Они вышли так же, как и зашли и только тогда вздохнули свободно. Анапис подробно рассказал Альмавер всё, что знал о станции репликации, и она, внимательно выслушав, глубоко наморщила лоб и спросила:

— Эта штука может нас переместить домой?

— Может, — ответил Анапис и, с сожалением, добавил: — Только я не знаю, как?

* * *

Пустыня Дууни была самым гиблым местом на планете Гренааль. Ни один вид растений здесь не рос, а весь живой мир обходил это место стороной, так как попавшие сюда, если не умирали от жары и истощения, то погибали от плазмоидных драхов, оставляя своё тело на съедение солнцу. Песчаный наждак обрабатывал то, что осталось, стирая в пустыне все останки. Дождей здесь ни разу не наблюдали, и ни одно облако никогда не закрывало солнце, что было удивительно, так как в местностях по этой широте осадки не были исключением.

Хамми не очень поверил лаакам, что Элайни и Бартазар Блут отправились охотиться на плазменных драхов. Вероятно, лааки могли так подумать, потому что в пустыне Дууни, кроме охоты на драхов, делать больше нечего.

Следы на песке они увидели сразу, и изумились не меньше, чем Робинзон Крузо, только не от страха, а от радости, что разыскали так быстро. Два следа начинались от двух ямок, вероятно, их места приземления, а дальше шли параллельными цепочками, повторяя рельеф местности.

Почему плазмоидные драхи выбрали такое унылое и безжизненное место для своего существования, никто не знал, и даже Блуждающий Неф за долгое время своего присутствия на планете Гренааль не смог её очистить от этих тварей, обожающих сносить мозги всему живому и питающихся эмоциями страха. Единственные, кто могли с ними справиться, это Хранители и то, если у них была плазменная ловушка, а иначе драхи цеплялись на них целыми гроздьями, пусть и не способные причинить им вред.

Вызывало беспокойство и то обстоятельство, что Бартазар Блут зачем-то потянул Элайни в такое нездоровое место. Возможно, Фатенот ошибалась и совсем не любовь заставила профессора похитить Элайни. Может быть, он хотел использовать её, как приманку, чтобы поймать драхов. Но с какой целью? Если бы Хамми обладал головой в обычном понимании, то она у него давно бы раскололась, как спелый арбуз, потому что поток противоречивых мыслей снёс бы её напрочь.

Следующая находка немного озадачила Хамми — он увидел присыпанную песком плазменную ловушку, срабатывающую автоматически. Или Бартазар Блут решил позабавить Элайни охотой на драхов, или, как Хамми и думал, она является приманкой для поимки тварей. Оставалось только одно, найти Элайни и Бартазара Блута и выяснить всё у них.

Рохо нашёл ещё одну ловушку, тоже присыпанную песком. Хамми раскинул сеточку и увидел далеко впереди, за холмами, две точки, несомненно, принадлежащие Элайни и профессору, только их симпоты никак не соответствовали сохранённым в глифомах.

«Нужно их догнать», — решительно подумал Хамми, неосторожно наступая на новую плазменную ловушку, которую он не заметил. Его и Рохо тут же втянуло в неё, уплотняя в компактный вид, и она захлопнулась быстрей, чем у Хамми мелькнула мысль: «Попал, как кур во щи».

* * *

После ухода Хамми и Рохо, посидев для приличия некоторое время возле тарелки, Лоори и Русик взмахнули крыльями и взвились в воздух.

— Не залетайте далеко, — скомандовала им Онти, но они вряд ли её услышали, поднимаясь высоко в небо. «Дети, что с них возьмёшь», — по-взрослому подумала Онти, понимая, что если бы у неё были такие крылья, то и она вряд ли осталась здесь, а ширяла бы в воздухе не хуже их. Если бы она захотела, у неё могли быть крылья, жаль, что уменья на это у неё не хватало. Вспомнив опыты с Рохо, она чуть не сгорела от стыда, представляя, как растекалась лужей по полу и ничего не могла сделать.

Она вспомнила своё странное состояние, когда её спас Рохо, и свои ощущения, когда она не чувствовала своего тела. Помнила и то время, когда у неё началась рекомбинация организма, помнила учёбу Маргины, которая бухнула ей в голову её же образ и твёрдо его закрепила. Эта первая установка всегда спасала Онти, потому она и запомнилась, так как относилась к Маргине, её приобретённой матери. «Ах, если бы здесь была Маргина, она бы сразу бы меня научила», — подумала Онти, мечтая о встрече, как путник в пустыне мечтает о глотке воде.

Онти глянула в небо, высматривая Русика и Лоори, но их нигде не было. «Ведь потеряются», — забеспокоилась Онти, понимая, что Русик, в сущности, ещё ребёнок, пусть и вымахал не по годам. Да и Лоори не такая уж взрослая, чтобы ей можно было доверять.

Русик и Лоори в это время были далеко от тарелки, на границе степи, и наперегонки летели к небольшому одинокому озерцу, затерявшемуся среди рощиц. Они приземлились прямо на живописном берегу и Лоори, на ходу развязав набедренную повязку, бросилась в воду, поднимая крыльями тысячи брызг.

— Иди ко мне, — брызгая и улыбаясь, кричала она Русику, который топтался на берегу, снимая свой вязаный костюм. Наконец, выбравшись из него, он неловко погрузился в воду, окунувшись с головой под смех Лоори. Они долго плескались, собирая водяные цветы, будто нарочно рассыпанные по зеркалу воды, пока не устали и выползли на прибрежную траву.

— Какая у тебя нежная кожа, — сказала Лоори, поправляя цветок в волосах и касаясь рукой груди Русика. Её пальцы самопроизвольно массировали вздутые мускулы, беспорядочно перемещаясь по телу.

— У тебя тоже мягкая, — сказал Русик, простодушно притрагиваясь к груди Лоори, покрытой мягким белым пушком. Она покраснела от смущения и прижалась своими губами к его губам.

— Щекотно, — отозвался Русик, и Лоори, застыв от неожиданности, тут же расхохоталась: — Какой же ты маленький.

— Я не маленький, — покраснел Русик, неловко её обнимая. Лоори, хихикая, обняла его, женским чутьём понимая, что ничто так не скоротечно, как первая любовь. Оставим их там, где они есть и не будем мешать нескромными взглядами, потому что разрушить едва осязаемое легко, а намеренно создать нечто подобное не удавалось никому.

Онти не мучилась такими вопросами, и мысли её направлялись в себя, пытаясь сконцентрировать свою волю и обрести победу над своим телом. Но такая сосредоточенная работа мало что давала, так как созданное Онти крыло, не успев даже взмахнуть, опадало белой плотью на землю, всякий раз напоминая владелице, что она безнадёжна.

Она попробовала снова сосредоточиться, не особенно терзая себя мыслями о своих способностях, отключив свои эмоции и, даже, относясь отрешённо к тому, что получиться. Крылья, созданные воображением, раскрылись, и она взмахнула ими в воздухе, ощущая его сопротивление, как что-то тяжёлое навалилось на её ум, медленно отсекая ощущения. Онти не сопротивлялась, но чувствовала, что попытки её подавить, бесполезны, и эта неограниченная уверенность оставляла её спокойной. То, что пыталось, как будто поняло и отхлынуло, освобождая восприятие мира.

— Не шевелись, — раздался голос сзади, и Онти застыла, принимая неизбежное.

Репликация пятая. Барриэт

Барриэт, за отсутствием Ерхадина, представляла собой верховную представительскую власть и принимала все почести, предполагаемые для её венценосного супруга. На самом же дела всеми проблемами власти занимался Варевот, умелый друг и правая рука Ерхадина. Он был не только руками короля, но и его головой, воплощающей замыслы другого с необычайной точностью и целесообразностью. Да, он не родился вождём, но был незаменимым помощником творца — это точно. Ему нравилось преобразовывать неясные для самого Ерхадина намерения и мысли в стройные и логические цепочки, из которых рождались вполне осязаемые материальные вещи.

За долгое отсутствие Ерхадина все нити управления были сосредоточены в руках Варевота, и, вначале тонкие, ручейки налогов потекли прогнозируемой рекой, так что Варевот мог позволить себе начать постройку нового города и, прежде всего, королевской резиденции.