В «Алфавите декабристов» Обресков не числится; «постыдный поступок» был не политический. Ираклий Андроников подробно изложил всю историю. В 1820-х годах лейб-кирасирский полк, в котором служил Николай Обресков, квартировал недалеко от Воронежа, и господа офицеры часто бывали на балах воронежского губернатора. В один из июньских дней 1825 года полковой командир получил неприятное уведомление: по окончании бала, на котором присутствовали господа офицеры, губернатор обнаружил, что из спальни его супруги похищена золотая табакерка, изумрудный, осыпанный бриллиантами фермуар и двадцать три нитки жемчуга. «Вскоре нечаянно все вещи были замечены у Обрескова, который сознался в их похищении. Военный суд лишил его прав состояния и разжаловал в рядовые…»

«Почему Наталья Федоровна Иванова, обращавшая на себя внимание в московском светском кругу, вышла замуж за этого опозоренного человека, для которого были закрыты пути служебного и общественного преуспеяния, этого мы, очевидно, никогда не узнаем», — заключает Ираклий Андроников и переходит к другой, важнейшей части своего расследования. Его интересуют отношения Лермонтова с Натальей Федоровной и — возможно — неизвестные автографы стихотворений.

После долгих поисков и вычислений Андроников в конце концов встретился с внучкой Натальи Федоровны, рассказ которой он приводит в своем эссе:

«Что Михаил Юрьевич Лермонтов был влюблен в мою бабушку — Наталью Федоровну Обрескову, урожденную Иванову, я неоднократно слышала от моей матери Натальи Николаевны… У нас в семье известно, что у Натальи Федоровны хранилась шкатулка с письмами М. Ю. Лермонтова и его посвященными ей стихами и что все это было сожжено из ревности ее мужем Николаем Михайловичем Обресковым. Со слов матери знаю, что Лермонтов и после замужества Натальи Федоровны продолжал бывать в ее доме. Это и послужило причиной гибели шкатулки. Слышала также, что драма Лермонтова «Странный человек» относится к его знакомству с Н. Ф. Ивановой. Почему имя Ивановой никогда не было раскрыто в собраниях стихотворений Лермонтова и почему в биографии Лермонтова нет никаких упоминаний о ней — не знаю. Думаю, что из-за ревности мужа Лермонтов сознательно не обозначал ее имени в своих стихах к ней…»

Как и почти вся лирика Лермонтова, стихотворения, обращенные к Н. Ф. И., для непосвященных абсолютно таинственны — при всей их откровенной прозрачности. Чувство, которое испытывает поэт, явлено с какой-то отчаянной отвагой откровенности; но имена и факты неизменно остаются под покровом.

Дата, проставленная на черновике «Странного человека», — 17 июля 1831 года — не была окончательной; Лермонтов дорабатывал драму еще несколько месяцев и завершил ее только к декабрю. Но 17 июля, можно считать, она была закончена, хоть и не окончательно.

«Странный человек» представляет собой своего рода «драматический дневник»: драма разделена на 13 сцен, каждая из которых датирована, например: «Сцена II. Ввечеру 28-го августа»…

Главный герой драмы — молодой человек, не старше двадцати лет, по имени Владимир Арбенин. Как и его «предшественник», Юрий Волин из «Людей и страстей», Владимир раздираем сразу двумя трагедиями: семейной и любовной.

Родители Владимира Арбенина оба живы, но находятся «в разводе». Ситуация позорная, и отец Владимира, достопочтенный Павел Григорьевич, всячески это скрывает. Несмотря на то что прошло уже много лет, Павел Григорьевич не может без ненависти вспоминать свою жену: «… Не могу вспомнить без бешенства, как она меня обманывала. О! коварная женщина! Ты испытаешь всю тягость моего мщения; в бедности, с раскаяньем в душе и без надежды на будущее, ты умрешь далеко от глаз моих. Я никогда не решусь увидать тебя снова. Не делал ли я все, чего ей хотелось? И обесчестить такого мужа! Я очень рад, что у нее нет близких родных, которые бы помогали…»

Чувство, которое испытывает читатель (зритель) по отношению к этим супругам, сразу же двойственное: с одной стороны, кажется, Павел Григорьевич прав: не дело замужней женщине обманывать супруга! С другой — какой же он холодный, мстительный человек… Интрига не в том, чтобы разузнать, кто и что сделал, а в том, чтобы понять — почему это произошло?

Владимир Арбенин — как и Юрий Волин — не принимает чьей-либо стороны в семейном конфликте; он отказывается судить любимого, родного человека. Его вынуждают сделать выбор; он отказывается от выбора; именно таков выбор любви. Отец запрещает ему видеться с матерью, которая живет теперь под другой фамилией, дабы не позорить имя Арбенина. И действительно, пока Владимир был мал, т. е. лет восемь, он не встречал Марью Дмитриевну; но теперь, когда у него появилась возможность принимать самостоятельные решения, он возобновил отношения с ней.

Именно сыну в предсмертной исповеди Марья Дмитриевна рассказывает всю свою немудрящую и горестную историю:

«Владимир! ты должен узнать все и судить твоих родителей!.. Отдаю душу правосудному Богу и хочу, чтоб ты, мой единственный друг, не обвинял меня по чужим словам… Я виновна: молодость была моей виною. Я имела пылкую душу: твой отец холодно со мной обращался. Я прежде любила другого: если б мой муж хотел, я забыла бы прежнее. Несколько лет старалась я побеждать эту любовь, и одна минута решила мою участь… Долгим раскаяньем я загладила свой проступок. — Слушай: он был тайною. Но я не хотела, не могла заглушить совесть — и сама открыла всё твоему отцу. С горькими слезами, с унижением я упала к ногам его… я надеялась, что он великодушно простит мне… но он выгнал меня из дому; и я должна была оставить тебя, ребенка, и молча, подавленная тягостью собственной вины, переносить насмешки света… он жестоко со мною поступил!.. Если он мне не простил еще, то Бог его накажет… Владимир? ты осуждаешь мать свою?»

Владимир не хочет «судить», как просит его вначале мать; он не осуждает мать; он не осуждал и отца — в тот краткий миг, когда думал, что отец все простил и сейчас поедет к умирающей, чтобы примириться с нею. Одного только слова Павла Григорьевича было достаточно, чтобы Владимир бросился ему на шею с криком: «У меня есть отец! у меня снова есть отец!.. Боже, боже! Я опять счастлив! Как легко стало сердцу! У меня есть отец!.. Видите ли, батюшка! как приятно сделать, решиться сделать добро… ваши глаза прояснели, ваше лицо сделалось ангельским лицом…»

Но эта радость ненадолго; почти сразу же, едва остыл первый добрый порыв, Павел Григорьевич поддается прежним демонам. Он подозревает Марью Дмитриевну в коварстве: «Разве она не может притвориться и уверить его (Владимира), что умирает? Разве женщине, а особливо моей жене, трудно обмануть?.. О, я предчувствовал, я проникнул в этот замысел, и теперь все ясно. Заманить меня опять… Прехитрый план!.. Однако не на того напали!.. Пускай умирает одна, если могла жить без меня!»

Это решение оказалось роковым для Владимира. Простившись с умирающей матерью, он осыпает отца упреками — и отец в ответ проклинает его. Далее повторяется практически дословно сцена со слугой Иваном (она же была в «Людях и страстях» и почти без изменений оказалась перенесенной в «Странного человека»): молодой хозяин спрашивает слугу, есть ли у того дети. Иван отвечает: «Да еще какие. Будто с неба… добрая жена… а малютки! сердце радуется, глядя на них». Владимир, слово в слово вслед за Юрием Волиным, просит: «Если я тебе сделал добро, исполни мою единственную просьбу… У тебя есть дети… не проклинай их никогда!»

Немало говорится в литературной критике о том, что Лермонтов изобразил в драме «Странный человек» прогрессивные студенческие кружки, бывшие тогда в Москве. «Мысли и суждения московского кружка студентов раскрыты Лермонтовым в сцене IV, где друзья Арбенина горячо спорят о судьбах России, о путях ее национального развития, о величии народного подвига в 1812 году. Слова Заруцкого о значении «великого пожара Москвы» — голос передовых людей, для которых этот героический эпизод — залог внутренних сил нации, голос самого Лермонтова…» (статья из советской Лермонтовской энциклопедии 1981 года).