Конечно, в душе я собой гордилась и даже развеселилась слегка: мол, проняла гордого синьора до самого основания, достала его до самой сути. И все же.

Зачем он это сказал? К чему были эти слова при тех-то обстоятельствах! Они ничего не могли в нашей жизни изменить!

Лишь много позже я оценила его решимость, и отвагу, и честность, потребовавшиеся для того, чтобы эти слова произнести. И еще что-то. Ведь мог же и не говорить! Но решил, захотел мне об этом сказать. Может, это было его прощание со мною? Или его вызов всему, что было против нас, всем обстоятельствам — времени, расстоянию, расставанию, всем «никогда» и «навсегда»? Он сказал: «С сегодняшнего дня.»

Это значило, что все только начинается! Любовь начинается…

Что ж, спасибо за слова, Джузеппе, за твою силу и волю к правде, к самовыражению в правде, в любви, какой бы короткой она ни оказалась! За все это ты и вошел навеки в мою благодарную память. В ней золотой крупинкой светятся мгновения подаренной друг другу любви.

Любовь, упавшая с неба, неожиданная и нежданная, приговоренная, обреченная. Всего лишь одна крупиночка выкристаллизовалась в грустный канун вечной разлуки — а вот пронзает года и память. И греет, и веселит, и радует своим вечным и бесконечным теплом. Как и всякая любовь. А иначе все определялось бы другими словами.

О любви, о жизни я сегодня понимаю больше, чем тогда, в тот последний наш вечер. Теперь я думаю, что вовсе и не его это была любовь, о которой он говорил, а — моя. Я думаю, что в тот вечер он столкнулся с моей любовью. И это та любовь и такая любовь, которая живет в душе у каждого человека и которая — у каждого своя. И вот моя любовь, наверное, обладала способностью «пробивать» сердца и души мужчин в силу присущих ей качеств и свойств. И эта любовь такова, что завораживает и заставляет желать себя. И перед нею нельзя устоять. И на нее невозможно не ответить.

Неотразимая любовь…

Рассуждая на тему любви и секс-эппила (sex-appeal — половой призыв), мы вступаем в круг философии особого рода, которую я условно окрестила «психологией влечения».

В ней все те вопросы, которые каждый из нас не раз себе задавал…

Например, можно ли целенаправленно и сознательно сформировать в душе чувство, любовь, которая с неизбежностью, как стрела, поразит сердце, в которое направляется?

Ответ прямолинейно прост: неотразимая любовь рождается в душе неотразимой личности, это значит, что само «качество» любви и все характеризующие ее составляющие напрямую связаны с качествами личности, которая данную любовь продуцирует, развивает.

Неотразимая любовь, неотразимая личность — все это на скудной почве не прорастает, а богатство души вытекает из богатства окружающего мира, которое одними людьми воспринимается, а другими — нет.

Прошло много лет с той поры, как мы встретились и расстались с Джузеппе, а также и с той поры, когда я услышала прелюбопытнейшую фразу о том, что личность человека развивается сферически. Потом я эту фразу долго обдумывала, «крутила» со всех сторон, приходя к прямолинейному выводу, что усиленное развитие одних «сфер» — сторон человеческой личности, тянет за собой — стимулирует, развитие других ее сфер, обеспечивая, таким образом, их взаимное перекрестное обогащение! И это есть момент обогащения всей личности. А это значит, например, что если ты умен, и добр, и честен, и «вкалываешь», и четко и добросовестно выполняешь огромный список обязанностей по жизни — не жалей об этом. Ведь это все вклад в копилку не только твоего духовного, но и сексуального обаяния! Чем дальше ты продвинулся в чем-то одном, тем ты интереснее и привлекательнее во всех отношениях, а продвинулся еще далее, сверх того, — и ты просто неотразим.

Итак, если вы хотите быть сексуально привлекательными для другого пола — что ж, развивайтесь! Набирайтесь ума, набирайтесь доброты, набирайтесь знания и понимания всех видов искусства, занимайтесь спортом, ну, и трудитесь не покладая рук. Каждый из нас проецирует на секс все, что внутри себя имеет. Вы видите прекрасную, гармоничную личность? Полагаю, что и секс с этим человеком доставляет истинное удовольствие!

Обаяние личности всегда включает в себя и обаяние сексуальное. Так что делаем выводы и делаем все возможное и невозможное для того, чтобы поумнеть — раз, подобреть — два, развить сильную волю — три, развить в себе многообразные эстетические наклонности и вкус — четыре, и. так далее, и тому подобное.

…Только с Димой я в философию любви не углублялась. Любые мои рассуждения на эту тему и возле нее он выслушивал из вежливости, но при первой же паузе в моем монологе «затыкал» мне рот поцелуем и тащил в постель. Я бы сказала: подкреплял теорию практикой, если бы он хоть сколько-нибудь этой теорией проникался! В общем, все мои рассуждения — да, на любые темы — в лучшем случае его умиляли. Не скажу, чтоб оставляли равнодушным, но только он их не воспринимал всерьез, они не проникали в него ни глубоко, ни мелко. А я столько раз пробовала довести до его сознания среди всего прочего одну очень важную мысль, которая меня беспокоила и волновала больше всего, — о необходимости, о бесспорной необходимости верности в любви. Иначе, твердила я, утрата любви абсолютно неизбежна: «Что сломается на небесах — на земле уже не соберешь!»

Моя «философия», я сама, хотя и не чуждая «физическому», но с избытком погруженная во все «духовное», — было ли Диме все это интересно? Меня постоянно и тяжело преследовало чувство глубокой неудовлетворенности из-за поверхностности наших взаимоотношений. Из-за того, что внутренний строй моей души его абсолютно не интересовал, не представлялся важным. Все мои накопления и завоевания на жизненном пути, мне казалось, он не ценит, не видит, да и не может видеть. Ведь в нем самом не было внутреннего критерия для оценки всего, что «выше пояса».

Такое было ощущение, что он на меня смотрит, но не видит. Ну как же это? Вот она — я! Во мне столько всего! Разве не интересно? Да, ему было неинтересно. То, что ему нужно было от женщины, он во мне находил, и его это устраивало, а все остальное его не трогало, а пожалуй, даже и раздражало. Особенно то, что я старалась жить по-христиански, старалась быть доброй и помогать людям там, где получалось. Впрочем, до поры до времени его устраивало все, что он во мне видел и находил. Ну, а если и не устраивало, то он умел с этим примириться. Он был, по сути дела, классный приспособленец и умел принимать все как есть. Все, абсолютно все — ради любимой женщины, ради того, чтобы находиться с нею рядом, постоянно.

А я пребывала в недоумении, растерянности, временами в отчаянии: мне-то как быть со всем тем, что я годами копила и пестовала в душе и в голове, чем втайне гордилась? Как поступить со всем моим «духовным капиталом»? Его свезти на помойку, что ли? Ведь в моей жизни со вторым мужем он только мешал.

Но могла ли я перестать быть собою и жить лишь с частью своей души, а о второй позабыть? Это было трудно, это было невозможно. Из зерна противоречия должно было вырасти большое-большое растение отчуждения.

И вот, хотя Дима и ответил мне: «Охотно!» — ответил весьма обнадеживающе, согласившись на совместное «духовное развитие», однако за книги браться не спешил. Все же не без моего нажима он вскоре взял в руки первый 700-страничный том стихов «Песнь любви». Часто приходил ко мне с книжкой в руках, чтобы прочитать то или иное стихотворение. Читал, запинаясь, коряво, плохо поставленным голосом. Все выдавало в нем внутреннее волнение. Затем принялся за второй том. Когда он его одолел, я принесла из библиотеки «Потоп», «Пан Володыевский» и «Огнем и мечом» — знаменитую трилогию Г. Сенкевича. Мы прочли ее вместе — это чтение давно было в моих планах. Потом были еще и другие книги. Всего восемь книг он прочел под моим «мудрым руководством» за четыре года совместной жизни. Последнюю из них — рассказы Стефана Цвейга — Дима дочитывал уже дома у своей матери, после того как мы с ним расстались. Да так и не дочитал. Я приехала к нему и забрала эту книгу несколько месяцев спустя. Так завершился Димин «духовный рост» и все его духовные «накопления» со мною.