на северо-восток, а к великолепному морскому виду была обращена задняя сторона без окон.
Памела разочарованно застонала и сердито нахмурилась:
— «Из „Марафона“ открывается вид на море», — возмущенно процитировала она. — Как же, открывается! Того, кто так нелепо выстроил дом в таком месте надо бы осудить на вечные скитания здесь после смерти!
Я поехал дальше, туда, где дорога исчезала и оставалась только тропинка, которая вела к самому краю обрыва. Внизу простирался океан — а может быть, и здесь это был всего лишь Бристольский залив? Неважно. Я вылез из машины и пошел по дорожке. Памела обогнала меня, бросилась вперед и сразу остановилась. Это в ее характере — она всегда норовит балансировать на краю пропасти.
Залив, казалось, улыбался, радуясь нашему восторгу. Волны искрились и плясали под ветром, слева и справа изгибались скалистые берега, море вымыло в них пещеры и арки, образовало маленькие островки, а утесы над водой поросли желтым дроком. Тут и там в море врезались мысы, вблизи они были зеленые, с подальше — серебристые, подернутые маревом, а на горизонте виднелся остров Ланди, похожий на гигантскую баржу. Я подумал, что каждый день и каждый час эта картина будет другой — меняя цвет и очертания, — и понял, что тоскую по такому виду с детства и обречен тосковать всю жизнь.
— Лучше бы этого дома здесь вовсе не было, — с горечью проговорила Памела.
Мы вернулись к машине, съехали вниз на шоссе, изучили карту и выбрали кратчайший путь к Лондону; от утреннего блаженного настроения и следа не осталось.
Обратно мы ехали, погруженные в молчание, но мысли наши текли в едином русле и сводились к одному и тому же грустному выводу — все надежды лопнули, мы сваляли дурака.
В конце концов, я сказал:
— Надо просто признать: мы ищем то, чего нет.
Памела помолчала, а потом приглушенно проговорила:
— Может быть, как-то приспособить ту ферму в Гилл-Бридже?
— Там, милая моя, ты будешь целыми днями заправлять керосиновые лампы и запасать в бочки воду для мытья. А мне, вместо того чтобы работать над книгой, придется колоть дрова и таскать эту самую воду Бог весть откуда. Есть ли в этом смысл? Нет, — и беспощадно продолжал, — за наши деньги мы можем приобрести разве что развалюху-мельницу в какой-нибудь «Сонной долине» или этакую «Лингу-Лонгу» либо «Котту-Бунгу», чуть в стороне от прочих сбившихся в кучу дач, но не самый обыкновенный, удобный, просторный и светлый дом, где можно уединиться и где кто-то сможет нас обслуживать, — такие дома в Англии уже не про нашу честь.
— Ну, мы могли бы года три прожить в Литлвуде.
— И без устали красить, плотничать, возделывать сад и огород, только не для себя, а для кого-то? Нет, я уже говорил тебе — снимать я ничего не желаю!
Памела примолкла, я тоже расстроился. Она закусила нижнюю губу. В детстве это был верный признак, что она вот-вот разревется; однако, к моему облегчению, Памела рассмеялась:
— Остается одно: объявить, что мы ищем дом с привидениями.
Да, дело обернулось скверно. Я было обрадовался, что Памела чем-то увлеклась, и вот наш план, суливший новые впечатления, возможность одним махом разрешить все проблемы и сбежать из города, оказывался обреченным на провал.
* * *
Памела шесть лет ухаживала за больным отцом, и это сильно на ней сказалось. Когда отец умер, я уговорил ее переехать ко мне в Блумсбери, полагая, что в моей холостяцкой квартире, где вечно толклось множество народа, и у нее появятся какие-то новые интересы. Но вскоре выяснилось, что замысел мой не так уж удачен. По существу, у людей, крутившихся вокруг меня, было мало общего и с Памелой, и даже со мной. А тут еще мой роман с Лореттой. Очевидно всем, кроме меня, было ясно: что бы я ни обещал Лоретте, она, безусловно, предпочтет мне Джонни Мейхью, с которым всегда будет пребывать в центре внимания. Памелу же одинаково страшило, выйдет Лоретта за меня или нет, она стала обидчивой, старалась держаться в тени, хотя как раз ее задор, живое воображение и умение высмеивать всякую сентиментальность могли бы спасти положение. Она начала учиться на курсах библиотекарей, но вскоре поняла, что только заменит один вид уединенной жизни другим, и бросила их. В конце концов, сестра призналась, что не хочет жить в Лондоне, а собирается на паях с Джиллиан Лонг купить домик за городом и разводить малину.
И тут я прозрел — мне стало ясно, что Лондон не оправдал наших ожиданий; что чем скорее я исчезну из свиты Лоретты, тем лучше; что мне будет недоставать Памелы и что моя книга о британской цензуре, призванная вывести это чудовище на чистую воду нисколько не продвигается вперед, а — главное — что, став независимым журналистом, я заработаю ничуть не меньше, чем в редакции. Поэтому я сказал: