Алетта давно перестала плакать из-за резких, а порой и бестактных замечаний отца, но все же бывали моменты, когда она сдерживала себя с большим трудом. Франческа объясняла вспышки гнева у отца угрызениями совести, которые Хендрик испытывал из-за того, что забросил занятия с дочерьми.

Обе сестры прекрасно понимали, что достигли в работе критического момента, и знали свои возможности, но их страшно огорчало невнимание Хендрика. Если бы они смогли пойти в обучение к какому-нибудь уважаемому мастеру, то получили бы прекрасную возможность развить свой талант, и, бесспорно, их успехи стали бы более впечатляющими.

Единственным препятствием для достижения этой цели было отсутствие денег, а вовсе не то, что они женщины, так как в мастерской в расчет принимался только талант художника. Франческа восхищалась ныне покойной художницей Юдит Лейстер, которая училась у Франса Халса, так же как и Хендрик, и Марией фон Остервик, великолепно изображавшей всевозможные цветы и учившейся у Яна Давидса де Хема.

В мастерской стояла тишина, и только было слышно, как Грета убирает комнаты наверху да из-за окон доносится грохот проезжающих мимо повозок. Через некоторое время Алетта нарушила молчание.

— Есть только одно решение.

Франческа сразу же поняла, о чем говорит сестра. Она улыбнулась, но не прекратила работу.

— И что же это за решение? Повесить объявление, что две девицы, будущие мастера Гильдии, будут петь и плясать на улицах, чтобы заработать деньги на обучение?

— Я придумала кое-что получше, — тихо улыбнувшись, сказала Алетта. — Было бы замечательно, если бы нам удалось найти богатых покровителей, способных оценить наш талант. Они могли бы оплатить нашу учебу, пока бы мы не стали настоящими мастерами. Именно так и бывает в Италии.

— Ведь мы в Голландии, а не в Италии, а здесь отношение к искусству совсем другое. Многие итальянские художники и скульпторы получают заказы от церкви, а также от представителей власти. Здесь никто не станет проявлять подобную щедрость.

— Это правда!

— Нам лучше всего закончить обучение под руководством независимого мастера. Да ведь мы с тобой много раз об этом говорили. И все же я не намерена сдаваться, думаю, что и ты тоже. Для нас существует только один путь — это тяжкий труд без малейших к себе снисхождений. В тот день, когда Виллем предложит продать наши работы, мы будем на верном пути к успеху и признанию.

— Как отец? — голос Алетты неожиданно дрогнул.

Франческа взглянула на сестру.

— Отец такой, какой есть, и даже мама не могла его изменить. Но ведь мы с тобой бесконечно преданы нашей работе, и у нас все может быть по-другому.

— Так значит, нам предстоит долгая и упорная борьба?

— Тем дороже будет для нас признание, когда оно к нам придет.

— Наверное, ты права. — Алетта вздохнула и продолжила работу. Ей очень хотелось узнать, какую бы цену дали за ее картину, если бы она могла ее продать. Несколько стюйверов? А может, даже флоринов? Предположим, удастся продать картину без подписи кому-нибудь из знакомых. Алетте очень хотелось накопить денег, чтобы заплатить за обучение, даже если для этого потребуется длительное время. Некоторые художники по очереди проводили занятия для своих учеников и для учеников, пришедших из других мастерских. Они обучали их искусству писать с натуры. Художникам-любителям, если они были готовы заплатить, разрешалось посещать такие занятия и сидеть на задних рядах, но мастер обязательно подходил к ним и давал такие же указания, как всем другим ученикам. Было бы просто замечательно походить вместе с Франческой на такие занятия, но весь вопрос в деньгах. Алетта решила найти какой-нибудь выход и сделать это в самое ближайшее время.

Хендрик не вернулся к ужину. Вечером сестры собрались в гостиной. Алетта играла на верджинале[3], а Сибилла аккомпанировала ей на виоле. Тихая нежная музыка была слышна в соседней комнате, где Франческа читала книгу, сидя у камина. Мария расположилась напротив, на коленях у нее лежала подушечка, на которой старая няня плела кружева. Коклюшки тихо постукивали в такт мелодии. Вскоре Алетта и Сибилла пожелали всем спокойной ночи и ушли в свою спальню, а Франческа отложила в сторону книгу и подошла к окну. Девушка с беспокойством вглядывалась в темную улицу.

— Отец обещал прийти домой пораньше, — в голосе девушки звучало раздражение, смешанное с беспокойством. — Когда он напивается в кабаках, а я уверена, что он занят сейчас именно этим, я всегда боюсь, что он свалится в канал.

Мария подняла глаза от работы.

— Твоя мать всегда об этом беспокоилась, — флегматично ответила старушка. Она прекрасно помнила, как Анна стояла у этого же окна и поджидала своего беспутного мужа. — Однажды он все-таки свалился в канал, но холодная вода его протрезвила, а когда он оттуда выбрался, то увидел застрявший в щели старый кожаный кошелек, полный золотых монет. Любой другой, конечно бы, утонул, но таким людям, как он, всегда везет. — Старая няня едва не сказала «таким негодяям, как твой отец», но вовремя сдержалась. Нельзя говорить дочери такие вещи про отца, тем более проработав в этом доме столько лет.

Франческа отвернулась от окна и с удивлением посмотрела на Марию.

— Я никогда об этом не слышала. Не удивительно, что отец всегда и при любых обстоятельствах остается оптимистом. А сколько мне тогда было лет?

— Месяцев шесть. Эта находка была настоящим подарком судьбы для твоих родителей, если бы, конечно, они его расходовали разумно. Но все ушло на наряды для твоей матери и на картину какого-то венецианского художника, которую приобрел твой отец. — Старушка в отчаянии покачала головой. — Твоему отцу деньги просто жгут карманы и никогда у него долго не задерживаются.

— Но у нас нет картины венецианского художника. Что с ней случилось?

— И ты еще спрашиваешь? — сухо ответила Мария. — Ее продали через пару лет, когда твой отец погряз в долгах и нигде не мог найти денег. В ней не было ничего особенного. Мне гораздо больше нравится то, что рисуешь ты и Алетта. Когда я смотрю на картину с тюльпанами, которую ты подарила мне в день Святого Николаса, мне кажется, что у меня в спальне круглый год стоит ваза с только что срезанными цветами.

Франческу тронула похвала няни, сказанная от чистого сердца. Она подошла к старушке и нежно ее обняла.

— Спасибо, милая няня. Мне так хочется стать настоящим художником, но до этого еще очень далеко.

— Ты своего добьешься. Уж я-то знаю. — Мария поцеловала Франческу в щеку и, видя, что та вновь направилась к окну, остановила ее жестом. — Да сядь же ты, бесполезно смотреть в окно. На улице горит единственный фонарь, и ты ничего не увидишь, а твой отец, конечно, не взял с собой фонарь. Ну что ж, ночная стража уже не раз его за это штрафовала. — Мария вновь взялась за кружево, коклюшки замелькали у нее в руках. — Давненько я не делала такого узора.

— Очень красиво. — Франческа уселась напротив Марии. — Что это будет, воротник?

Мария многозначительно посмотрела на девушку.

— Корсаж для подвенечного платья. Во всяком случае, хотелось бы надеяться.

— Если ты имеешь в виду меня, то твои надежды напрасны. Алетта тоже не собирается замуж, она такая же честолюбивая, как и я! — Тон Франчески был непреклонным. — Скорее всего, это оденет Сибилла. Только она может оправдать твои надежды.

Мария раздраженно запыхтела.

— Я тебя не понимаю. А если ты в один прекрасный день влюбишься?

— Я этого никогда не допущу. — Франческа говорила уверенно и спокойно, откинувшись на спинку кресла и положив руки на подлокотники. — Замужество кажется мне сейчас чем-то призрачным. Замужняя женщина зависит от мужа, она вечно его ждет, а когда становится матерью, то обязанностей становится еще больше. Я пока прекрасно обхожусь без этого. Стоит только одеть обручальное кольцо на палец, и времени на живопись совсем не останется.

— Чепуха! Времени у тебя будет предостаточно.