Ферма, к которой вывел Никлис, представляла собой группу строений, обнесенных плетнем. Ограда была высокая, в рост человека. Здесь люди жили не деревнями, а вот такими поселениями, потому что места под пашни в горах не хватало. Крестьянские роды занимали подходящие участки подальше друг от дружки, ну а в долинах межу их владений сохранились леса, так что от хищников приходилось защищаться постоянно.

Младшенький сынок никлисова компаньона оказался тощим долговязым парнем. Завидев подъезжающий конвой, он сперва растерялся, потом узнал короля, сдернул с головы шапку, поклонился - и вот тут-то обалдел по-настоящему. Только теперь мокрогорец осознал, что стряслось.

- Ну, чего рот разинул? - гаркнул на пацана Никлис. - Давай, веди в дом, приглашай гостенечков дорогих! Не видишь, какая тебе удача, слышь-ка выпала? Самого короля принимать будешь!

Впрочем, приглашений не требовалось. Сопровождавшие Ингви солдаты из отряда Воробья, отлично разобрались сами. Завели фургоны, распрягли лошадей. Никлис распоряжался так уверенно, что хозяйский сын и не подумал возражать. Впрочем, его бойкий начальник стражи тут же услал за местными старшинами. Парень умчался, разбрызгивая грязь - похоже, ему не терпелось поскорей избавиться от необходимости что-либо делать. Обернулся он часа за полтора. Конечно, никого не привел, а обошел хозяев соседних хуторов, велел звать выборных старост. Так, от подворья к подворью, передаются новости в здешнем краю.

Когда паренек возвратился, в печи уже развели большой огонь, гости разделись, насколько позволяли приличия, и сушили мокры плащи. Юный хозяин сунулся туда, сюда... его суета не требовалась, в фургонах нашлось достаточно припасов, чтобы накрыть стол. Затем парня кликнули к королю. Ингви хотел расспрашивать мокрогорца, что за новые люди объявились в пределах державы, но юноша ничего не знал толком. Его оставили на хозяйстве, теперь приходится одному за всем присматривать - головы не поднять, не то, что еще куда-то отлучаться, на чужаков глядеть.

- Надо же, - заметила Ннаонна. - Тут миротрясение начинается, народы с места сдвинулись, того и гляди все кругом задрожит и развалится, а ему головы не поднять...

- Люди не любопытны, - поддакнул Ингви. - Тем более, здесь, на окраине Мира.

Юнцу, должно быть стало обидно за себя и за родные края. Во всяком случае, он набрался смелости буркнуть:

- И вовсе не окраина Мира у нас, а самое, что ни есть, замечательное королевство!

- Я знаю, - кивнул Ингви. - Замечательное.

- И хозяйство, опять же! - разошелся паренек. - Куда я от него? Мне батя велел. Ну, побегу я на этих оборванцев глядеть, на пришлых, а ну как лиса опять ограду подкопает? Или еще чего? Как я бате на глаза покажусь, ежели беда какая стрясется? Опять же, налоги вашему королевскому величеству платим исправно, мы добрые подданные! Миротрясение или еще чего, а нам хозяйство содержать надобно.

- Вот видишь, - обернулся король к Наонне, - как рассуждают мои подданные? Налоги им платить надо, значит, любопытство подождет.

Ннаонна не нашлась, что ответить, поэтому на всякий случай показала верноподданному мокрогорцу язык.

- А чего? - покраснел юный фермер. - Разве не так?

- Воистину так, - торжественно провозгласил Ингви. - К тому же Гуэнверны еще не протрубили. Пока что можно заниматься хозяйством.

Всем ведомо, что конец Мира будет возвещен призрачными всадниками - Гуэнвернами. Пока не звенит над Миром вой серебряных труб, значит, рано волноваться.

Услыхала ли Гунгилла Прекрасная молитвы верующих, или решила так по иным причинам - но весна в этом году выдалась ранняя. В течение двух недель снежные одеяла, укутавшие столицу Империи, осели, прохудились, истаяли. Повсюду журчали ручьи, все пело, звенело и пробуждалось. Столица преобразилась. Улицы в центральной части вокруг Валлахала, омытые талой водой, сияли чистотой. Прохожие останавливались, подставляя лицо теплым солнечным лучам, блаженно жмурились... На окраинах, конечно, повсюду была грязь, но и беднота радовалась приходу тепла. Люди весной частенько радуются просто так, без причины - радуются тому, что пережили зиму с метелями и холодами, дотянули до теплых дней. Весной легко надеяться на лучшее...

Алекиан, приняв решение о предстоящем походе, сразу успокоился. Если прежде было заметно, каких усилий стоит юному самодержцу поддерживать равнодушную маску, то, едва энмарские послы торопливо отбыли восвояси, Алекиан преобразился. Теперь он стал медлительным, немного рассеянным, движения утратили нервную быстроту. Санелана с тревогой приглядывалась к мужу - слишком уж часто он меняет повадки. Да и император стал внимательней к супруге, не напоказ, а в самом деле. Мало-помалу и жизнь Валлахала сделалась спокойней. Установились порядки, собрался круг придворных - хорошо одетых знатных бездельников обоего пола, без которых невозможно представить себе императорский дворец. Сперва, напуганные суровыми мерами Алекиана, царедворцы разъехались по своим поместьям и, сидя в глуши, жадно ловили новости, исходящие из столицы. Постепенно они вновь потянулись ко двору. Зимняя тоска, любопытство, надежды занять при заново формируемом дворе более высокие, чем прежде, должности - все это подталкивало в путь. Кто привык жить при дворе, в центре Империи, кто привык ощущать сопричастность дыханию Мира, тому нелегко обходиться без привычного наркотика. Многие поместья к югу и востоку от столицы были разорены прошлогодними войнами, жить там стало тяжко и неуютно. На западе тоже стало страшновато - сантлакскую границу стерегли, но слухи о бандах мародеров не стихали... а на севере - беженцы из Анновра. Рассказы о жесткости и коварстве нелюдей заставляли забыть о страхе перед суровым императором. Выходило, что в столице сытней и безопасней.

Явившись в Валлахал, господа нашли, что слухи о безумии и жестокости Алекиана оказались сильно преувеличены. Его величество выглядел скорее замкнутым, чем сердитым, а с императрицей бывал по-настоящему нежен.

Придворные дамы приглядывались к округлым формам ее величества - искали признаки того, что Санелана в тягости. Никаких поводов для подобных предположений не было, но дамы поопытней подмигивали: мол, мы-то видим, как они смотрят друг на друга, их величества.

Вместе с тем Коклос Полгнома так и не сумел возвратить влияния на "братца". Император глядел холодно и время от времени напоминал о предстоящем походе, куда карлику надлежит отправиться с войском.

Проповедник Когер по-прежнему находился при особе императора и ежедневно молился в часовне вместе с его величеством. Когеру также было велено готовиться к походу, и архиепископ даже не пытался спорить с решением Алекиана. Мунт намеревался отправляться на север к войскам Белого Круга, и хотел, чтобы вдохновенный чудотворец следовал в архиепископской свите, но решения его величества не подлежали обсуждению.

Придворных мало интересовали предстоящие походы. Они распределили должности, заново обжили покинутые покои. Кто был робок - избегал императора, зато Санелана всегда оказывалась готова принять и выслушать...

Весной, когда стало ясно, что холода больше не возвратятся, неожиданно для всех при дворе объявился король Сантлака Метриен Первый. Прежде придворные слыхали, что верзила содержится под стражей, как изменник - теперь они не знали, как следует держать себя с поверженным королем. Впрочем, на людях Метриен почти не показывался, лишь несколько раз на торжественных приемах верзилу демонстрировали двору и послам. Держался Метриен сдержанно и скромно. Его неизменно сопровождали гвардейцы с оружием наголо и несколько Изумрудов - и эта свита куда больше напоминала конвой, нежели почетный караул.

Не укрылся от внимания царедворцев и металлический ошейник на мощной шее Метриена, однако назначение такого странного украшения оставалось тайной... Опального монарха старались не поминать, при дворе и без него хватало тем для бесед. Праздных обитателей Валлахала куда больше занимала погода. Весной всех занимает погода.