«Поддел…», «подвох…» Я вращаюсь в какой-то новой понятийной системе, в ней я оказалась поневоле, и теперь мне приходится перестраиваться — перестраивать мое самосознание, мышление, оценки мира, людей и себя. А система не просто понятийно-психологическая, она — мировоззренческая. Только разве. я не всегда жила в этой системе, разве не всегда я в ней находилась? Я в ней находилась, только не осознавала волшебство, поскольку оно не было выражено так явно. Но оно до меня доносилось, задевало каким-то образом, оно просвечивало, например, сквозь природу. Когда я любовалась лесом, полем, озером, каким-либо чудесным пейзажем, меня часто охватывали какие-то непонятные мистические чувства. Особенно когда любовалась закатом. Мы ведь часто говорим: «Какой волшебный закат!» И в воздухе, и в природе часто бывает разлито такое очарование! «Все как зачарованное», — говорим мы. Чары висят в воздухе, проявляются — природа их отражает, воспроизводит.
А еще в этой понятийной системе есть нечто очень важное — то, что я ощущаю, схватываю, но чему пока не нашла определения. Хожу вокруг да около. Нужное слово — вот оно близко, у виска, оно рядом, я к нему то приближаюсь, то отдаляюсь, но ухватить за хвост пока не могу. Оно как-то связано с этими странными новыми мыслями в голове, на которые я уже не смотрю пренебрежительно, поверхностно и походя, а с которыми вступила в определенные взаимоотношения — материальные и реальные, пронзительные и. пронзающие. Они пронзают мою жизнь, мою любовь, меня саму.
С этим как-то связана его любовь к ней, к другой, которую я чувствую в своей душе! Чувствую постоянно — занозой в сердце. Разве нормально чувствовать в душе чужую любовь? Словно это и моя любовь тоже. Словно мы втроем в одной любви участвуем, одно чувство на троих делим, причем весь выигрыш от этой любви переходит к ней, а я — в вечном проигрыше, я все отдаю и ничего не получаю взамен. С меня все чувства скачиваются, у меня отнимается все хорошее, и потом уходят, пропадают, падают в бездну. А вот к ней, напротив, к ней все прибывает и прибывает, она все только получает. Ей хорошо — она цветет и пахнет.
У меня возникло подозрение, что мое сопротивление и все мои попытки укрепить любовь, возродить ее — только на руку моему врагу: я из последних сил любовь накапливаю, всю ее Диме отдаю, только она словно мимо него проходит и уходит. в совершенно иные сферы или руки. Получается, что я себя обессиливаю, обесточиваю, но при этом пополняю любовные силы иных действующих лиц. Получается, что я очень хорошо кого-то подпитываю своей любовью и даже просто своей душою, душевными силами. Да и физическими тоже. Главное, что кто-то к моей прекрасной любви подобрался и на ней роскошествует, пирует, в общем, опять-таки цветет и пахнет. Я же медленно, но верно загибаюсь. На любовь эту я растрачиваю не только всю свою душевную энергию, но и все жизненные силы, здоровье. Я выкладываюсь, выворачиваюсь наизнанку, но без пользы для себя, зато с пользой для других, для иных, а себе я наношу непоправимый вред. Игра идет в одни ворота, и безразлично, кто и как бьет по мячу! Все равно все голы — у Диминой любовницы. Господи, какая несправедливость! В душе у меня немой крик. Я кричу, реву от возмущения и несправедливости — из-за того, что меня обворовывают низко и подло, что отбирают и уносят все мои прекрасные чувства и разнообразные душевные накопления. Забирают, трансформируют, преобразуют и под новым соусом преподносят Диме — на тебе, пожалуйста, вот тебе прекрасная любовь, еще лучше прежней. Хотя прекрасная эта любовь не ее — моя! А я на фоне этой моей-ее любви — уже вычищенная изнутри, опустошенная я, плоская и неинтересная — как такую любить можно? Кому я такая нужна?
Разоблачения
Помните анекдот: «Как жизнь?» — «Бьет ключом, и все по голове!»
По голове меня сейчас «бьет» практически каждый день. Да как бьет! «Больно» — это не то слово. Сейчас, когда с той поры несколько лет прошло, я даже удивляюсь, насколько я была сильна тогда, что устояла и выдержала всю эту цепь жестоких событий, долбивших мою бедную головку безостановочно и беспощадно.
Вот я решаюсь на визит к гадалке, а через несколько дней у меня появилась маленькая отдушина, и я очень надеюсь, что удастся «перевести дух»: мы с Димой едем на дачу — надо завершить сезон осенних работ, собрать зимние яблоки и груши, привести участок в порядок перед зимой.
Погода чудесная, день обещает быть прекрасным — бабье лето на дворе. Это поднимает настроение, внушает надежду на лучшее будущее, на возможность некоего чуда. Мне очень хочется восстановить справедливость и вернуть то, что принадлежало моей душе. А украденная любовь — она моей душе принадлежала, она на ней была завязана! Я искренне верю и надеюсь, что мне удастся отвоевать свое добро, свое достояние; я верю, что я это сделаю. Во всяком случае, настроена я решительно — любовь и правда должны торжествовать на земле!
Итак, мы едем и едем на Диминой машине, поскольку она более вместительная, чем моя, а нам много чего надо с дачи увозить. Поэтому Дима за рулем и просит меня что-то из бардачка ему подать. Я начинаю рыться и искать требуемое. Вещица сразу не находится, и потому я начинаю все по очереди из бардачка выгребать и складывать себе на колени — предмет за предметом, предмет за предметом, пока у меня в руках не оказывается. презерватив. Я беру его и укладываю рядом с прочими вещами, затем протягиваю руку за следующим предметом. И тут до меня доходит, что произошло: ведь мы-то с мужем презервативами не пользуемся — я пью гормональные таблетки. Снова беру свою находку в руки, демонстрирую ее Диме: это что такое и как тут оказалось? Хорошо, что Дима классный водитель, но если бы он в это время ел, то конечно бы поперхнулся. В общем, именно такое впечатление я и получаю: Дима мычит в затруднении и набухает от злости, словно это не я у него, а он у меня нашел презерватив. Наконец он формулирует свою версию:
— Да это еще с той поры валяется, как мы с тобою познакомились…
— То есть, уже четыре года валяется.
— Да.
— Но мы с тобою презервативами не пользовались никогда — с самого начала наших отношений. Я все время принимаю таблетки!
Дима понимает свой промах и пробует подкорректировать версию:
— Этот презерватив мне по наследству достался — лежит здесь еще с той поры, как я машину купил у Володьки; я этот бардачок не чистил — он там всю жизнь валяется.
Машине, как и нашим отношениям, четыре года. Покупалась она почти одновременно с моею, и знакомились мы с Димой тогда же.
— Значит, презерватив лежит здесь уже четыре года, и за это время его никто никогда не обнаружил и не выбросил?
— Да!
— Вот как.
Я озадачена тем, как он нагло врет. Именно этим я сбита с толку и не знаю теперь, с какого боку, так сказать, подступиться, как парировать. Я-то играю по правилам, а Дима — нахрапом берет, по-наглому, лишь бы отбрехаться.
Я кручу презерватив в руках. Эх, если бы на нем обнаружить хоть какой-то штамп или дату. Ведь на презервативах положено ставить даты! Что за левая продукция? Дима углом глаза наблюдает за мною. Увы, нет ничего! Такое впечатление, что кто-то с облегчением выдыхает? Или мне показалось? Я пробую еще что-то сказать, но Дима орет как бешеный:
— Все, ухожу, надоела мне эта нервотрепка, эти бесконечные придирки и подозрения!
Я замолкаю — «затыкаюсь», так сказать. На дачу мы приезжаем оба взъерошенные, молчаливые, готовые при малейшей возможности атаковать друг друга.
Тут я вспоминаю, что в мае нынешнего года мы привезли на дачу новую плиту, подаренную подругой за ненадобностью. Это было очень удачное приобретение, ибо наша старая дачная плита представляла из себя нечто невразумительное. В общем, мы плиту привезли опять-таки на Диминой машине, однако возникла одна очень неприятная загвоздка: выяснилось, что нет ключей от дачи, и потому в домик войти нельзя, а значит, невозможно произвести перестановку плит и забрать старую плиту — вывезти ее куда-нибудь на свалку. И что делать с новой, привезенной плитой — не везти же ее обратно домой, не тащить на четвертый этаж? Пришлось делать большой реверанс в сторону соседей, с которыми у нас отношения были подпорчены, и просить оставить у них на участке привезенную плиту, поскольку на нашем участке забора не было и плиту могли украсть.