В сентябре 1943 г. после объявления правительством Бадольо войны Германии, немцы разоружили находившиеся рядом с ними части итальянской армии. Часть пленных отпустили, часть отправили в лагеря, а часть расстреляли на месте. Так, несколько сот итальянцев немцы расстреляли на островах Эгейского моря. Массовые расстрелы проходят в Эпире (Греция). 28 сентября на острове Корфу немцы расстреляли 28 итальянских офицеров. В городе Саранда (Албания) в начале октября были расстреляны 130 офицеров дивизии «Перуджа». Всего немцы на Балканах расстреляли 6300 итальянских солдат и офицеров и более 17 тысяч отправили в лагеря для военнопленных.

Около 2 тысяч итальянцев к сентябрю 1943 г. оказались во Львове. Части вермахта, дислоцированные во Львове, были подняты по тревоге, окружили казармы своих бывших союзников, разоружили их, а затем в течение нескольких дней расстреливали их в Цитадели и в Яновском лагере.

В 1944 г., сразу после освобождения Львова советскими войсками, была создана прокурорская группа, расследовавшая преступления немцев на Западной Украине. Этой группой были вскрыты факты уничтожения немцами своих бывших союзников, что и поставили в вину руководству рейха на Нюрнбергском процессе.

По официальным данным, Красной Армией было взято в плен 48 900 итальянских военнослужащих. По итальянским же данным, пленных было около 70 тысяч. Во всяком случае, после войны домой вернулись лишь 10 087 итальянских солдат и офицеров.

Причины такой высокой смертности итальянских пленных очевидны — это голод, холод и болезни. Так, в рапорте о прибытии новой партии пленных из района боев на Дону начальник лагеря № 64 в Моршанске сообщал: «В числе прибывших в лагерь большинство слабых и больных, дистрофиков 2 и 3 степени. Оба эшелона поражены инфекционными заболеваниями: сыпной тиф, дизентерия, имеют место венерические заболевания… Весь прибывший в лагерь контингент имел 100-процентную завшивленность… Из вновь прибывших военнопленных около 90 % в летнем обмундировании».

Советские руководители Главного управления по делам военнопленных и интернированных НКВД СССР (ГУПВИ) и начальники лагерей для военнопленных принимали все возможные меры для снижения смертности. Но, несмотря на это, и через несколько месяцев физическое состояние итальянских пленных не улучшалось. К концу 1943 г. ситуация стала просто угрожающей, и руководство НКВД вынуждено было применить самые суровые санкции к начальникам лагерей. Однако итальянцы все равно продолжали умирать. В лагерях постоянно вспыхивали эпидемии сыпного тифа, но лекарств и медперсонала катастрофически не хватало. Но инфекционные и легочные заболевания были не единственным бичом итальянцев. По медицинским отчетам ГУПВИ половина пленных умирала от дистрофии. Так, к маю 1945 г. около 60 % всех заболевших военнопленных страдали дистрофией.

Итальянских солдат и офицеров содержали в 116 лагерях, и лишь в четырех из них содержалось более ста итальянцев. То есть итальянцы сидели вместе с этническими немцами, поляками, венграми и прочими военнослужащими вермахта. По ряду причин пленные других национальностей, мягко выражаясь, относились к итальянским пленным без должного почтения. А выжить при плохой кормежке, при недостатке медицинской помощи, да еще во враждебном окружении непросто.

Есть сведения, что в лагерях, где содержались итальянцы, наблюдались случаи каннибализма. Так, капитан 3-го артиллерийского альпийского подразделения дивизии «Джулиа» Гвидо Музителли был одним из 28 итальянских заключенных, о которых «забыли» в России. В Италию он вернулся только в 1954 г. 29 января 2002 г. он рассказал корреспонденту газеты «Quotidiano Nazionale» следующее:

— Какое самое тяжелое воспоминание у вас осталось о лагере?

— Это было в лагере, где за месяц от голода умерло 30 тысяч человек, и 20 тысяч из них были итальянцами. Это было в январе 1943 года. Я собственными глазами видел множество случаев каннибализма.

— Вы можете рассказать об этом?

— Ну что вам рассказать? Ели мертвецов, а иногда и умирающих.

— То есть как умирающих?

— У них кровь была еще теплая. Один из наших мне принес мешок с человеческим сердцем, я из последних сил его ударил, а он сказал мне: «Капитан, попробуйте, это очень вкусно».

— И как долго продолжались случаи каннибализма?

— Не знаю, потому что через две недели нас, офицеров, на поезде перевезли в Оранки в лагерь № 74, где была эпидемия тифа. Из нескольких тысяч нас осталось в живых около ста человек.

— Вы так и остались фашистом?

— Да не столько фашистом, сколько любителем порядка. Я люблю быть уверенным в завтрашнем дне.

— А у вас нет обиды на Муссолини за то, что он организовал такую бесславную военную кампанию?

— Не говорите глупостей. Хотя верно, конечно же, у нас не было достаточной военной подготовки. Но в этом же не вина Муссолини, его взяли за горло.

— Вам лагеря снятся?

— Это кошмар. Мне снится, что я последний заключенный русского лагеря и что обо мне забыли[232].

Однако есть и совсем иные рассказы о пребывании итальянцев в советском плену. Так, в статье Александра Усовского «Итальянские военнопленные в Беларуси — какую память они оставили о себе» говорится о судьбе итальянских пленных в России: «Со мной вместе на первом курсе истфака БГУ училась Людмила Виченце, уроженка оных Старых Дорог; ее несколько необычная для белорусского уха фамилия объяснялась довольно просто: ее дедушкой был Флавиано Виченце, капрал дивизии „Сфорцеска“, доставленный в Старые Дороги в июле сорок пятого и в сентябре этого же года сочетавшийся законным браком с поварихой лагеря для интернированных лиц. По рассказам Людмилы дедушка был далеко не единственным итальянцем, решившим, под влиянием очарования белорусских девушек, сменить небо Неаполя на слякоть белорусского межсезонья (кое, как известно, составляет три четверти года) — ВСЕ ПЯТНАДЦАТЬ РАБОТНИЦ ЛАГЕРЯ нашли себе в нем мужей! Причем женщина-врач для этого бросила белорусского мужа…

Итальянцы поздней осенью сорок пятого года были отправлены на Родину — но не все; двенадцать их соотечественников остались в Старых Дорогах, ибо к этому времени их новообретенные жены были уже непраздны — как известно, итальянцы, кроме безграничного сладострастия, известны изрядным чадолюбием. Посему фамилии Виченце, Розетта и Мороскини для этого белорусского местечка отнюдь не чужеродны…»[233]

По данным профессора Владимира Галицкого[234], по своему социальному составу итальянские пленные имели 45 % рабочих (из них лишь 5 % с крупных заводов), 33 % крестьян, 13 % батраков, 2 % служащих и 7 % мелких торговцев.

Любопытна докладная записка начальника отделения по делам военнопленных на Воронежском фронте подполковника госбезопасности Ф. Челнокова от 23 апреля 1943 г. на имя начальника управления НКВД СССР по делам военнопленных и интернированных генерал-майора Петрова «О работе фронтового аппарата по делам военнопленных Воронежского фронта с 15 января по 1 апреля 1943 г.»: «Я прибыл на фронт в момент невероятного хаоса, царившего как в лагере (№ 81 в поселке Хреновое), так и на приемных пунктах…

Этапирование военнопленных воинскими частями до лагеря № 81 сопровождалось грубейшими нарушениями самых элементарных требований этапирования: военнопленные конвоировались пешим порядком на 200–300 км при 35 градусах мороза, не получали питания по 7–8 дней, в лагерь приходили резко истощенными и обмороженными…

На приемные пункты и в лагеря приходило до 50 % дистрофиков, которые, предвидя конец дорожным мытарствам, также в предчувствии тепла и пищи, при опросах подтягивались, заявляли, что они вполне здоровы, а наши медработники (на приемных пунктах — это малограмотные фельдшера узкой специальности) не учитывали этого.