Итак, в 753 году до P. X. Ромул вошел в историю как основатель Рима.

«Заложив основание города, Ромул разделил всех, кто мог служить в войске, на отряды. Каждый отряд состоял из трех тысяч пехотинцев и трехсот всадников и назывался «легионом», ибо среди всех граждан выбирали [legere] только способных носить оружие. Все остальные считались «простым» народом и получили имя «популус» [populus]. Сто лучших граждан Ромул назначил советниками и назвал их «патрициями» [patricii], а их собрание — «сенатом» [senatus], что означает «совет старейшин». Советников звали патрициями либо потому, что они были отцами [patres] законнорожденных детей, либо, вернее, потому, что сами могли указать своих отцов: среди тех, что стекались в город в первое время, сделать это удалось лишь немногим».[3]

Так это произошло на самом деле или Плутарх выбрал у различных повествователей тот вариант, который ему показался наиболее правдоподобным, мы не узнаем. Да и, собственно говоря, это не так важно. Самый дикий и неправдоподобный вымысел, освященный веками и тысячелетиями, может настолько прочно вплестись в ткань нашей реальности, что о мере истинности или ложности профессиональные историки в своем кругу могут рассуждать до бесконечности. Для нас же, носителей обыденного сознания, существенным является то, что именно Ромулу приписывается формирование базовых структур римского общественного устройства.

Дальнейшие события, обрамляющие становление Рима как города сильного, концентрируются вокруг его личности, создавая образец для подражания, воспроизведения поведенческих модусов будущих поколений римлян.

Знаковым поступком Ромула было также знаменитое и неоднократно воспроизведенное в произведениях искусства похищение сабинянок.

Произошло это сразу же после основания Рима, через четыре месяца после расправы над Ремом. Мотивы, которые подвигли Ромула на довольно-таки рискованный поступок, неоднозначны. По одной версии, ему было предсказано оракулами, что Рим достигнет могущества и величия благодаря войнам. А потому он спровоцировал сабинян на конфронтацию. Вся милитаристическая история Рима вполне укладывается в эту нехитрую схему: уж что-что, а мастерство провокации у римлян было на высоте.

Похищение тридцати девиц (по другим версиям, их было больше, одни называли пятьсот двадцать семь, другие — шестьсот восемьдесят три девицы) и вызвало войну.

Была, правда, и версия, что в новообразованном городе население состояло в основном из мужчин, многие из которых не имели семей, а потому могли в любое время сняться с места и попытать счастья на стороне. Контингент, с помощью которого братья-герои добились своего, имел сомнительные моральные качества, а большинство из них, по выражению Плутарха, «представляло собой сброд из неимущих и подозрительных людей». Вот Ромул якобы и решил их остепенить, а заодно и установить родственные связи с сабинянами. Но тогда логично предположить, что тридцатью невестами вряд ли можно было обойтись и скорее надо исходить из максимального числа, то есть где-то под семь сотен умыкнутых сабинянок.

Но такое распределение невест среди сброда, людей без рода и племени, отцам и братьям сабинянок могло показаться несколько обидным. Хотя в те далекие времена статус человека мог в одночасье измениться, и если вчерашний пастух, не имеющий ни малейшего представления об Энее и его потомках, вдруг оказывался внуком Нумитора, то кто знает, кому фортуна улыбнется завтра? Да и что греха таить — понятие «уверенность в завтрашнем дне» с каждым годом и для наших современников все больше сменяется представлениями о жизни как об игре в «русскую рулетку».

Итак, Ромул заманил сабинян на празднество в честь обнаруженного в земле алтаря некоего бога. Как пишет Плутарх, «бога называли Консом, считая его то ли богом Благих советов («совет» и ныне у римлян «консилий» [consilium], а высшие должностные лица — «консулы» [consules], что значит — «советники»…».

В честь новооткопанного божества Ромул устроил игры и всенародные зрелища. Когда приглашенные гости собрались, по его сигналу вооруженные римляне накинулись на девушек, не трогая безоружных родственников, которые спаслись бегством.

Девушкам, разумеется, не понравилось столь радикальное сватовство, и они выказали свое недовольство. И тогда роль «свахи» взял на себя царь. По словам Тита Ливия, «Ромул обращался к каждой в отдельности и объяснял, что всему виною высокомерие их отцов, которые отказали соседям в брачных связях, что они будут в законном браке, общим с мужьями будет у них имущество, гражданство и — что всего дороже роду людскому — дети; пусть лишь смягчат свой гнев и тем, кому жребий отдал их тела, отдадут души».[4]

Надо признать, что Ромул проявил себя в этой матримониальной авантюре вполне достойно. Для своего времени, разумеется.

В другой версии говорится, что сгоряча захватили и замужнюю женщину, которую, впрочем, не вернули из самых лучших побуждений, поскольку хотели объединиться с сабинянами родственными узами. Она становится женой, по одним свидетельствам, некоего знатного римлянина, по другим — самого Ромула и рожает ему детей, девочку и мальчика.

Озадаченные таким коварством сабиняне попросили сначала вернуть девушек, а уж потом вести разговоры о родственных союзах. А тут еще и соседние города, давно уже с большим подозрением приглядывающиеся к резвым пришельцам, решили дать им окорот.

Но не тут-то было. Римляне поочередно разгромили воинства нескольких городов, сами города разорили, а жителей переселили в Рим, продолжая успешно решать свои демографические проблемы.

К этому времени сабиняне, наконец, созрели для решающей битвы, и в жестоком бою одолели римлян. Ромул получил камнем по голове, его люди побежали, но у Ромула достало сил остановить их и повернуть лицом к врагу. Предстояла последняя схватка, ничего хорошего римлянам не сулящая. Вдруг появились сабинянки, многие из которых уже успели обзавестись детьми. И после того, как гласит история, их слезы и мольбы смягчили сердца, стороны согласились на перемирие.

Вообще-то, зная темперамент современных итальянок, можно представить, что их прапрапра… — и так далее… — бабки, скорее всего, привели в чувство своих братьев и отцов с одной стороны, а мужей — с другой, не мольбой и причитаниями, а скалками, сковородами и прочей ухватистой кухонной утварью. Но это, конечно, только предположение.

Смерть Героя

В итоге два народа слились, население Рима удвоилось, захватнические походы продолжались. Ромул брал город за городом. Разумеется, первым не нападал, но всегда находился повод — воинственные соседи и сами не отличались миролюбием. В конце своей жизни Ромул победил этрусков из Вей, существенно расширив территориальные владения и наградил земельными участками соратников. Правда, с городом Вейи римлянам придется время от времени воевать не один и даже не два века, а гораздо дольше.

Смерть Ромула, вернее, обстоятельства, ее сопровождающие, смахивают на классический детектив. При желании в них можно увидеть некое предостережение будущим властителям: первое — доверять нельзя никому, второе — любое послабление чревато потерей короны.

Тучи начали сгущаться после кончины Нумитора, четырнадцатого царя Альбы. Ромул по праву наследования мог объявить себя царем Альбы, но в силу неведомых нам причин даровал им самоуправление, ограничившись тем, что прислал им наместника.

Между тем у себя в Риме он правил довольно-таки жестко, патриции ничего уже не решали, а совет превратился в декорацию, на фоне которой Ромул отдавал распоряжения. В головы недовольных римлян вполне могла закрасться мысль, что они и сами могут прекрасно управлять государством, освободившись от единоличной власти царя и распределив эту власть между собой, правя поочередно. Недовольство распалялось еще и тем, что Ромул взял в свои руки распределение захваченных в войнах богатств.

вернуться

3

Плутарх. Сравнительные жизнеописания. М.: Наука, 1994. Т. I. С. 30.

вернуться

4

Тит Ливий. История Рима от основания города. М.: Наука, 1989. Т. I. Книга первая, 9(14–15).


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: