Впрочем, кроме молодости министра[280] и его низкого чина была куда более весомая причина недолюбливать царского протеже: руководителем всей административной машины империи был назначен человек небюрократического склада, ставивший нравственную и деловую репутацию выше чиновничьего протекционизма и формализма[281].

Карьере и амбициям многих управленцев, считавших вполне допустимым использовать свое служебное положение в личных целях, Столыпин стал реальной угрозой, а потому в их лице Петр Аркадьевич уже с первых дней своей деятельности нажил врагов. Так, было обнародовано, что бывший министр внутренних дел П.Н. Дурново не заплатил земских сборов на общую сумму 12 418 рублей[282]. Показательно в этом отношении и дело товарища министра внутренних дел В.И. Гурко. В ноябре 1906 г. Гурко был уличен в некорректных действиях по закупке продовольствия для голодающих, поскольку санкционированный им контракт не был выполнен. Гурко не был коррупционером, но именно так дело с провалом поставок было интерпретировано общественностью. Состоялся суд, обвинение во взяточничестве не было доказано, однако премьер, не желая бросать тень на правительство, добивается ухода Гурко. Впрочем, впоследствии государь частично реабилитирует своего опытного чиновника[283].

Назначение Столыпина премьером сопровождалось существенными изменениями в самом составе правительства. Как вспоминает министр иностранных дел А.П. Извольский, Столыпин принял царское назначение на условии увольнения главноуправляющего землеустройством и земледелием А.С. Стишинского и обер-прокурора князя А.А. Ширинского-Шихматова – людей, не способных деятельно поддержать новый реформаторский курс. Еще одним условием согласия Столыпина стало предоставление ему права и в дальнейшем изменять состав правительства[284]. Петр Аркадьевич широко использовал эту возможность, убирая из своего ведомства косный и реакционный элемент. В целом в возглавляемом им правительстве перемены не затронули лишь четыре министерства: внутренних дел, юстиции, двора и финансов[285].

Столыпин не побоялся взять на себя эту тяжелую ответственность назначения кадров. Узнав о смерти министра торговли и промышленности Д.А. Философова, царь напишет Столыпину такие сочувственные строки: «Еще одна забота для вас в приискании преемника ему»[286].Введение Столыпина в высшие сферы государственного управления в какой-то мере было рискованным шагом. Силы сопротивления могли попытаться отторгнуть нового премьера, спровоцировать правительственный кризис, воспользоваться малейшей оплошностью новичка, чтобы вызвать сомнения государя. Только угроза революции на время удерживала их от жесткой и открытой борьбы. Но действие, действие тайное, из-за кулис официального правления, Столыпин ощущал, можно сказать, кожей. Он не раз подумывал об отставке, и лишь предвидение страшных последствий от подобной смены курса правительства заставляло его оставаться на вверенном государем посту[287].

Царь, сам нередко сознающий себя агнцем среди волков, хорошо понимал тяжелое положение премьера. Чтобы повысить авторитет своего независимого министра и тем самым уберечь от правых «хищников», Николай II публично отмечает его заслуги. 6 декабря 1906 г. премьер-министр был пожалован гофмейстером Двора Его Императорского Величества. Для Столыпина повышение придворного звания было настоящим царским подарком. Он больше дорожил не государственными, а придворными чинами. По этой причине премьер не хотел становиться тайным советником, так это лишило бы его придворного звания (до назначения гофмейстером он был камергером). Новый придворный чин находился в III классе по Табели о рангах и соответствовал чину тайного советника[288].

Когда 1 января 1908 г. П.А. Столыпину была пожалована должность статс-секретаря его Императорского Величества. Чин статс-секретаря являлся высшим гражданским почетным званием, которое давалось исключительно чиновникам, занимавшие верхние строки Табели о рангах. Новая должность повышала авторитет премьера, отныне всеего распоряжения могли расценивать как проявление воли императора[289](курсив мой. – Д.С.). Николай в рескрипте по поводу повышения Столыпина в чине отметил: «В лице вашем Я нашел выдающегося исполнителя Моих предначертаний(курсив мой. – Д. С.)»[290]. Тем самым царь публично подчеркнул свою ответственность за проводимый правительством курс. Это могло немного урезонить правых.

29 марта 1909 г. был опубликован именной высочайший рескрипт: царь выражал Столыпину «сердечную признательность за (…) неусыпные и для страны столь полезные труды» и жаловал кавалером ордена Белого Орла; при этом отмечалась «даровитая и проникнутая любовью к Отечеству деятельность» премьера[291]. Новая награда была дана премьеру вне принятых правил: не дожидаясь пятилетнего срока и минуя следующий в наградной иерархии орден[292], что было знаком благорасположения царя. Поддержка царя проявляюсь и в иных формах. Зимой 1910 г. государь лично защитил премьера от нападок великого князя Николая Николаевича, известного своими правыми взглядами. Князю пришлось дважды извиняться перед Петром Аркадьевичем за грубости, сказанные в Комитете государственной обороны, где он был председателем[293]. «Удивительно… резок, упрям и бездарен, – говорил о нем близким Столыпин. – Понять, что нам нужен сейчас только мир и спокойное дружное строительство, он не желает и на все мои доводы резко отвечает грубостями. Не будь миролюбия государя, он многое мог бы погубить»[294].

Царь и Столыпин планировали еще более потеснить правые силы, предполагая назначить на министерские посты представителей либеральной оппозиции. Но здесь их ожидало разочарование. Либеральное общество, на все лады критиковавшее самодержавный режим, отказалось от созидательной работы в новом правительстве. Этот отказ, казалось, ставил под сомнение и саму возможность Столыпина осуществлять реформаторский курс. Реформы без реформаторов?! В июле 1906 г. государь пишет записку Столыпину: «Принял Львова, Гучкова. Говорил с каждым по часу. Вынес глубокое убеждение, что они не годятся в министры сейчас. Они не люди дела, т. е. государственного управления, в особенности Львов. Поэтому приходится отказаться от старания привлечь их в Совет мин. Надо искать ближе. Нечего падать духом»[295].

Первая Дума не родила «богатырей мысли и дела», однако Николай II и Столыпин надеялись, что новая – вторая по счету – Дума не будет держаться особняком от кадрового вопроса. Установление диалога с народными представителями было вновь поручено Столыпину. Понимая всю трудность предстоящей задачей, царь старается ободрить премьера. 20 февраля 1907 г. он напишет Столыпину такие строки: «Благодарю вас, Петр Аркадьевич, за донесение о состоявшемся открытии Думы. По-моему, лучше, что уже выбран председатель, – все-таки меньше неопределенности. Поведение левых характерно, чтобы не сказать неприлично. Вероятно, завтра придется принять Головина. Будьте бодры, стойки и осторожны. Велик Бог земли русской. Николай»[296].

Первое выступление Столыпина перед II Государственной думой с изложением правительственной декларации реформ и последующая за ней вторая речь министра, завершенная знаменитыми словами «Не запугаете» произвели огромное впечатление на государя. На следующий день после выступления 7 марта 1907 г. в адрес премьера царь отослал телеграмму. «Глубокоуважаемый Петр Аркадьевич! – говорилось в ней. – Прочитал Вашу декларацию и вторую речь. Я пришел в восторг и не мог удержаться от потребности сердца и души Вам это высказать. Помоги и храни Вас Бог. Искренно, глубоко Вас уважающий Николай». За первой телеграммой вскоре последовала и вторая. Царь продолжал восхищаться ясным и убедительным словом Столыпина: «Вчера при докладе А.П. Извольский (министр иностранных дел. – Д.С.) сообщил мне подробности заседания Государственной думы… Вечером я получил Ваше письмо и стенографическую речь после дерзких вызовов и прочел ее в тиши моего кабинета с волнением и удовольствием. Благодаря Вам, наконец, я услышал громкое и решительное слово со стороны правительства в отпоре всяким наветам и лжи»[297].