Люди эти были вооружены длинными луками и стрелами, каменными топорами и длинными копьями. На привале дикари стали варить пищу, причем наделили и своих пленных большими порциями, но ни дров не носили, ни до весел не дотрагивались: все это должны были делать пленные. За общей трапезой оказалось, что в числе пленных находились и Обия, и Утитти, но из-за отсутствия переводчика Тренте путешественники не могли разговаривать с ними. Одно только сумел Обия объяснить белым — это то, что победители отняли у него светлую ложку, которой он так гордился. На вопрос, что сталось с Непоррой, он дал понять, что они этого не знают, но что, вероятно, ловкий колдун успел укрыться где-нибудь от врагов.

Далее путь лежал между высокими скалами, по узким проходам, где скалы образовывали высокие сводчатые ворота, а вода клокотала и бурлила, точно в кипящем котле. Сколько раз путешественники думали, что и лодки, и люди неминуемо разобьются в водовороте о скалы, все более и более дикие, мрачные и бесплодные. Растительность становилась кругом все более и более скудной; жучков, бабочек и мелких пташек было все меньше и меньше.

После трех дней пути челноки вытащили на берег и путь, ведший теперь в гору, продолжали пешком. Там наверху виднелась уже деревня победителей. Женщины и дети выбежали встречать возвращающихся, и к чувству радости, вызванному победою своих над врагами, примешивалось еще и чувство удивления при виде белых.

— Ну, теперь начнутся наши диковинные представления, — пошутил Халлинг, — будем им показывать, как ножницы режут, как щеточки приглаживают волосы, как зеркало отражает их безобразные рожи.

Действительно, зеркальца приводили дикарей в неописуемый восторг, даже самая старая и страшная колдунья пожелала увидеть свою образину.

— Смотрите, вон идет карлик, — сказал Бенно, — какой урод: и спереди, и сзади большой горб, и всего один только глаз, громаднейшая лысина, и руки, как щупальца! Это, вероятно, колдун этого племени.

Маленький человечек ткнул себя в грудь, затем на удивление повелительным жестом указал сперва на зеркальце, затем к своим ногам, очевидно, требуя, чтобы белые положили зеркальце на землю у его ног.

Те отрицательно покачали головой.

— Посмотрим, что он теперь будет делать! — засмеялся Халлинг.

Карлик опрометью бросился в ближайшую хижину. Через минуту Гонн-Корр, как звали безобразного карлика-колдуна, вернулся в полном своем облачении, но если рослый стройный Непорра в своем наряде из лисьих хвостов производил впечатление чего-то величественного и внушительного, то этот бедняга возбуждал только смех и чувство гадливости. Вместо лисьих хвостов весь он, а в особенности голова, были увешаны чучелами крыс, которые шевелились при каждом его движении. В руке он держал свой магический жезл — высокий бамбуковый шест, увешанный ореховыми скорлупами и крыльями летучих мышей. Кроме того, он притащил с собою большую тыкву и короткой палкой неистово барабанил по ней. Указав еще раз на зеркальце и на землю тем же повелительным жестом, он стал выплясывать, кривляться и оглушительно барабанить по своей тыкве, стараясь таким образом устрашить белых.

Доктор Шомбург между тем достал из кармана свое увеличительное стекло и навел его на руки колдуна. Получив ожог, колдун выпустил из рук и свой жезл, и свою тыкву и оглядывался кругом, недоумевая, что бы это могло быть.

Но вот доктор вторично направил свое увеличительное стекло на обнаженное тело карлика, и на этот раз человечек до того струсил, что убежал, как заяц. У входа в одну из хижин он встал на четвереньки, затем юркнул в отверстие этой темной ямы и запрятался в самом дальнем ее углу.

— Долго ли мы здесь будем стоять без дела на этом солнцепеке? — сказал Рамиро. — Хоть бы за что-нибудь приняться!

— А вот и сам вождь идет сюда, да еще со стрелой, украшенной черным пером, а вы знаете, что стрелы с черным перьями — отравлены смертельным ядом.

Высокий, рослый индеец с красными сережками из деревянных бус и красной дощечкой на губе подошел к пленникам и повел их к очень просторной хижине, перед которою стояло несколько больших корзин с орехами и каштанами, а в самой хижине, сложенный из камня, очаг и несколько сосудов для воды.

— Вот ваше жилище и ваши съестные припасы, — пояснил им знаками вождь дикарей. — А теперь следуйте за мной, я укажу вам вашу работу!

Пленные последовали за вождем. Женщины и дети целой толпой пристали к ним, и все тараторили и гоготали, как стадо гусей.

Компания остановилась подойдя к лесу, состоявшего из великолепных ореховых деревьев поразительной красоты, как по необычайной толщине своих стволов, так и по величественной зеленой кроне, представлявшей собою густой непроницаемый зеленый шатер. Самые мелкие из них достигали по меньшей мере высоты ста футов. С их совершенно прямых могучих сучьев свешивались до самой земли длинные ветви, усеянные густою мелкою листвой, среди которой, подобно колосьям пшеницы, красовались гроздья крупных, совершенно зрелых трехгранных орехов, известных на европейских рынках под названием «американских орехов». Множество их уже осыпалось на землю. Индейцы указали своим пленным на эти деревья и притащили множество покрывал, плащей и корзин для сбора этих плодов, причем женщины стали страшно ссориться и браниться между собой. Но одного властного слова вождя было достаточно, чтобы прогнать их всех обратно в хижины.

Повелительным жестом он приказал невольникам приняться тотчас же за работу. Педрильо и Рамиро проворно взобрались на дерево и стали трясти его громадные сучья до тех пор, пока целый град орехов не посыпался на землю. Пока путешественники были заняты сбором орехов, вождь дикарей и еще другой индеец развели неподалеку костер, и когда тот прогорел, с особым наслаждением зарылись в теплую золу. Эти нагорные индейцы постоянно носили на себе большие кожаные плащи. Им, детям знойных долин, было слишком холодно здесь, на этих прохладных горных высотах, и едва только зашло солнце, как у них зубы стали стучать от холода. К этому времени здесь кончались все работы, двери хижин завешивались кожаными завесами, из дымовых отверстий каждого жилища стали взвиваться синеватые струйки дыма. Дикари развели огонь в своих очагах, готовили каждый свой ужин и грелись у огня.

В продолжение ночи никто не караулил белых, но, несмотря на это обстоятельство, им невозможно было бежать, так как большие чуткие собаки туземцев сейчас же начинали ворчать и рычать, как только кто-нибудь из них отходил на несколько шагов от хижин. Затем каждый раз высовывалась какая-нибудь медно-красная рожа из-за двери хижины, и вытянутая вперед рука многозначительно подымала кверху стрелу с черным пером.

О бегство нечего было и помышлять.

— Не имея ни оружия, ни запасов, нам вообще невозможно решиться на побег, — сказал доктор. — Без переводчика и без проводника, без гамаков и оружия, мы будем совершенно беспомощны в этих дебрях. Это значило бы идти на верную смерть, что прекрасно понимают сами дикари!

— И на основании этого рассчитывают с полной уверенностью на долгое владение пятьюдесятью рабочими невольниками! Милая перспектива для нас, нечего сказать! — воскликнул Рамиро.

И отойдя в сторону, он закрыл лицо руками и долго глухо рыдал в порыве безысходного отчаяния.

Где бы и при каких обстоятельствах ни сталкивались люди, где бы и при каких условиях ни завязывались между ними отношения, всегда и неизбежно устанавливаются между людьми хорошие или дурные, дружественные или враждебные отношения. То же было и с нашими друзьями, перуанцами и европейцами, направлявшимися напрямик, через дебри и пустыни, из Рио в Перу и попавшими случайно, во время своего пребывания в качестве гостей у одного из племен диких индейцев, в плен к индейцам другого дикого племени, враждебного их гостеприимным хозяевам.