Что же, если ей станет скучно, она всегда сможет уехать, — решила Синтия. — Пойду, нарву цветов ей в комнату.

Она поднялась и прошла через отделанную кремовыми панелями гостиную к высокой стеклянной двери, ведущей в сад, и затем через ухоженный зеленый газон к розарию. Путь ее лежал к крутому лесистому склону, откуда был виден весь парк и дом.

Взобравшись наверх, Синтия остановилась у самого края обрыва. В траве лежал ствол поваленного дерева, и, усевшись на нем поудобнее, она посмотрела вниз, где слева стоял ее дом.

Вымытые стекла окон блестели на солнце. На озерной глади играли отсветы бликов. Террасы окаймляли дом ожерельем, а темная зелень леса была словно бархат, на фоне которого красуется роскошная драгоценность. От красоты пейзажа захватывало дух.

Окна раскрыты, из труб поднимается дым. Синтии показалось, что в саду уже наводят порядок, клумбы снова запестрели цветами. «Березы» ожили.

Помимо воли ее охватило любопытство. Что этот человек сделает с усадьбой? Сможет ли когда-нибудь возродить атмосферу, которая была присуща дому?

Здание большое, громоздкое, его трудно содержать в порядке, но в нем всегда возникало чувство, что ты под родным кровом, что здесь твой семейный очаг.

Связанные с историей места обычно холодны, неуютны и в них как-то пусто; обитатели мало чем отличаются от призраков, которые, согласно преданию, населяют галереи и бродят по коридорам. В «Березах» было по-иному, там царил уклад настоящего обжитого дома, он не походил на музей, где царит лишь прошлое.

Сзади что-то хрустнуло, брякнула уздечка. Синтия вздрогнула и вскочила на ноги.

Она не слышала приближения всадника на верховой лошади. Из седла на нее глядел Роберт Шелфорд, рыжие волосы отливали медью на солнце.

— Я не слышала, как вы подъехали. Вы меня испугали.

— Залюбовались «Березами»? Почему вы никогда не придете взглянуть на дом, посмотреть, все ли я делаю правильно?

— Какой в этом прок? — вырвалось у нее прежде, чем она подумала, что сказать в ответ.

— Вы помогли бы мне.

Он сделал ударение на последнем слове.

— Вам требуется помощь?

— От вас — да.

— Сожалею, мистер Шелфорд, но вряд ли я могу оказать вам помощь. Мистер Дженкинс многие годы служил здесь управляющим. Если вам требуется узнать что-то о доме, о людях, живших в усадьбе, он будет гораздо полезнее, чем я, уверяю вас.

— Вы сами знаете, что говорите неправду, — резко парировал Роберт и перевел взгляд на «Березы», причем Синтия не могла понять выражение его лица.

Гордость владельца, сказала она себе. Нет, это что-то иное. Стремление к недостижимому, неутолимая жажда, мечта…

Он обернулся к ней, снова посмотрел ей в глаза, улыбаясь, как всегда, насмешливо. Эта легкая насмешка запомнилась с первой встречи.

— Не будем спорить. Я обещал нашему бесценному другу адвокату дать вам время придти в себя. Что же, буду держать слово. До свидания, мисс Морроу, но, надеюсь, до самого скорого…

Потом он взмахнул хлыстом и умчался прочь. Синтия, все еще не оправившись от удивления, следила, как конь несется через поле к дому. Следует признать, наездник он прекрасный, в седле сидит, как влитой, но она постаралась умерить свое восхищение, а когда рыжеволосый всадник скрылся из глаз, снова настроилась на критический лад.

Наш бесценный друг адвокат!.. Опять насмешка! Кто дал ему право говорить подобным тоном о достойнейшем человеке! Он вообще слишком многое себе позволяет!

Надо избегать встреч с ним. Если же он будет чересчур назойлив, Синтия уедет, покинет старую виллу в «Березах» навсегда.

3

Выйдя из тени на солнечную лужайку, Синтия увидела на ступенях крыльца какого-то человека. Она заколебалась, подумав, не уединиться ли снова в саду — так мучительно, так трудно встречаться с людьми!.. Она избегала старых друзей и знакомых, не подходила к телефону, не отвечала на письма, пряталась у себя в комнате, если кто-нибудь приходил.

Вернуться ли ей назад или подойти к вилле? — спрашивала Синтия себя в нерешительности. В эту минуту человек, обернулся и посмотрел в ее сторону. Она узнала его и поняла, что отступать некуда.

— Здравствуй, Артур!

— Синтия! Я пришел без приглашения, надеялся повидать тебя сегодня. Ты получила мою записку? От тебя не было ответа.

— Да, Артур, знаю. Записку я получила, как это мило с твоей стороны, но мне сейчас просто хочется побыть одной.

— Это на тебя непохоже. — Он окинул ее взглядом. — Ты плохо выглядишь. Болела?

— Да, хотя теперь мне много лучше. Впрочем, что говорить обо мне? Расскажи про себя.

Артур помолчал.

— Ничего особенно интересного, — произнес он наконец. — Оставался здесь, занимался фермерством, старался выполнить свой долг перед страной все долгие годы войны, хоть и не носил военной формы.

Напыщенные фразы, смехотворные высказывания!.. Артур совершенно не изменился. Надутый, важный — лицо красивое, но до чего же тупое и невыразительное; могучее сложение, но не производит впечатления силы.

Артур Марриотт был влюблен в Синтию, сколько она себя помнила. Мальчиком — мрачноватый, необщительный крепыш — отыскивал ее на всех детских праздниках и вечно крутился рядом. Он приносил ей сладости, закармливал мороженым, и все это с хмурой гримасой, словно злится на себя за чрезмерное внимание к девчонке. Долгие годы их знакомства он всегда был такой — неразговорчивый, хмурый, неизменно преданный. И теперь, после многолетнего отсутствия, он, казалось, по-прежнему надеялся на ее благосклонность.

В гостиной среди любимой бабушкиной мебели, кресел и диванов, обитых ситцем с нежным узором, полированных столиков и хрупких безделушек, гость выглядел особенно неуклюжим.

— Садись, Артур, — пригласила Синтия, указывая на кресло.

— Хотелось бы услышать, как для тебя прошли эти годы.

Она устало махнула рукой.

— Об этом тяжело говорить. Не хочется, Артур. Медсестрам приходится много работать, работа однообразная, изматывает до предела. Скажи лучше, как было здесь. Мне все интересно. Ты рад, что я вернулась?

Она не могла не удержаться от этого вопроса. Женское кокетство не знает удержу!

— Еще бы! Я, признаться, удивился, услышав, что ты здесь — одно время шел разговор, будто ты продаешь всю усадьбу. Оказывается, ты оставила себе виллу.

Синтия ничего на это не ответила. Ей не хотелось откровенничать о щедрости Роберта Шелфорда и в особенности с Артуром.

— Хочу спросить про «Березы», — продолжал Артур. — Кто их купил? Что за человек? Ты вынуждена была продать усадьбу именно ему? По слухам он не из тех, кого желаешь в соседи.

— Ничего о нем не знаю, — ответила Синтия. — А откуда взялось такое мнение? Есть особые причины?

— Слухи всякие ходят, — заметил Артур неохотно. — Болтают много. Кое-что можно объяснить завистью. У богатого человека всегда найдутся враги. Но какие бы ни были его личные качества, он здесь чужак. Переманил к себе лучших наших работников. Полон идей о развитии сельского хозяйства. Обычные бредни, наверняка ни в чем толком не разбирается. Но платит больше, чем мы можем себе позволить, и пообещал превратить все сельские дома в «Березах» во дворцы. Смехотворная затея, да и вообще просто разбой. Истинный джентльмен на подобное не способен.

Синтия невольно улыбнулась. Артур говорил с таким пылом и возмущением по хорошо известной причине: у себя в усадьбе, а ею владели уже два или три поколения Марриоттов, он вел хозяйство, соблюдая самую строгую экономию, и работники там обычно ворчали и жаловались на скупость хозяина.

Отец Артура, джентльмен старой закалки, был чрезвычайно требователен к работникам, но и платил щедро, и его уважали за справедливость. После его смерти усадьба перешла в совместное владение к двум сыновьям, Эдварду и Артуру. Эдвард погиб в автомобильной катастрофе, и Артур получил все — пахотную землю, лесные угодья и большой дом из серого камня в георгианском стиле, известный под названием «Особняк».