Глава 14

Когда Алетта вошла в мастерскую и сообщила Хендрику о своем намерении уехать в Делфт, он даже не взглянул в ее сторону, а продолжал натягивать холст на рамку. Затем, когда девушка уже повернулась уходить, с глухим стуком швырнул рамку на стол и заорал на дочь:

— Поезжай! Можешь оставаться там хоть навсегда, так как твое отсутствие ничего не значит для меня!

Алетта остановилась, не собираясь уступать.

— Ты никогда не простишь меня? — спросила она резко.

— Никогда! Убирайся из моей студии!

Лицо Алетты стало пепельным, но дух ее не ослабел, она по-прежнему высоко держала голову в кружевном чепце.

— Тебе не придется снова встречаться со мной. Я буду зарабатывать на жизнь за пределами Амстердама.

— Но не живописью,— прозвучал жестокий ответ Хендрика. Язвительность замечания настолько глубоко поразила Алетту, что она выбежала из комнаты.

На следующее утро во время завтрака Хендрик был единственным человеком, не разговаривавшим с ней, а когда началось прощание, скрылся в своей мастерской. Услышав, что Алетта с Сибиллой собираются выходить, он занялся дальнейшей подготовкой полотен, натянутых за день до этого, и избегал смотреть в окно на тот случай, если Алетта встанет снаружи на цыпочки, чтобы бросить последний взгляд на него через окно. Девушка молча села в дилижанс и не вступала в беседу с беззаботно болтавшими попутчиками. Казалось, будто иссякли все эмоции. Она чувствовала себя оцепеневшей, отрезанной от всего остального мира. Целые недели мучений от угрызений совести и жестокое обращение отца после его возвращения домой взяли, в конце концов, свое. С собой у нее были две сумки, а когда она найдет работу в Делфте, Сибилла перешлет сундук с оставшимися вещами. Сестра, часто не задумывающаяся о том, что она говорит, невольно усилила язвительное замечание отца, предложив Алетте давать уроки рисования и зарабатывать тем на жизнь.

— Вот этого я не сделаю никогда! — прошипела Алетта. — Я буду лучше работать с половой щеткой и ведром, но не прикоснусь к кисточке из собачьего волоса и палитре!

Путешествие в дилижансе оказалось не только неудобным, но и шумным, так как погода была ветреной и суровой. Дождь барабанил по пропитанной воском парусине над головой, а сильный ветер заставлял ее вздыматься и волноваться, угрожая в любую минуту сорвать с железных крючков. То и дело колеса скользили в мягкой грязи, хотя почва под нею еще оставалась твердой после долгого периода без дождей. Остановки у постоялых дворов означали, что придется бежать к гостинице, склонив голову под сильным дождем, и многие пассажиры предпочитали не выходить, чтобы не пришлось остаток пути просидеть в сырой одежде.

Когда путешествие подходило к концу, Алетта услышала замечания людей, знакомых с местностью, по поводу скорости кареты, приближающейся к ним из-за поворота. Им было ясно, что кучер намерен обогнать дилижанс, прежде чем они выедут на лежавший впереди мост, так как тот, кто первым пересечет его, будет иметь преимущество на оставшемся отрезке узкой дороги, ведущей в Делфт. Естественно, кучер не хотел плестись за дилижансом, который не сможет увеличить скорость из-за сильного встречного ветра.

С того места, где она сидела, Алетта не могла видеть, как карета быстро продвигается вперед, но из разговоров окружающих девушка поняла, что в данный момент бес, сидящий в каждом кучере, овладел им. Послышалось щелканье кнута, и дилижанс рванулся вперед, заставив Алетту вцепиться в сиденье. Кое-кто из женщин встревоженно забормотал, большинство степенных представителей мужской части пассажиров покачивали головой, осуждая подобную глупость на скользкой дороге, кто-то крикнул вознице быть поосторожнее. Но три шумливых человека помоложе заглушили крики протеста, завопив от радости, когда возница увеличил расстояние между дилижансом и следующей за ним каретой. Но это было лишь временным успехом, так как вес дилижанса намного превышал вес кареты, и лошади последней под непрерывное пощелкивание кнута начали быстро и уверенно продвигаться вперед, целые фонтаны грязной воды взметались из-под колес. Вскоре карета поравнялась с дилижансом.

А когда они приблизились к мосту, произошел несчастный случай. Раздался сильнейший треск, и столкнулись экипажи. Удар сбросил пассажиров дилижанса с их мест, женщины пронзительно закричали, обезумевшие лошади тянули за собой яростно раскачивающуюся из стороны в сторону повозку. На этом суровое испытание не закончилось, и пронзительные крики возобновились, когда дилижанс соскользнул с дороги и стал спускаться к берегу, пока не остановился с глухим стуком, повиснув под отвесным углом. Его задние колеса застряли в длинной траве над каналом.

Алетте казалось, будто все женщины, кроме нее, кричат или рыдают. Ее трясло, но она не получила повреждений, если не считать ударов, от которых, скорее всего, появятся синяки, и глубокого пореза на лодыжке, когда кто-то, пытаясь подняться после падения, ударил ее башмаком по ноге. Испугавшись, что шляпка могла слететь во время инцидента, Алетта протянула к ней руки, но обнаружила, что та твердо сидит на месте. Люди начали вставать и выходить из дилижанса, она тоже двинулась туда, где заботливые руки помогли ей выбраться наружу. Две пожилые женщины находились в шоке, но рядом были их родные, ухаживающие за ними. Алетта приподняла подол, поднимаясь по сырой траве к дороге. Там она с ужасом увидела, что произошло с каретой. Должно быть, во время столкновения она перевернулась, упала на бок, а другая боковина осела вниз. Мужчины из дилижанса тянули заклинившуюся дверь на верхней стороне, пытаясь добраться до единственного пассажира внутри. Кучер перелетел через козлы и ударился об опору моста. Кто-то уже накрыл лицо покойного платком. Другие успокаивали напуганных лошадей, ржание и фырканье животных сливалось с криками мужчин и причитаниями женщин.

Наконец, дверь поддалась после того, как один из помогающих передал топор, чтобы разрубить ее, второй спустился внутрь. Из кареты отчетливо донесся его обеспокоенный голос:

— Боже милостивый! Ноги мужчины зажаты обломками. Дайте мне топор, чтобы высвободить их, и мне нужна помощь!

Два человека тут же полезли в карету, но для большего числа помощников не было места внутри. Весь экипаж раскачивался и сотрясался, пока они пытались вытащить жертву. К месту происшествия подошли люди с расположенной неподалеку фермы. Молодого парня из числа подошедших отправили назад за телегой и лошадью, чтобы отвести пострадавшего в Делфт к доктору. Наконец, его, завернутого в шали и одеяло, подняли из кареты и понесли к ожидавшей телеге. Голова пострадавшего бессильно болталась, так как он был без сознания с момента столкновения, черные волосы покрылись пятнами крови.

Алетта, стоявшая недалеко от телеги, сразу же узнала его, когда мужчину проносили мимо нее, хотя сначала не могла вспомнить, где она видела раньше эти широкие брови, выступающий нос, резко очерченный подбородок и красивой формы губы, совершенно бесцветные сейчас, когда он находился в столь жалком состоянии. Потом до нее дошло. Это был тот молодой человек, который так легко запрыгнул на скамью возле нее на Бирже, когда она впервые пришла встретиться с Питером. Она припомнила и его имя — Константин. Ее переполняли сочувствие к нему и надежда, что повреждения окажутся не слишком ужасными. Мертвого кучера положили в телегу рядом с ним.

Люди собирали багаж, разбросанный во время происшествия. Алетта отыскала свои сумки. Жена фермера с помощью сыновей позаботилась обо всех лошадях. Раздавались гневные выкрики в адрес кучера дилижанса, но его нигде не было видно. Полагали, что он сбежал, пока юноша на телеге, проезжавший в этот момент по мосту, не указал на воду. Затем ему пришлось подождать, пока тело вытащили из воды и уложили возле кучера.

Уже стемнело. Алетту вместе с другими женщинами и пожитками отвез в Делфт фермер на повозке для сена, мужчины шли рядом пешком. Поездка закончилась у старой церкви. Алетта попросила указать ей дорогу к дому фрау Вольф на Кромстрат, и супружеская пара, ехавшая вместе с ней, довела ее прямо до дверей.