— Господи, — прошептала Даша, — ну за что, за что мне это?..
Прижавшись пылающим лбом к холодному стеклу окна, девушка застонала и ударила кулачками по гулкой раме.
За окном сгущались сумерки.
Глава 9
ПЕРВАЯ КРОВЬ
Из сборника «Пять биографий века»:
«Момент счастья скоротечен. Схлынет острая, большая радость, и ты словно трезвеешь, глядишь вокруг поверх розовых очков, примечая все оттенки серого и чёрного, и видишь: то, что давеча чудилось ладным издали, вблизи нескладно.
Вот и Авинов вроде опамятовался, разобрался, что не так тих Дон, как ему показалось. Всероссийское разложение не обошло и казаков. Молодые донцы, вернувшись с фронта, занесли с собой „красную заразу“. Они орали на митингах: „Ахвицара? Не хотим! Долой! И дедов слухать не станем! Хватит с нас!“.
Войсковой атаман Каледин в одиночку держал оборону, заслоняя собою Дон от большевизма, а вот казаки купились на посулы советской власти. Не желали донцы воевать с „красными“, наивно полагая отсидеться в станицах, — дескать, мы никого не трогаем, и нас не тронут!
И Добровольческая армия очутилась в положении непрошеного гостя — присутствия на Дону генералов и офицеров (которых казаки с пренебрежением звали „кадетами“, ударяя в первый слог) не хотел никто…»
С утра Авинов пошёл записываться в бюро Добровольческой армии. У дома на Барочной стоял на часах молодой офицер, тискавший винтовку.
— Сейчас доложу караульному начальнику, — сказал он, скрываясь в дверях.
Вскоре лопоухий кадет, куда моложе часового, провёл Кирилла наверх, в маленькую комнату, окнами выходившую в вишнёвый садик. В комнате имелись два огромнейших шкафа, забитых бумагами, и парочка не менее громадных столов. За одним корпела женщина-прапорщик, строча записи, а за другим восседал лощёный подпоручик. Вероятно, в фуражке он выглядел бы орлом, а без неё отсвечивал блестящей плешью.
Перед столом стоял, вытянувшись в струнку, юнец в гимназической форме — в серой шинели, в фуражке с ученической кокардой из двух скрещенных ветвей.
— Мне уже шестнадцать! — доказывал он дрожащим голосом. — Хочу умереть за единую и неделимую великую Россию! Шестнадцать мне! Клянусь вам! Семнадцатый пошёл!
— А на вид и четырнадцати не дашь, — улыбнулась прапорщица.
Тут кандидат в добровольцы расплакался и выбежал вон. Женщина вздохнула.
— Кирилл Антонович Авинов… — проговорил подпоручик, поглядывая в поданные документы. — Поступая в нашу армию, вы должны прежде всего помнить, что это не какая-нибудь рабоче-крестьянская армия, а офицерская. Кто вас может рекомендовать? [53]
— Многие, — пожал плечами Кирилл.
— Я, например, — послышался голос от дверей, и подпоручик с прапорщицей мгновенно вскочили по стойке «смирно».
В дверях стоял Корнилов, одетый в потёртый пиджак, чёрный в полоску. Костюмчик на Верховном сидел мешковато, да ещё и галстук был повязан криво. Брюки заправлены в высокие сапоги — ни дать ни взять приказчик мелкий.
— Рекомендую, — сказал Лавр Георгиевич.
— Так точно, ваше высокопревосходительство! — отчеканил подпоручик.
Дав подписку прослужить четыре месяца, беспрекословно повинуясь командованию, Авинов вышел на лестничную площадку — и нос к носу столкнулся с Керенским! Да, это был он, незадачливый диктатор, избранник толпы, проболтавший Россию. [54]
— Этот Богаевский [55]просто несносен! — возмущался Александр Фёдорович, жалуясь Кириллу. — Представьте себе, офицер, он меня не принял! Меня! И Каледин отказал от дома…
— И правильно сделал, — холодно сказал Авинов.
— Только железной властью суровых условий военной необходимости, — вдохновился Керенский, — и самоотверженным порывом самого народа может быть восстановлена грозная государственная мощь, которая очистит родную землю от неприятеля и…
Договорить он не успел — Кирилл ударил его сапогом в колено и тут же врезал кулаком по челюсти, испытывая при этом сильнейшее наслаждение. Диктатор скатился по лестнице. Перешагнув через мычавшего Александра Фёдоровича, Авинов покинул бюро.
Сворачивая в переулок, он прошёл под окнами и нечаянно подслушал Алексеева. Генерал ворчливым своим голоском жаловался кому-то, невидимому для Кирилла:
— Представители британской и французской военных миссий дозвонились из Москвы, обещали помощь в размере ста миллионов рублей, по десять миллионов в год, но, как этим деньгам попасть на Юг России, не рассказали… А мне как быть? Я могу дать офицеру оклад полтораста рублей в месяц, а солдату — полста, но это же нищенство! На рубль нынче купишь что недавно на тридцать копеек!
Поручик задержался под окнами и притих.
— Понимаю вас, Михаил Васильевич, — вздохнул невидимый собеседник, и Авинов по голосу узнал Лавра Георгиевича. — Каково вам, ворочавшему миллиардным бюджетом, собирать все эти копейки! А что делать?
— Так именно! Два трёхдюймовых орудия мы отбили у дезертиров, ещё два украли на донском складе. Целую батарею купили у казаков-фронтовиков — полковник Тимановский угостил солдат водкой и выдал им пять тыщ рублей… [56]
— Молодец! — засмеялся Корнилов.
Притаившийся Кирилл услыхал скрип двери, а затем голос Шапрона дю Ларрэ:
— Атаман Каледин!
— Проси, — тут же отозвался Алексеев.
Быстрые шаги, звяканье шпор и глухой, взволнованный голос:
— Михаил Васильевич, Лавр Георгиевич! Я пришёл к вам как к союзникам, просить о помощи. В Ростове и Таганроге вспыхнули большевистские восстания, [57]но казаки-фронтовики воевать с Советами не желают! А уж тамошний полк покрыл себя полным позором — занял нейтралитет и выдал своих офицеров на расправу… Надежда вся на добровольцев! От себя могу послать в бой только Донской пластунский батальон и сотню казаков-юнкеров Новочеркасского училища.
— Ростов мы у большевиков отобьём, — пообещал атаману Корнилов. — И вообще есть смысл перенести центр формирования Добровольческой армии туда. По подсчётам штаба, в Ростове и ещё в Таганроге осело примерно семнадцать тысяч офицеров… — Помолчав, подумав, генерал отдал приказ: — Поднимите по тревоге 1-й Офицерский полк генерала Маркова и Сводную Михайловско-Константиновскую артиллерийскую бригаду! [58]Командиров срочно ко мне…
Придерживая свой новый головной убор — рыжую «кубанку», — Кирилл помчался в расположение — поручика Авинова прикрепили к 1-му Офицерскому полку, ко 2-й роте [59]полковника Тимановского.
Полк выстроился поротно. Полковник Тимановский, человек большого роста и могучего телосложения, опирался на длинную толстую палку и носил очки в паутинной оправе. В офицерской папахе, в романовском полушубке, с большой бородой, покрывавшей всё лицо и широко ниспадавшей на грудь, полковник походил на пожилого крестьянина, хотя был и оставался блестящим офицером двадцати девяти лет от роду. Генерал Марков взял его в свои помощники — его и доктора Родичева, заведующего полковым лазаретом. Вот и весь штаб.
— Смирно, господа офицеры! — скомандовал Тимановский, и Кирилл вытянулся во фрунт.
Показался Марков — «шпага генерала Корнилова», — щеголявший в шароварах и солдатских сапогах, в коричневой байковой куртке и в текинской белой папахе-тельпеке. Командир сделал знак, и разнеслось иное приказание:
— Стоять вольно!
— Здравствуйте, друзья мои! — громко поприветствовал полк генерал.
— Здравия желаем, ваше превосходительство! — грянули «марковцы».
Сергей Леонидович оглядел строй и сказал:
— Не много же вас здесь! По правде говоря, из трёхсот тысяч офицерского корпуса я ожидал увидеть больше. Но не огорчайтесь! Я глубоко убеждён, что даже с такими малыми силами мы совершим великие дела. Не спрашивайте меня, куда и зачем мы идём, — я всё равно скажу, что идём мы к чёрту на рога, за синей птицей! Друзья! Мы все сошлись сюда, на Дон, мы заняли места нижних чинов не ради продвижения по службе, не для того, чтобы блистать на балах и парадах. Наша цель — спасти Родину!