Удивительное дело - вейверцы, едва ли не единодушно, полюбили пришлых. Редкий случай в краю, где чужаков всегда встречают настороженно. Однако тут вышло совсем иначе. Дела - Солнышко, добрая подруга и славная женщина, Гедор - этот и вовсе человек высокого полета, хотя и низкого рода. В замке такого бы не оценили по заслугам, но в городе - иное дело! Старика Селезня тоже уважали, хотя он, как раз, никому ничего доброго не сделал. Однако и на него будто бы ложился отсвет доброй славы Мясника и Делы. Даже Торчок - дурень и вороватая бестия, а и к тому относились с симпатией, жалели убогонького.

Как-то вечером, когда Гедор снова явился к Медузе обновить магию в амулетах, колдун, криво скалясь, поведал, что старшины уже совещаются между собой, как бы половчей собирать деньги уважаемому мастеру Гедору.

- Ишь ты, - удивился Мясник. - Эти-то чего заботятся? Я думал, им, наоборот, не по нраву окажется, что мелкие людишки ко мне льнут. Это ж как бы в обход их, получается.

- Тоже верно. Но ты не все понял, - стал объяснять Рудигер, раскладывая на столе медальоны и перстни Мясника. - Они верно поступают.

- Объясни-ка?

- Погляди, у них власти настоящей нет. Власть - у сеньора.

- Ок-Дрейс? Да он же здесь и не появляется. Медуза, ты чего? Все деньги проходят через цеховых старшин, а у кого деньги - тот и сверху!

- Я не знаю, как тебе еще объяснять... Старшины не имеют настоящей власти, они между сеньором и своими мастеровыми. Они привыкли, приспособились крутиться в этом узком местечке. Если их место займешь ты - они потеряют много. Если людишки сами сговорятся тебе платить, выйдет, что их, городских старшин, выперли из того узкого местечка, о котором я тебе толкую. Деньги пошли в обход.

- Ну так я же об этом!

- А если ты станешь получать денежку через них, - гнул свое Рудигер, - они в своей малюсенькой вотчине останутся. Им все равно, кому отдавать, ок-Дрейсу или тебе, лишь бы через них монета шла по-прежнему. Деньги им не принадлежат, хоть так, хоть этак! Но они довольны тем, что имеют.

- К рукам прилипает, небось. Когда деньги в одном месте принял, в другом отдал, не может толика не прилипнуть.

- Да, это само собой! - в голосе мага была досада. - Ну как ты не видишь? Мясник, ты вот думаешь, мастеровые внизу, господин вверху, а городской Совет - посередине, между тех и этого.

- А разве не так?

- Нет, не так. Совет, хоть и между, а служит своим мастеровым так же, как и ок-Дрейсу. Вот они и вынуждены угождать и рыцарю, и собственным подручным. Если подручные дозрели тебе платить, они, цеховые старшины, вынуждены это желание угадать и придумать, как бы его исполнить. Если они не угодят - потеряют многое. Местечко свое утратят, то самое узкое местечко, где у них к пальцам монетки прилипают. Понял теперь?

- Нет, не понял, слишком сложно. Медуза, ты как-то запутываешь простые вещи. Зачем?

- Потому что люди здесь так живут, - колдун пожал плечами. - Здесь тебе не Ливда. Здесь все иначе. Ты говоришь - сложно. А для местных это очень даже просто и понятно, вот черное, вот белое... и ничего посередке нет. Сейчас они в тебя все уверовали, ты их кумир, им кажется, что ты способен все их беды разрешить, даже сомнений нет. Стало быть, старшины ищут себе местечко при твоей особе - такое же, как при сеньоре ок-Дрейсе.

- В самом деле, дурни.

- Это как ты скажешь, а по-своему они правы. Ладно, хватит трепаться. Давай, я наконец займусь твоим барахлом.

- Как же так, - повторил Гедор, - что старшины служат собственным же подручным? Дурость какая-то, этого не может быть!

Маг уже не слушал, он прижал ладони к вискам, чтобы лучше сосредоточиться, прищурил водянистые глаза и бормотал магические формулы. Рудигер раскачивался над разложенными на столе амулетами, и его тень в такт ползала взад и вперед по стене...

Гедор удивлялся себе - он вдруг понял, что даже получает удовольствие, когда торчит в лавке. Нет, не от того, что покупатели суют мелкие деньги в обмен на всякую дребедень. Эти медяки - тьфу, ерунда. Да скоро весь Вейвер станет платить ему, тогда пойдут настоящие доходы. Вейвер уже готов.

Мясник чувствовал, что сердце маленького городка стало биться не в зале, где собирается городской Совет, не в замке Дрейс, невесть в какой дали отсюда, а в небольшой комнатенке, где по стенам на полках разложена хозяйственная мелочь. Все вейверцы ходят сюда, просят, благодарят, советуются. И Гедору приятно. Он даже начал ощущать приязнь к этим людям, хотя никогда не предполагал, что способен на подобное чувство.

Разбойничьи правила предписывали делить Мир на членов собственного братства - и всех прочих людишек, чужаков. По отношению к братству - полное самоотречение, готовность рискнуть жизнью, беспрекословно поделиться имуществом... Разумеется, на деле атаман собирает казну братства, и расходует по своему усмотрению, он один решает, кому какая доля причитается. Но это как-то само собой. Главное в другом - братство обирает чужих, и несет атаману, который потратит на пользу братству. А в Вейвере Гедор ощутил потребность рассуждать о чужих заботах, будто весь город - его братство, хотя клятву никто из местных, понятное дело, не давал. Вот уж странно! Получалось какое-то братство, хотя и неправильное.

Зато люди ок-Дрейса в это неправильное братство никак не входили, оставались чужаками.

На следующий день после разговора с Медузой Гедор, как обычно, явился в лавку и занял месту за прилавком. Покупатели начнут собираться еще нескоро. Горожане сейчас расходятся по мастерским, выслушивают наставления старшин и приступают к работе. Их жены заняты хозяйственными делами, возятся у печей, либо идут за водой к колодцу, либо на рынок за покупками. Так что, пока их нет, Мясник спокойно прохаживался за прилавком, раздвигал убогий товар на полках, проводил ладонью по стойке. Ему нравились эти утренние часы, пока день еще не начался, пока можно поразмыслить, подумать спокойно.

Вчера чародей зарядил амулеты, и разбойник ощущал их особенно остро, чувствовал себя бодрым, ловким, сильным. Братство не одобряло использования магических приспособлений, но Гедор привык и уже не мыслил себя без этих цацек, магия стала своего рода наркотиком - она дарила ощущение дополнительной силы. Чувство могущества. Это выделяло из толпы, приподнимало над землей. Гедору казалось, что он может оттолкнуться от пола и взмыть - к серому потолку, к крыше, взлететь над дымящейся трубой, подняться в ярко-голубое небо, где плывут пушистые мягкие весенние облачка... Все-таки покойник Неспящий был великим магом, Медуза признался как-то, что он не вполне понимает предназначение всех амулетиков, которые привез Мясник. Но, не понимая, он заряжал их маной - и после каждого сеанса Гедор ощущал этот порыв, наслаждение силой, желание взмыть... Конечно, нет нужды напяливать все амулеты до единого, но Мясник не смог устоять перед соблазном - прихватил все, что было. Очень трудно отказаться, особенно пока никто не видит.

Но, разумеется, Мясник никуда не улетал, он расхаживал по скобяной лавке, и рассохшиеся доски поскрипывали под его сапогами.

С утра в лавке пусто - именно в этом время предпочитают являться те, у кого проблемы деликатного свойства и кто желает посоветоваться с добрым мастером Гедором без свидетелей. Скрипнула дверь и вошел Гертель - молодой начальник стражи. Вошел, аккуратно прикрыл за собой дверь и остановился у порога, поглаживая тоненькие усики. Его улыбка Гедору не понравилась.

Мало-помалу, как и говорил Эрствин, жизнь Ливды стала меняться. Всякая вновь возникшая мелочь сама по себе была крошечной, едва заметной. Но в общем складывалась картина превращения. Город стал похож на старый корабль, который, скрипя, разворачивается и ложится на новый галс. Медленно, по чуть-чуть, ползет за бушпритом линия горизонта, перед глазами все те же однообразные волны - и кажется, что судно стоит на месте, но глядишь - а волна бьет уже не в борт, а мягко подается под заостренным носом судна, и курс уже новый... и совсем другие берега впереди.