Пропажа драгоценности внесла в монотонные будни некоторое разнообразие. Все слуги наперебой обсуждали случившееся. У каждого была своя версия, пока, наконец, подозрение не пало на Элизабет. Сначала она всё отрицала, говоря, что ничего не знает, а колье ей подбросили, – но все улики были против неё.

– Я только хотела его примерить, – сказала наконец Лиз. – Ну что тут такого? Потом я бы и сама положила его назад.

– Положила его назад! Вот негодница! – экономка была вне себя от гнева.

Лиз чувствовала, что попала в неприятную историю. Ей было страшно. Она не представляла, что будет, когда её отправят в тюрьму. Лишь один раз в своей жизни она видела каторжников, – худых, измождённых людей в цепях.

– Отправишься прямиком за решётку! – не унималась экономка. – Неужели ты до сих пор не поняла, что красть нехорошо?!

Конечно, она понимала. Но случай был исключительный. Ей срочно нужны были деньги. Элизабет решила убежать из дома. Она не хотела работать. Трёх месяцев, проведённых в горничных, ей было вполне достаточно.

План Элизабет был прост. Отлучившись из дома, когда представится случай, она собиралась продать колье в ювелирную лавку, – в каком-нибудь отдалённом районе города, где скупали краденное. К чести Лиз надо сказать, что половину денег она хотела отдать родным. "Колье стоит дорого, – думала она. – Этих денег им хватит до весны. А потом я что-нибудь придумаю… Кто знает, что может случиться."

Вторую половину Элизабет собиралась истратить, купив билет на корабль, отправлявшийся в океан. Впрочем, Лиз не слишком хорошо представляла, куда именно хочет попасть.

"Давно хочу посмотреть чужие страны, – говорила она подругам. – Надоело сидеть на одном месте."

Чтобы осуществить свой план, Лиз выбрала момент, когда графиня была в отъезде, и в её спальне никого не было. Она достала колье из шкатулки, которая никогда не запиралась, спрятала среди своих вещей и стала ждать удобного случая. Но подходящий случай не представился. Лиз никак не могла отпроситься из дома надолго. Уйти самовольно она боялась: её бы сразу заподозрили в краже… Колье пролежало у неё в комнате целых два дня, пока наконец экономка не нашла его среди дешёвых украшений и платьев. Её разоблачили, – неожиданно быстро и глупо.

"Теперь меня посадят в тюрьму, – думала она. – Что скажет мама, когда узнает? Наверняка устроит скандал… Ну, да ведь я этого уже не увижу. Мне будет всё равно, раз я буду сидеть в тюрьме…"

Голос кухарки вывел её из задумчивости.

– Да, ты права, – сказала она. – Старая ведьма дорожит своей работой!

Слова "старая ведьма" относились, разумеется, к экономке. Элизабет слегка улыбнулась: ей было приятно, что другие слуги тоже не любили её.

– А какой из этого толк? – сказала Лиз. – Пройдёт десять лет, и её вышвырнут на улицу. Будет тогда умирать в нищете…

– Ну, не говори, – возразила кухарка. – Я видела, что она тайно копит деньги. Откладывает на старость…

– А я не хочу так жить. Не буду я как те женщины, что целые дни проводят за работой!

– Как же ты тогда собираешься зарабатывать деньги? – удивилась старшая горничная, которая была рядом и слышала всё, что они говорили. – Захочешь есть, – и ты будешь работать.

– Не буду, – упрямо сказала Лиз. – Я этого не хочу.

– Ну да, ведь тебя всё равно отправят на каторгу!

– Даже на каторге и то веселее, чем в вашем проклятом доме! – воскликнула Элизабет. Ей уже порядком надоел этот разговор…

Дверь распахнулась, и в кухню вбежала запыхавшаяся прачка.

– Едут! Едут! – кричала она. – Графиня Дион возвращается домой!!

Храбрившаяся до сих пор, Элизабет сильно упала духом. Она понимала, что сейчас её вызовут к графине, и что-то будет. Лиз не очень-то ясно представляла себе, что именно её ожидает. Должно быть, её отправят в тюрьму…

Элизабет стояла посреди кабинета графини, на красном заморском ковре с длинной ворсой, таком пушистом и мягком, что хотелось его погладить. В кабинете было тихо и уютно: тикали старые часы; улыбаясь, смотрели с портретов дамы в старинных платьях… Лиз ещё долго не захотела бы уходить отсюда, если бы не скандал…

Экономка подняла костлявую руку и указала на Элизабет.

– Не представляю, как можно не иметь стыда!

Она старалась вовсю, то и дело подкатывала глаза и разводила руками, – как будто для того, чтобы Лиз могла осознать чудовищность своего проступка.

Графиня слушала молча, откинувшись на спинку своего кресла. Её глаза были полуприкрыты; Элизабет показалось, что за напускной суровостью старуха прячет едва заметную улыбку…

Выслушав речь экономки, она взмахнула рукой, приказывая всем молчать.

– Ты разочаровала меня, Элизабет. Я ведь считала, что могу доверять тебе… Твой поступок достоин порицания. Но это один из тех случаев, когда возможное наказание во много раз превышает вину. Ты совершила кражу, но я не хочу, чтобы тебя отправили на каторгу. Я никогда не простила бы себе, если бы по моей вине была погублена чья-то жизнь…

– Ответь мне только на один вопрос, – продолжала графиня Дион, – и ты свободна. Зачем тебе понадобились деньги?

Лиз медлила; её лицо понемногу заливала краска.

– Я только хотела купить билет на корабль и отправиться в плавание, – сказала она наконец.

Ещё ни разу в этих стенах не раздавалось такого хохота. Смеялись все, – графиня, экономка и горничные, подслушивавшие под дверью…

Лиз стояла посреди комнаты; она чувствовала, что щёки и уши у неё горели. Даже неожиданное спасение от каторги не радовало её. Ей было бы легче, если бы сейчас сюда явился вооружённый отряд, и её, закованную в цепи, вели бы по улицам города. "Посмотрите! – говорили бы люди, глядя на неё. – Это Элизабет Линдберг. Должно быть, она и вправду совершила какое-то серьёзное преступление…" Она снова и снова представляла себе эту сцену, и её сердце наполнялось гордостью. После такого она даже была готова спокойно пережить всё дальнейшее, – всё, что полагается каторжникам. А так… Всё было мерзко и гадко. "Они смеялись! – думала Лиз. – Старуха решила опозорить меня… Старой ведьме только это и нужно. И угораздило же меня сказать правду! Ну почему, почему я не придумала что-нибудь?!"

И всё же ей повезло. Будь на месте графини Дион другая женщина, её наверняка отправили бы в тюрьму… "И поделом бы мне было, – подумала Лиз. – Но, кажется, на этот раз всё обошлось. Не знаю, что бы я делала, если бы мама об этом узнала…"

V

– Элизабет повезло, – сказала графиня Дион, обернувшись к экономке, когда Лиз уже вышла из кабинета. – На этот раз её проступок останется безнаказанным. Но я не потерплю в своём доме воровку. Пусть собирает вещи и уходит. Сегодня же.

Графиня была непреклонна.

В коридоре экономка протянула Лиз узелок с вещами.

– А теперь уходи, – сказал она. – Вот твоё жалование. К счастью, наш садовник, Роберт, сегодня отправляется в посёлок. Он отвезёт тебя.

– Ну что?! – с нетерпением в голосе спросила кухарка, когда Лиз забежала на кухню, чтобы попрощаться. – Что сказала графиня Дион? Почему тебя отпустили?!

– Она отпустила меня домой, – сказала Элизабет. – И даже заплатила мне жалованье. А ты что хотела? Чтобы меня отправили в тюрьму?..

Поражённая, кухарка замерла с открытым ртом. Удивительно, как этой девчонке всегда удавалось выходить сухой из воды.

В последний раз проходя по длинному, роскошному коридору, Лиз мимоходом взглянула в зеркало. Из зеркала на неё смотрела симпатичная шестнадцатилетняя девушка. Девушка в зеркале понравилась ей, и она улыбнулась своему отражению.

– Поживём ещё, – сказала она, щуря свои карие, с желтоватой искоркой на дне, глаза…

Лиз чувствовала: если и в этот раз она вернётся домой раньше срока, – Арла непременно устроит скандал. Но делать было нечего. Несколько старых, потрёпанных платьев, связанных в узел, – всё имущество Элизабет, – были уложены в телегу…