В конце XVIII и начале XIX века не было и речи о «национальных противоречиях» среди жителей Вены, как ни различно было их происхождение. Люди общались друг с другом на равных, неизменно пребывая в хорошем настроении, а если порой и подшучивали — то в песенках, то на театральной сцене или в опереттах — над особенностями характера какого-нибудь венгра или над акцентом уроженца Чехии, то это никак не подрывало естественно сложившегося единства горожан, подобно тому как, скажем, во Франции никого не задевают традиционные шутки по поводу акцента марсельцев или жителей Оверни. И если когда-либо какое бы то ни было государство объединяло в себе представителей почти всех европейских национальностей, то это, несомненно, была империя Габсбургов! Немцы, итальянцы, поляки, венгры, цыгане, словаки и словенцы, сербы и хорваты, иначе говоря, все разнообразие германских, романских и славянских народов, а также немало евреев стекались сюда с востока, запада, севера и юга и основательно укоренялись благодаря уму, мастерству и сноровке. Евреев никто не загонял в гетто, как это бывало в очень многих других городах, и если они группировались предпочтительно в Леопольдштадте, расположенном на острове между Дунайским каналом и главным руслом реки, то поступали так, следуя традиции, восходящей к 1622 году, когда первые их соплеменники стали строить здесь свои склады и синагоги, и потому, поселяясь здесь, они сразу оказывались среди своих.

Вот некоторые имена представителей крупной венской аристократии: Лобковицы, Паллавичини, Кински, Лихтенштейны, Гаррахи, Чернины, Эстерхази, Шварценберги — сами имена говорят о происхождении этих семейств. Оставим в покое знать и обратимся к коммерции. Вот какие имена записал Вильгельм Хаузенштайн, глядя на вывески магазинов из окна трамвая на коротком отрезке пути по улицам города: Деметриадес, Апфельгрюн, Трнка, Шварцброд, Бенвенисти, Срп, Цукеркандль, Витлацил, Вертери фон Вертесалья — Венгрия, Чехословакия, Италия, Восток, Германия… И все это, пишет он, в основном и определяет общий местный стиль, «венский стиль».

Не будем настаивать на случайности образования таких многоплеменных сообществ. У государств, как и у городов, свои судьбы, и австрийскому государству было предначертано судьбой стать космополитическим. Такой Вена и осталась даже после того, как Австрия была в политическом смысле низведена до статуса небольшой республики, увы, совершенно отличной от того, чем когда-то была двуединая монархия Марии Терезии и Франца-Иосифа. И если Австрия, прошедшая свой тернистый путь от катастрофы к катастрофе, в наши дни уже не та, что в пору расцвета империи, то Вена, этот двухсотлетний плавильный горн, хотя и изменила облик, но сохранила свою душу.

Анализируя венский характер, можно, наверное, возвести каждый из составляющих его элементов к характерным чертам представителей разноплеменного населения Вены, но процесс сплавления этого населения воедино был столь совершенным, смешение столь однородным, что определение «венский» является единственно возможным. Совершенно очевидно, что в формирование этого характера внесла свой вклад политическая жизнь страны; абсолютная монархия времен Марии Терезии, великой императрицы, прекрасно сознававшей свои права и обязанности, не могла не внедрить в сознание жителей Вены — по крайней мере в рассматриваемую нами эпоху — своего рода политический абсентеизм, безразличие и пассивность, впрочем, оправданные безопасностью и благополучием, которые империя обеспечивала своим подданным. Жители Вены не были политизированными людьми в том смысле, что они не выдвигали требований о своем участии в обсуждении и разрешении проблем общеимперской жизни.

Их идеологическая позиция в целом была примерно такова: Бог в своем Провидении дарует нам монархов, наделяя их всеми качествами, необходимыми для того, чтобы правильно управлять нами. Таким образом, нам остается лишь играть роль детей, обязанных уважать родителей, а поскольку монархи и есть наши родители, мы должны подчиняться им и принимать их решения как наиболее отвечающие благу страны. В то время как католицизм, приверженцами которого были почти все жители Вены, постепенно приводил к квиетизму путем умиротворения душ, монархия зиждилась на квиетизме политическом. Жителю Вены, мало склонному к отстаиванию чисто теоретических и абстрактных требований и желавшему прежде всего благополучной и комфортной жизни, были чужды мятежные настроения, и если уж они проявлялись, то крайне редко. Жители Вены не видели ничего зазорного в некотором конформизме, ограничивавшем их социальную философию принципом: «Живи хорошо и давай жить другим», а этот принцип не слишком располагает к дискуссиям о политических системах.

Социальные проблемы практически не возникали. Получившие столь бурный отклик в Германии «идеи 1789 года» Австрию отнюдь не потрясли по той простой причине, что здесь не существовало никакого предлога для революционного противостояния. Богатство страны позволяло всем наслаждаться полным изобилием. Плодородие почвы обеспечивало избыток основных высококачественных продуктов питания, разнообразие национальных традиций сыграло большую роль в становлении превосходной венской кухни; другие территории империи также производили все необходимое в количествах, превышавших потребности. В результате всего этого жизнь в стране была крайне дешевой, и даже мелкий ремесленник зарабатывал достаточно для того, чтобы при желании устроить друзьям настоящий пир. Такие желания возникали и выполнялись достаточно часто, так как поводов было предостаточно: религиозные праздники, торжества по поводу дней рождения и других семейных дат, крупные события при дворе, паломничества и загородные прогулки…

Житель Вены всегда был гурманом. Он любит хорошую кухню, и в особенности легкие блюда, которые подают после жаркого, перед десертом, а также кондитерские изделия, прославившие Вену на весь мир. Кое-кто из иностранных путешественников, желчных или склонных — как, впрочем, большинство туристов — критиковать и осуждать все, что попадается им на глаза за границей, с неодобрением относился к венскому чревоугодию: наряду с местными блюдами на основе сахара, муки и сливок, огромные количества которых постоянно потреблялись как в бесчисленных кафе, так и в частных домах, здесь всегда охотно готовили традиционные блюда всех провинций империи. Так австрийская гастрономия стала своего рода синтезом славянской, венгерской, итальянской, немецкой и чешской кухонь к величайшему наслаждению любителей покушать.

Берлинский книготорговец Кристофер Николаи, посетивший Вену в 1781 году, не переставал ругать подряд все, что видел и слышал; любивший и сам помузицировать в часы досуга, он с большим апломбом брался судить об операх и концертах, и даже Орфей Опока не удостоился его одобрения. Этот Николаи откровенно грубо отзывается о том, что называет обжорством жителей Вены, ответственность за которое ему, верному подданному Фридриха II Прусского, угодно возлагать на католицизм и австрийскую монархию. Католицизм представляется ему «мнимой религией, отличающейся низкой культурой и отвратительным корыстолюбием» — это его собственные слова, — следствием чего, по его мнению, является «состояние худшее, нежели язычество древних времен». Священники и монархи поощряют склонность народа думать только о том, чтобы хорошо жить и досыта есть. Прусский путешественник со злобной горечью говорит о множестве заплывших жиром праздных лиц, встречающихся ему на улицах, и с тайным удовлетворением отмечает, что в Вене много не по возрасту располневших молодых людей, чей слишком явственный румянец убеждает его в том, что этот народ обречен судьбой на смерть от апоплексии.

Тот, кто желал посвятить себя гурманству, мог заниматься этим без труда и без усилий, потому что за невероятно скромную сумму, например крейцеров за тринадцать, в 1786 году можно было получить обед из двух мясных блюд, супа и овощей, с неограниченным количеством хлеба и с литровой кружкой вина. Такая еда была доступна практически всем. Люди в этом счастливом городе не только не страдали от голода, но буквально все, за исключением нескольких неисправимых лентяев или беззастенчивых мотов, могли за небольшие деньги от души наедаться в свое удовольствие.