Однажды мы пошли к дому вместе, потому что Пайпер хотела принять ванну. Не было никакого смысла притворяться, что у меня было дурное предчувствие, когда Пайпер была поблизости. Если бы что-то решило себя проявить, это уж точно было бы не для меня.

Как обычно нам пришлось поднимать ведра. Ванна была холодной, но, по крайней мере, мы мылись в ванне. Затем мы немного посидели в саду, обменивая прочитанные книги на непрочитанные. Полагаю, когда мы делали что-то другое, это походило на фильм из старых довоенных дней.

Некоторое время нас окружала полная тишина. Пайпер тихонько напевала себе под нос. Кузнечики стрекотали на яблоне. Я перелистывала страницы книги.

И тут зазвонил телефон.

Этот звук был настолько незнакомым, что мы забыли, что нужно делать.

Долгое время мы сидели, не двигаясь.

Пайпер была в ужасе. Ее глаза широко раскрыты.

Но никогда в жизни я не оставляла телефонный звонок без ответа. И не собиралась начинать сейчас.

Я подняла трубку к уху, но ничего не сказала.

— Алло? — произнес голос, и некоторое время я не могла понять, кто это.

— Алло? — повторил он, а затем с мольбой в голосе. — Неважно, кто вы, пожалуйста, скажите что-нибудь.

И тут я узнала голос.

— Алло, — сказала я. — Это Дейзи.

Часть 1

Глава 1

В конечном итоге я оказалась в больнице, где они держали меня долгие месяцы после моего возвращения в Нью-Йорк. Там я сидела, уставившись на стены в полной тишине, очерствевшая от гнева и горя. Мое желание есть смущало и раздражало рабочий персонал, ставя в тупик все их попытки, понять, что я там делала. Многие месяцы они не находили объяснения моему пребыванию там. Но я не собиралась помогать им решить их проблему.

В конце концов, они были вынуждены отпустить меня, так и не сумев диагностировать очевидное.

Но что же, надеюсь, они наконец-то стали обращать внимание.

Я была в больнице, потому что так было удобно. Это был единственный способ вывезти меня из Англии. Я не собиралась голодать, убивать, резать, отбирать, наносить увечья или наказывать себя.

Конечно же, я умирала, но мы все умираем. Каждый день в идеальной последовательности я умирала от потери.

Единственный лечением моего состояния тогда, как и сейчас, стало то, что я отказывалась отпускать свою любовь. Я все записывала, сперва в хаотичном порядке — предложение тут, несколько слов там — это все, на что я была тогда способна. Позднее я стала писать больше, мое горе приутихло с каждым написанным абзацем, но не ушло.

Когда я вижу свои записи, я не могу их читать. Счастье — самое худшее чувство. Иногда я не могу заставить себя вспомнить. Но не упущу из вида ни одно событие прошлого. Все, что осталось от моей жизни, зависит от событий шестилетней давности.

В моей голове, в моих конечностях, в моих снах это все еще происходит.

Глава 2

Именно столько понадобилось времени, чтобы война закончилась.

Я собиралась сказать Навсегда, но не хочу испытывать судьбу.

Сама оккупация длилась только девять месяцев. К Рождеству этого первого года она закончилась. К тому времени я вернулась в Нью-Йорк, не потому что я хотела, а потому что меня отчасти выволокли, отчасти депортировали из страны. Решающим фактором стал шантаж. И если в первых двух случаях я могла сопротивляться, для последнего у меня просто не осталось сил.

Самым худшим за все эти годы стала не больница или одиночество, или война, или даже разлука с Эдмундом.

Это было незнание.

Сейчас модно говорить о том, как можно прожить всю жизнь за несколько лет, особенно когда люди в конце умирают, что они, несомненно, и делают. Но для меня все было наоборот. Когда я уехала из Англии, я находилась в подвешенном состоянии. Все это время я ждала возвращения домой.

Вы думаете, я преувеличиваю, что мне следует уточнить смысл своего заявления: да, я ждала, но я также устроилась на работу, читала книги, проводила дни в бомбоубежищах, заполняла талоны на питание, писала письма, оставалась живой.

Но, правда, в том, что ничто не отвлекало меня от ожидания.

Просто. Проводила. Время.

Сперва, конечно же, я воссоединилась со своей семьей. Я встретила свою полу-сестру. На самом деле, меньше, чем полу. Одну восьмую. Одну пятидесятую.

Они назвали ее Леонора. Нос картошкой, Драгоценная и Совершенно Нормальная — именно эти слова Давина использовала двести или триста раз за день на протяжении пяти лет.

Я знаю точно, как происходит общение с моим отцом.

— Слава небесам, с Леонорой нет никаких проблем, иначе деньги были бы выброшены на ветер, — (многозначительный кивок). А мой отец, чувствуя себя неуютно, ответит:

— Конечно, дорогая, — и молча постучит костяшками по изголовью, сделанному по заказу из канадской березы, на удачу.

В ее возрасте я тоже была драгоценной.

Ради отца я любезничала с Леонорой. Ей было все равно. Она принимала восхищение.

Что же, лучше для нее. Так намного проще.

Я покинула лоно семьи через несколько дней после моей выписки из больницы. Большинство школ закрыли. Было тяжело видеть смысл в образовании посреди всех этих смертей и разрушения. Поэтому я переехала в заброшенное офисное здание, бывшее когда-то людным местом. Никто не хотел больше жить в том здании, но мне оно нравилось. Небо было больше, и, за исключением редких выстрелов, там было тихо.

За углом находилась Общественная Библиотека Нью-Йорка, Главное Здание, на углу Сорок второй и Пятой. Я предположила, что они отчаянно нуждаются в рабочей силе. Во время собеседования они спросили меня, как я отношусь к угрозам взрыва и снайперам, и были впечатлены моей смелости (или тем, что они приняли за нее). Я единственная подала заявление на эту работу, и, думаю, поэтому они не стали интересоваться моим предыдущим рабочим стажем. Дежурный в дурдоме.

День за днем я исполняла свои обязанности, которых практически и не существовало. Там было тихо, просторно и пусто. В некоторые дни к нам заходили только наши постоянные посетители: маленькая группа старомодных фанатов первоисточников и Интеллектуальные искатели. Все остальные оставались дома и пользовались Интернетом, меньше волнуясь о качестве информации, чем о смертниках. Почти все привыкли жить без такой роскоши, как библиотечные книги.

Всего лишь несколько месяцев назад, наконец-то, наступило затишье в тысячах войн по всей планете. Или это была одна война? Я забыла.

Думаю, все забыли.

Через несколько дней границы между США и Англией были снова открыты для всех людей. Пришло письмо от Пайпер. Долгое время я не могла заставить себя прочитать его.

На этот раз пригодилось влияние моего отца. Он пытался загладить свою вину, что я оценила.

Я стала одной из первых, кому разрешили вернуться.

Вы будете смеяться над сложностями моего путешествия. От начала до конца, поездка заняла почти неделю. Конечно, я путешествовала не все это время. Было много ожидания, но я к этому уже привыкла.

Когда мой самолет, наконец-то, приземлился, я полуожидала, полумолила, чтобы каким-то образом произошло чудо, и Эдмунд появился в аэропорту, как и в прошлый раз, с сигаретой и взъерошенными волосами. Но как такое было возможно?

Тем не менее, я была разочарована.

Таможенные процедуры усложнились, поэтому я ждала вместе с взволнованной толпой людей — несколько американцев, но большей частью британцев, застрявших на другой стороне Атлантического океана, когда границу по всему миру закрылись.

Наше право на пребывание в Англии было дважды или трижды подтверждено кучей бумаг, сканированием отпечатков пальцев в добавление к новым паспортам, выданных нам.