Но вот они достигли своей цели: то была действительно жалкая, низкая лавчонка, беспорядочно заваленная всякого рода товаром, начиная от муки и патоки и кончая салом и сапожной ваксой.
В дверях Бенно обернулся еще раз и увидел, что Рамиро запомнил дом, куда он входил. Затем наездник слегка махнул ему рукой на прощание и тотчас же скрылся из виду.
Куры и другая домашняя птица, коты и котята прыгали по ящикам с крупой, лакали из кадушек, словом, хозяйничали вовсю. В лавке не было ни души. Господин Нидербергер тут поднял с полу какую-то тряпку, там сдвинул ящик и сердито огляделся кругом.
— Ни души в магазине! Как только я повернусь спиной, никакого присмотра, хоть все раскради!
Из-за двери послышался женский смех.
— Сегодня так жарко! Москиты так сильно кусают!
— Эх, черт вас побери… вот я…
— Тра-ла-ла-ля! Тралл-лалл-лалл-ля! — послышалось в ответ из-за дверей.
Этот задорный, насмешливый, но чистый и звонкий голос звучал приятно, но господина Нидербергера раздражал до крайности. Он порывисто распахнул настежь дверь, и Бенно увидел подвешенный под потолком легкий гамак, в котором в удобной позе возлежала хозяйка дома донна Паолина. Она, природная бразильянка, умела очень недурно выводить рулады и грациозно курить свою сигаретку, выпуская красивые кольца дыма, но не любила никаких житейских забот и хлопот, а больше всего не терпела пачкотни с патокой, салом и мукой.
Две стройные негритянки, стоя посреди комнаты, ухаживали за своей госпожой. Одна из них равномерно раскачивала гамак, а другая отгоняла москитов с помощью гигантского опахала.
Ворвавшийся, как вихрь, в комнату хозяин дома принялся кричать, топать ногами и ругаться, как пьяный мастеровой. Он побагровел от злости, потрясая кулаками, но донна Паолина только еще удобнее расположилась в своем гамаке, и весело улыбаясь, смотрела на разгневанного старика.
Тот наконец выбежал из комнаты, со всего маху захлопнув за собою дверь, из-за которой снова раздался звонкий смех донны Паолины. Старик же присел на первый попавшийся табурет, опустил голову на руки и погрузился в раздумье.
«Знал ли дядя обо всем этом, когда посылал меня сюда?» — подумал про себя Бенно.
— Видишь ли, мальчуган, я теперь один, брат мой в отсутствии! Ты должен мне помогать! Зато я дам тебе всего вволю… буду кормить…
А вот сюда идет еще такой-то молэк (чернокожий слуга). Это — Квинтилиан, настоящий мошенник, хуже и прожорливее всякого другого: прежде чем он выложит на прилавок свои гроши, я должен смазать ему рот моим сиропом!
С этими словами хозяин лавчонки подошел к вошедшему негру-подростку и сказал ему несколько, по-видимому, ласковых слов, затем, отрезав кусок сыра, обмакнул его, к немалому ужасу Бенно, в кадку с патокой или сиропом и собственноручно сунул это обычное здесь лакомство прямо в широко раскрытый рот черномазого мальчишки.
Бенно молча и неподвижно стоял и смотрел на все это. Пришло еще несколько посетителей; мальчик продолжал по-прежнему стоять в сторонке и смотреть.
— Послушай, мальчуган, — обратился к нему наконец владелец лавки, — ты видишь, что мне невозможно уйти отсюда! Надо взять у почтальона адресованные мне письма, а почтальон, как я вижу по времени, сегодня опять не хочет из-за жары проехать по этой улице!
Бенно с удивлением слушал, почти не веря своим ушам.
— Как? Почтальон не желает проехать по этой улице?
— Ну да, это с ним часто бывает!
— Что же он тогда делает с письмами?
— Он складывает их, вот потому-то ты и должен отыскать его и отобрать у него все письма на мое имя. Но прежде чем он тебе позволит это сделать, надо его задобрить хорошим куском сыра!
— Какой странный способ получать письма! — сказал Бенно.
— Да, мы здесь не в Германии: здесь особые нравы и обычаи! — С этими словами он отрезал большой кусок сыра от круга, предназначенного для жертвенных целей, обмакнул его в ту же кадку с патокой или сиропом, завернул все это в толстую серую оберточную бумагу и, вручив Бенно, сказал:
— Вот это ты отдашь ему «на зубок», а теперь я расскажу тебе, как его найти! Отправься на Кампо де-Сант-Анна, — каждый ребенок укажет тебе дорогу, — по этой площади проезжает наш почтарь. Ты без труда его узнаешь: это — пьяный старый мулат на хромом муле, поперек седла у него перекинуты две переметные сумы, наполненные письмами. Ты остановишь его, назовешь мое имя и передашь ему этот сыр!
— Хорошо, будьте спокойны! — сказал Бенно и вышел, вздохнув с облегчением, когда очутился вне этой грязной, полутемной душной лавчонки, где воздух, пропитанный запахом сыра и всяких других товаров, был до того удушлив и отвратителен, что он едва мог выносить его.
Все больше и больше углублялся он внутрь старого города, в центре которого находился Кампо де-Сант-Анна. На каждом шагу ему встречались то пышные, то убогие похороны: то несли богато изукрашенный гроб при зажженных факелах, в сопровождении духовенства, то в простом плоском деревянном ящике тащили какого-нибудь бедняка, быть может, раба, убирая его на скорую руку, без почета и сожаления, как ненужную вещь. Всюду окна были завешены; везде стояли группы плачущих женщин, громко оплакивающих свои потери. Тут же медленно и торжественно шествовала процессия монахов в длинных волочившихся по земле одеждах. Впереди несли огромное распятие, целые облака фимиама возносились к небесам. На базарной площади процессия остановилась, совершили краткий молебен, и затем полилось прекрасное, стройное церковное пение.
Удивительно трогательно звучало это пение! Кругом весь народ лежал распростертый ниц и молился.
Но вот и Кампо де-Сант-Анна, большая площадь, окруженная несколькими прекрасными зданиями, но запущенная и заброшенная: ни дороги, ни тропинки не пролегало через нее; местами почва провалилась на несколько футов, и в образовавшихся в этих местах грязных вонючих лужах валялись свиньи и поросята. На всей площади повсюду виднелось старое тряпье, всякого рода отбросы, кучки золы, ломаная посуда и даже издыхающие лошади и падаль, над которой коршуны совершали свой ужасный пир. По кучам мусора торжественно расхаживали петухи с курами. Тощие бездомные собаки рылись в отбросах, свернувшиеся клубком змеи грелись на солнце, проворные ящерицы шныряли здесь и там. Над всем этим кружились и жужжали миллионы насекомых.
Тут же паслись, пощипывая выжженную солнцем траву, тощие кони и козы, на протянутых веревках сушилось чье-то рваное ветхое белье. И это была центральная площадь первого города всей страны, место, посвященное памяти святой Анны! Бенно не мог прийти в себя от удивления.
Но вот среди этих куч грязи и отбросов появился всадник. — «Почтальон!» — решил Бенно и пошел ему навстречу, уже издали показывая ему свой сверток. Старый пьяница Нуно, как бы ни был пьян, все же был, очевидно, знаком с этим приемом, так как тотчас же остановил своего мула и протянул обе руки к свертку.
— Давай сюда! — вымолвил он.
Бенно подошел к нему еще ближе, держа сверток за спиной. «Братья Нидербергер», — произнес он громко и отчетливо, дотрагиваясь до переметных сум.
Из уст пьянчуги полился целый поток хвалебных речей: он величал кого-то и эчеленца, и генералом, и висконде, с многозначительным видом пододвинул к Бенно обе сумы. Получив свой сверток, с жадностью набросился на его содержимое, пока Бенно перерывал сумки.
Явились еще и другие желающие получить свои письма, и все несли пьяному почтальону свой посильный дар. Были тут и мальчишки-негры, вероятно, чьи-нибудь слуги, и рабыни-негритянки, и молодые люди, находившиеся в учении у купцов, и даже купцы, у которых почему-либо не было помощников.
Бенно отыскал пять писем на имя своего принципала и медленно пошел домой. День уже начинал клониться к вечеру, и ему снова стали попадаться на каждом шагу гробы и похороны.
Теперь Бенно чувствовал, несмотря на волнение, сильный голод: до настоящего момента господин Нидербергер не счел нужным осведомиться об этом у своего ученика. У Бенно были еще кое-какие деньжонки, данные ему на дорогу сердобольным Гармсом, и он хотел зайти в первую попавшуюся по дороге лавку и купить себе чего-нибудь съестного. Но ни одной такой лавки ему не попадалось на глаза. Вероятно, здесь и это было как-то иначе устроено, чем в Гамбурге. Но вот и низкая, грязная лавчонка братьев Нидербергер, теперь она была освещена маленькой коптящей лампочкой. У прилавка толкались покупатели, и Бенно пришлось до позднего вечера хлопотать, подавать, заворачивать, словом, всячески помогать своему принципалу, который только теперь вспомнил, что и ученики имеют потребность в пище. Тогда, собрав разные остатки с блюда с салом, а также куски сыра, предложил все это своему ученику, добавив к этому какую-то густую кашу, — месиво из муки и воды! «Клейстер», — подумал про себя Бенно.