«А ведь на лестничной площадке спрятаться совсем негде!» — подумалось мне.

Никто не стрелял, не стонал, не кричал. Жутковатая тишина. Я сидел, соображая, как лучше поступить. А если усташи просто затаились и ждут меня?! Или готовятся к штурму? На всякий случай я решил пожертвовать еще одной гранатой.

У меня их оставалось три. Выдернул чеку, метнул на лестничную площадку. Ба-бах! И опять тишина. Посидел, подождал. Выходить из квартиры не хотелось.

Теперь к опасению, что меня там поджидают уцелевшие усташи, добавилось нежелание увидеть то, что стало с противниками после взрыва трех гранат. Это зрелище не из приятных. А если знаешь, что это твоих рук дело, то совсем становится напряженно. Я же врач, а не убийца. Оправдание у меня, конечно, есть. Это был бой. Идет война. И или мы их, или они нас. Однако психологически пережить все это непросто.

Я решил выяснить, есть ли здесь балкон. И, может быть, с него можно перебраться на другой балкон? Надо посмотреть, насколько это реально. Ползком добрался до балконной двери, не без труда отодвинул шпингалет (его давно никто не трогал). Выбрался на балкон, оглядываясь по сторонам. На соседний балкон перебраться проблематично.

Балкон имел вполне приличные размеры, но от балкона соседней квартиры он отстоял далеко. Смежных балконов в этом доме не оказалось. Надо придумывать выход из создавшейся ситуации. Разве что связать из тряпок подобие каната и спуститься на этаж ниже? Вот только как бы не заскочили враги в квартиру, пока я тряпки ищу да в канаты связываю!

Я перебрался в гостиную, где стол был накрыт скатертью, как будто хозяева еще надеялись вернуться и приступить к застолью. Если эту скатерть разорвать на две части, а потом их связать, то должно вполне хватить до балкона, что расположился этажом ниже. Если громко шуметь не стану, то, глядишь, предприятие и выгорит!

Стащив со стола скатерть, я разрезал ее ножом на равные части. Затем со всем тщанием связал их между собой в надежде, что узел выдержит вес моего тела.

Из коридора не доносились звуки, на улице изредка постреливали.

Балкон располагался с внутренней стороны дома, что не слишком хорошо. Эта сторона дома просматривалась врагами. Если бы балкон находился на сербской стороне, то можно было бы дать какой-нибудь сигнал своим.

Надеюсь, что они узнали бы меня, а не принялись палить, приняв за врага. Хотя кто знает?

Привязал к решетке балкона один конец импровизированного каната, другой обмотал вокруг своего пояса. Надеюсь, что решетка выдержит! После чего принялся спускаться. Главное — не смотреть вниз.

Спуск на балкон прошел на удивление легко и быстро.

Квартира, в которую я попал через балкон, оказалась также совершенно пустой. Хозяева предпочли скрыться от ужасов войны. На всякий случай я внимательно ее осмотрел, но ничего подозрительного не обнаружил. Подошел к двери и стал внимательно вслушиваться. Тишина. Осторожно приоткрыл дверь и выглянул на лестничную площадку. На ней никого не было.

Я принялся спускаться вниз. Посмотреть, что же там этажом выше, я не решился. Судя по всему, мои противники мертвы. Жуть, до чего я дошел! Уверяю себя, что мои противники мертвы! Такого еще не было. Я же врач. Всегда стремился оказывать помощь всем, в том числе и врагам. Да, война не облагораживает человека…

Рассказывать или нет Раде и гостеприимным сербским хозяевам о произошедшем? Они, конечно, слышали пальбу и взрывы, но это здесь не в новинку. Мало ли где стреляли! Мало ли что взрывали! Если расскажу, они занервничают. Лучше промолчать. Лишь бы не пришли другие усташи и не стали бы выискивать, кто грохнул их товарищей и кто меня приютил. Тогда знакомство со мной станет смертельно опасным.

Надо поскорей покидать квартиру деда Вуеслава и его жены Светаны.

Пребывание на войне сильно воздействует на психику человека. Мой мозг научился отбрасывать в сторону то, что может вызвать нервный срыв. Это и хорошо и плохо одновременно. Это может привести к психо-неврологической соматике: не смогу защищать свое сознание и сорвусь с катушек или совсем зачерствею. Но стараться не фиксироваться на страшном — это часть профессии врача. Если «умирать» с каждым пациентом, то много не проработаешь. Но тут надо соблюсти «золотую середину» — надо пациентов ценить и уважать, спасать и жалеть, но так, чтобы «жалелка» не иссякла. Поэтому так трудно стать настоящим врачом. Надеюсь, что я стал таким, но на войне непросто таким остаться.

Когда я вошел в квартиру деда Вуеслава, то сразу заметил, как все встревожены.

— Слава Богу! — вырвалось у деда Вуеслава.

Светана и Рада были сильно взволнованы.

— Мы думали, что тебя убили! — сказала Рада. — Очень много стреляли, фанаты рвались!..

— Это на улице, — не моргнув глазом, соврал я, решив все-таки ни о чем не рассказывать. Но, судя по всему, Рада не поверила, хотя ничего больше не сказала по этому поводу.

— Наверное, — просто согласилась она.

— Я вам гостинцы принес! Надеюсь, на какое-то время хватит, — подал я мешок с продуктами.

Консервы оказались в основном немецкими и американскими.

Хозяева, засмущавшись, пытались отказаться, но я настоял, и Вуеслав и Светана согласились.

Мы сели за стол. Дед Вуеслав провозгласил тост за победу над всеми врагами Сербии и России. Мы чокнулись бокалами. Светана тоже пригубила чуточку, Рада же пить не стала, сославшись на головную боль.

Потом мы с дедом ушли на кухню, чтобы пообщаться без женщин. Мне нужно было расспросить о снайперах.

— Нет. Не видел, — покачал головой дед Вуеслав в ответ на мои расспросы. — Но несколько раз видел через окно, как падают от пуль снайпера люди. Этот гад стреляет не только по нашим военным, но и по женщинам и детям. Зверь, а не человек! Сам бы его убил! Негодяй! Проклятый янки! Им мало подстрекать бошняков и хорватов к войне! Им хочется крови воочию. Он один из них. Приехал развлекаться! Пусть его Бог покарает!

— Как бы его найти? Дом большой, квартир сотни…

— Его обязательно надо поймать. Недавно он подстрелил мальчишку лет десяти. Такой негодяй должен быть наказан!

— Я все сделаю, чтобы до него добраться!

— Помогай тебе Бог! Молиться за тебя буду! Убийца жить не должен! На благое дело идешь!

— Спасибо на добром слове!

— Нам тоже надо уходить в Белград, — грустно продолжал Вуеслав, — пока нас не убили такие вот снайперы или пока мы не умерли от голода. Но где мы там будем жить? Ночевать на улице? Наши власти не слишком заботятся о своих беженцах! Милошевич во всем потакает американцам, лишь бы его самого никто не обидел. Но это вряд ли его спасет. Янки легко избавляются от тех, кого уже использовали. Он это поймет, но поздно будет.

— У нас не лучше, — добавил я, вспомнив несчастных русских беженцев.

И хотя невеселая ситуация царила вокруг, но мы с Вуеславом верили, что все еще будет хорошо. И в этом русские и сербы тоже схожи.

В почти безнадежной ситуации — не терять надежды, верить в успех. Главное — не только верить, но и все делать, чтобы его достичь.

«Дум спиро — сперо!» — говорили древние. «Пока дышу — надеюсь!»

Мне надо было уходить. Время не ждало… Мучили различные предчувствия. Думаю, по дому уже рыскают группы усташей и ищут проникших в дом четников и русов, желая отомстить.

Мы с Радой сердечно простились с хозяевами, как они ни уговаривали остаться еще хотя бы на полчасика.

— Понимаю! Дело военное! — сказал дед Вуеслав и обнял меня.

Как оказалось, в последний раз. Нам больше не суждено было увидеться.

Мы с Радой спускались вниз, проверяя квартиры, прислушиваясь к шумам, посторонним звукам.

Прошли все этажи. Проверка получилась относительной, во все квартиры попасть не удалось.

Но все-таки была надежда, что в этом подъезде снайпера действительно нет.

— Быстренько перескочим в соседний подъезд, — сказал я Раде.

Для этого требуется несколько секунд. Авось никто не заметит! Рада понимающе кивнула: