К началу 1915 г. решение Есенина переехать в столицу становится окончательным и бесповоротным. «Здесь в Москве ничего не добьешься. Надо ехать в Петроград. Ну что! Все письма со стихами возвращают (имеются в виду петроградские журналы. — Л. П.). Ничего не печатают. Нет, надо самому… Под лежачий камень вода не течет. Славу надо брать за рога […]. Поеду в Петроград, пойду к Блоку. Он меня поймет» — так передает мемуарист слова Есенина накануне переезда в Питер.

8 марта 1915 г. Есенин осуществил свой давно зреющий замысел: уехал в Петроград. А между тем к этому времени в Москве у него уже была жена (гражданская) и маленький сын.

В марте 1913 г. Есенин познакомился с Анной Романовной Изрядновой — корректором в типографии Сытина. Он тогда работал там же подчитчиком (помощником корректора). «… такой чистый, светлый, у него была нетронутая, хорошая душа — он весь светился», — вспоминала впоследствии Анна Романовна. И еще: «Он только что приехал из деревни, но по внешнему виду на деревенского парня похож не был. На нем был коричневый костюм, высокий накрахмаленный воротник и зеленый галстук. С золотыми кудрями он был кукольно красив, окружающие по первому впечатлению окрестили его вербочным херувимом». Анна Романовна красавицей не слыла. (Хотя с ее фотографии смотрит на нас довольно приятное лицо.) Они быстро сошлись. Неудивительно: ведь в чужом городе Есенин страдал от одиночества, нуждался в понимании, заботе. Несколько старше Сергея (к моменту встречи с ним ей было 22 года), но все же еще очень юная девушка Анна Изряднова стала идеальной любовницей-нянькой. В отличие от родных, она поддерживала его стремление стать поэтом. Вместе с ним посещала университет Шанявского, слушала лекции о поэзии. Сохранилась книга Н. Клюева «Сосен перезвон» с дарственной надписью «На память дорогому Сереже от А.». Выбор автора говорит за то, что Анна Романовна понимала, что может понравиться ее возлюбленному, а следовательно, понимала и его собственные стихи. И можно верить Изрядновой, когда она говорит: «Ко мне он очень привязался». У Есенина появился дом, где его любили, куда он приходил читать стихи, поговорить о Блоке, Бальмонте и других современных поэтах. Сначала это был дом старшей, замужней сестры Анны — Натальи Романовны. А в марте 1914 г. — через год после знакомства — Есенин и Изряднова вступают в гражданский брак, начинают жить вместе. (Скорее всего, это решение было принято, потому что Анна ждала ребенка.) С первых же дней стало ясно, что нетронутость городской цивилизацией имеет и оборотную сторону. К браку юный Сергей относился по-крестьянски, по-домостроевски. «Требователен был ужасно. Не велел даже с женщинами разговаривать — они нехорошие». (Вспомним, как описывал Есенин городских барышень в письме Марии Бальзамовой.) Впрочем, сам он вел себя отнюдь не по-крестьянски: «Все свободное время читал, жалованье тратил на книги, журналы, нисколько не думая, как жить». В декабре (когда до рождения ребенка оставалось всего несколько недель) он вообще бросает работу — «и отдается весь писанию стихов, пишет целыми днями». И не слышит от Анны ни слова, ни полслова упрека. А ведь Есенин тогда только начинал печататься, его будущая судьба была еще весьма гадательна.

21 декабря родился сын. Его окрестили Георгием (вероятно, по инициативе Есенина: пусть растет благородным и бесстрашным, как Георгий Победоносец). Но все называли мальчика Юрой. Первые дни после рождения сына, вероятно, были самыми счастливыми в жизни Изрядновой. «Когда я вернулась домой (из роддома. — Л. П.), у него был образцовый порядок: везде вымыто, печи истоплены и даже обед готов и куплено пирожное: ждал. На ребенка смотрел с любопытством, все твердил: «Вот я и отец». Потом скоро привык, полюбил его, качал, убаюкивал, пел над ним песни. Заставлял меня, укачивая, петь: «Ты пой ему больше песен». Забегая вперед скажем, что Юрий был единственным из четырех детей Есенина, кого отец — хоть и недолго — качал и убаюкивал и на чье рождение откликнулся стихом (для печати не предназначавшимся):

Но идиллия длилась всего месяц. Уже в конце января или в самом начале февраля Есенин жил в другом месте — один. Младенцы имеют обыкновение громко плакать, а это мешает творчеству. Теплому семейному очагу девятнадцатилетний Сергей Есенин предпочел «неуютную и холодную» комнату, где находился «большой черный стол, на котором одиноко стояла чернильница с красными чернилами»(из воспоминаний Д. Семеновского, знакомого Есенина по университету Шанявского).

А в марте — мы уже говорили — уехал в Петроград. По весьма точным словам Анны Романовны, «искать счастья». «В мае этого же года приехал в Москву, уже другой. Был все такой же любящий, внимательный, но не тот, что уехал». Еще бы! Из Москвы уезжал начинающий, почти никому не известный стихотворец. А вернулся поэт, чей талант был признан всей литературной элитой столицы. «Немного побыл в Москве, уехал в деревню, писал хорошие письма (к сожалению, они до нас не дошли. — Л. П.). Осенью опять заехал: «Еду в Петроград». Звал с собой….» Почему не поехала? Да потому, что была умна. Понимала, что Есенин привязался к ней, когда был одинок, непризнан, а в новой, другой жизни она будет ему только обузой.

Так или иначе, но факт остается фактом: Есенин оставляет женщину с маленьким ребенком без всякой материальной и моральной поддержки. (Правда, в будущем он будет время от времени что-то ей подкидывать.) Тот самый Есенин, который еще совсем недавно даже Пушкину не намеревался прощать его «цинизма». Но тогда Есенин был юношей, только мечтающим стать поэтом (имя таким — легион). Теперь — он это знает точно — он стал Поэтом. И он прекрасно отдает себе отчет в том, какую цену требует Лира. В письме Марии Бальзамовой в октябре 1914 г. (уже живя с Изрядновой) он четко формулирует: «Если я буду гений, то вместе с этим буду поганый человек». После 1915 г. никто уже не говорит о нем «чистый, светлый, нетронутая душа».

Безусловно, большинство читателей этой книги (особенно женщины, особенно побывавшие в шкуре Изрядновой) осудят Есенина. Что сказать на это? «Права суда над поэтом никому не даю. Потому что никто не знает. Только поэты знают, но они судить не будут […] художественный закон нравственному прямо-обратен. Виновен художник только в двух случаях: […] отказа от вещи (в чью бы то ни было пользу) и в создании вещи нехудожественной […] на Страшном суде совести спросится… […] Но если есть Страшный суд слова…» — это не мы говорим, это Марина Цветаева, для которой Есенин — «брат по песенной беде». Мы же скажем совсем другое: не связывайтесь, девушки, с поэтами. Вероятность того, что вам достанется Поэт с большой буквы практически равна нулю. И жертва ваша будет совершенно напрасна.

Судить человека можно за тот или иной выбор. Но у Есенина выбора не было. Не писать он не мог. «Наступить на горло собственной песне», как это якобы сделал Маяковский, тоже не мог. Слишком сильна в нем была «песня», слишком неудержимо рвалась наружу. Но тема утраченной юности, потери себя — станет одной из основных в его лирике.

К этому можно добавить: Есенину, с детства впитавшему в себя твердую крестьянскую мораль, прошедшему через увлечение толстовством, участнику рабочих митингов, было труднее отрубить в себе то, за что отвечают на суде совести. Поэтому он отрубит под корень. И заплатит за это дороже всех своих — быть может, не менее гениальных — современников. Но на Страшный суд слова явится безгрешным.

После отъезда из Москвы Есенин никогда уже не появлялся вместе с Анной Изрядновой ни в каком обществе. Большинство новых друзей даже не подозревали, что у него есть сын. Он не скрывал этого намеренно — просто были другие, более интересные разговоры. Родные Есенина знали и про Анну Романовну, и про Юрия. И по-видимому, отнеслись к нему как к внуку. Существует фотография молоденькой Шуры Есениной с маленьким Юрой на руках. Бывал Юрий Есенин[14] и в Константинове.