Она сказала, что она пессимист. Победа на выборах 1957 года удивила ее больше чем кого бы то ни было. В стране начался упадок духа с 1953 года, когда была отменена конституция, введены британские войска, а она сама и многие другие арестованы. Тогда от них отступились многие сторонники — «те, кто без хребта», но еще больше страна потеряла, когда партия, бывшая такой единодушной во время прихода к власти в 1953 году, спустя два года раскололась по расовому признаку: индийцы по одну сторону, негры по другую. Раса действительно стала главным камнем преткновения в Британской Гвиане. Миссис Джаган говорила об этом с неподдельным сожалением. К этой теме она возвращалась не раз во время наших последующих встреч, и я полагаю, что она не просто сожалела о расизме: она сожалела об утрате боевого товарищества и дружбы 1953-го. Она вспоминала некоторых людей, теперь своих врагов: как они ели, о чем говорили и что им сказали ее дети. К тому же с 1953 года партия потеряла поддержку интеллектуалов, и это было большим ударом, потому что Британская Гвиана не имеет таланта завозить интеллектуалов извне, в отличие от Тринидада.

В то утро моей задачей было договориться о поездке вглубь страны. Мы обратились к большой карте, которая висела у миссис Джаган за спиной, и вмиг напоминала всякому, кто на нее посмотрит, о масштабах страны, которые со всеми этими Рахимтулами и Рамкеррисингхами вылетели у меня из головы. Миссис Джаган много путешествовала; она знала страну лучше, чем большинство встретившихся мне гвианцев. Район Бербис на востоке она любила больше всего. Он был самым живым. Из него происходили игроки в крикет, большинство писателей и лучшие из политиков: ее муж, конечно же, был из Бербиса.

Открылась боковая дверь, и вошел сам Чедди Джаган, в костюме и с чемоданчиком. Он только забежал сказать, что поехал в банк подписывать соглашение о займе для покупки Электрической компании Джорджтауна.

Это была настолько домашняя сцена, что я почувствовал себя совершенно лишним.

В 1953 году, когда конституция Британской Гвианы была отменена и в страну вошли британские войска, Джаганы стали париями во всей Вест-Индии. Тринидад был настолько напуган, что запретил Чедди Джагану сойти с самолета в аэропорту Пьярко. Надо отметить, что большинство тогдашних политиков Тринидада с тех пор утратили доверие избирателей. Против Джаганов и их партии были выдвинуты обвинения в организации забастовок, подрыве государственной и военной мощи страны, распространении расовой ненависти, словом — в пропаганде коммунизма. «Надежные источники» установили, что существовал план «поджога собственности и жилищ известных европейцев и государственных чиновников… Эту информацию подтвердили донесения о необычно высоких объемах продаж бензина частным лицам без машин, которые уносили его в канистрах или бутылях».

Все это можно прочесть в Белой книге[6] от 20 октября 1953 года, через двенадцать дней после отмены конституции. Этот документ сводил события тех удивительных недель к сорока четырем сухим пронумерованным параграфам в шести частях: «Введение», «Деятельность министров», «Экономические последствия», «Угроза насилия», «Лидеры народной прогрессивной партии и коммунизм», «Действия правительства Ее величества», в каждой части несколько подзаголовков курсивом, прилагается три «Приложения»; этот документ никогда не теряет самообладания и не забывает ставить «мистер» и «миссис» перед именами людей, которых не без его содействия упрятали в тюрьму.

Но самое удивительное в нем — это то, как он выглядит. В Британской Гвиане он «перепечатан по распоряжению» Бюро общественной информации. Так гласит заглавная страница, которая состоит из десяти печатных строк с большими пробелами, набрана курсивом большими буквами, со шрифтами четырех видов, с запятыми в конце двух строк и с точкой в конце последней. Она выглядит удивительно старомодной, напоминая издания столетней давности, словно бы относясь к столь же давним событиям. На следующей странице — коричневатая фотография королевы в полный рост, с подписью готическим шрифтом. Далее в документе идут фотографии сэра Уинстона Черчилля (над фотографией большая звезда), сэра Альфреда Сэведжа, губернатора (наделенного звездой поменьше), главного секретаря, преподобного Джона Готча (звезда как у Черчилля); спикера сэра Юстаса Уолфорда (маленькая звезда); президента Государственного совета (маленькая звезда); генерального прокурора и финансового секретаря (втиснуты в Приложение С в параграфы девять и десять соответственно, без всяких звезд). Фотографии среди страниц, рассказывающих со свойственной Белым книгам невозмутимостью о недостойных делах и мыслях, заставляли сделать вывод, что все эти достойнейшие люди были вероломно оскорблены и унижены теми, чьих фотографий не появилось.

Я много слышал о Рупунуни, саванне к югу от лесного пояса, и хотел провести там несколько дней, в административном центре Летем, у бразильской границы, в двухстах пятидесяти милях от Джорджтауна. В старые времена до Рупунуни можно было добраться по реке, совершив трудное и длинное (в несколько недель) путешествие, или по тропе, по которой перегоняли скот. В наши дни туда можно за девяносто минут долететь на «дакотах» «Авиакомпании Британской Гвианы». Но на побережье, где царит колониальный дух и чувствуется близость Карибских островов, нетрудно вообще забыть, что Британская Гвиана граничит с Бразилией. Для большинства гвианцев побережье и есть Гвиана, а все, что за его пределами, — это буш.

Так оно есть. Буш начинается у аэродрома Аткинсона, всего в двадцати милях от Джорджтауна. Этот аэродром во время войны построили американцы. Они до сих пор им пользуются, и рядом с их блестящими современными се-ребристо-оранжевыми самолетами, которые стоят, красиво и уверенно раскинув крылья, окантованные по ребру «Дакоты» кажутся простенькими и усталыми. Офис и мастерские «Авиалиний Британской Гвианы» располагались в мрачном ангаре, некогда принадлежавшем американцам. Сквозь погнувшиеся стальные решетки прорастала трава, а кругом был буш.

Шел дождь, и пассажиры стояли на верхней галерее среди своих коробок и корзинок. Они были мало похожи на тех обитателей Британской Гвианы, которые считаются типичными: много белых, четверо южноамериканских индейцев; а пилот, высокий пухлый человек в красной майке, вообще европеец. Побережье — сахарный тростник, ирригационные канавы, дома для работников, политическое соперничество, коммунизм — все это оставалось далеко позади. Под дешевыми черными зонтами, на которых огромными буквами было намалевано «Авиалинии Б.Г.» — не чтобы выказать гордость, разумеется, а чтобы не украли, — мы прошествовали к самолету. Отдельных сидений не было. Вдоль обеих стен шла тонкая металлическая планка; на ней были разложены тонкие резиновые подушки, сцепленные друг с другом и оснащенные ремнями безопасности. Передняя часть самолета была заложена грузом. Я заметил картонные коробки с пивом, кровать, швейную машинку и множество пакетов с мукой: все, что нужно в хозяйстве, от английских булавок до «лендроверов», перевозилось на этих доблестных «дакотах», по девять центов за фунт.

Рядом со мной сел пожилой американец. Он был очень высок, с сутулой спиной, а широкая грудь свидетельствовала о недюжинной силе. Если бы я знал, что ему восемьдесят пять лет и что это Бен Харт, первопроходец Рупунуни и один из самых известных ее персонажей, я бы уделил ему больше внимания.[*] А так меня больше заинтересовали четверо южноамериканских индейцев, сидевших напротив. Это было мое первое знакомство с людьми, которых тринидадцы боязливо называют «дикими индейцами», а прибрежные гвианцы презрительно именуют «местными». Мужчина с босыми ногами, в брюках цвета хаки, свободной белой рубашке, закрыл лицо платком. Две женщины уставились в пол. Маленькая девочка в розовом платье и широкополой соломенной шляпе разглядывала других пассажиров, но стоило ей с кем-то встретиться глазами, она оттопыривала нижнюю губу и смотрела вниз. Оживились они, лишь когда самолет низко пролетал над саванной, и в нем стало невыносимо жарко, его стало трясти и некоторых затошнило. Тогда женщины с лукавой улыбкой оглядели пассажиров и прикрыли рты ладонями, точно пряча смешок.