— Правда, дитя мое, он ранил меня, но пока я жива, я никогда не поверю, чтобы сын мой поднял на меня руку умышленно! Нет, это была просто нелепая случайность!

— Кому же предназначался этот удар? — чуть внятно пролепетал мальчик побелевшими губами.

— Его собственной матери, как я тебе сказал! — со злобным ударением повторил сенатор.

— Это неправда, Иоханнес, неправда! Ах, Боже! — старушка пошатнулась, лишившись чувств, и, наверное, рухнула бы на пол, если бы Бенно не удержал ее в своих объятиях. Как перышко, донес он ее на руках до дивана и с тревожной заботливостью подложил ей подушку под голову.

— Ведь она не умерла, дядя? Смотри, какая она бледная…

Сенатор молча дернул звонок. На зов явилась служанка, которой он приказал помочь своей госпоже, после чего снова начал допрос Бенно. Мальчик подтвердил все, что говорил раньше.

— В таком случае ты узнаешь мое решение касательно тебя после, а пока не смей ни на шаг отлучаться из дома, даже в гимназию! Слышишь? — объявил дядюшка.

У Бенно даже сердце упало при последних словах дяди.

— Дядя! Неужели ты хочешь взять меня из класса?

— Нам не о чем больше говорить с тобой! Иди!

Мальчик молча вышел из комнаты и на цыпочках вернулся к себе. Тысячи разных вопросов вертелись у него в голове. Он сидел у окна, подперев голову рукой, и думы, одна другой мучительнее, не давали ему покоя.

Настало время ужина, но его не позвали к общему столу, а прислали ужин сюда. После ужина сенатор вышел куда-то из дома, — все затихло, точно вымерло кругом. В одиннадцатом часу вернулся Цургейден, Гармс запер за ним боковую входную дверь, и затем все опять стихло.

У Бенно стучало в висках, голова шла кругом. Он лег в кровать, но не мог заснуть. Вдруг он почувствовал, что дверь его комнаты бесшумно отворилась, и знакомый голос спросил:

— Ты еще не спишь, Бенно?

Мальчик протянул вперед руку.

— Ах, как хорошо, что ты пришел, Гармс! — и мальчик глухо зарыдал.

Старик дал ему выплакаться и, присев у его постели, тихонько гладил его рукой по плечу, а когда он затих, сказал:

— Ну, если ты еще не очень хочешь спать, то мы с тобой часочек поболтаем!

— Да, да, расскажи мне про отца!

— После, после, сперва ты расскажи мне, что там было с этими цирковыми наездниками…

— Как ты узнал об этом, Гармс?

— Видишь ли, Бенно, часто и стены имеют уши, а у нашей служанки Маргариты особенно тонкий слух! Что же, господин сенатор очень рассвирепел?

— Ах, Гармс, мне пришлось слышать такие ужасные вещи, не относительно себя, но…

— Да, да, знаю!

— Гармс, разве ты уже был тогда здесь, в доме? Все это было при тебе? Да?

— Да, да, только не торопись, я расскажу тебе все по порядку Мы с твоим отцом и господином сенатором мальчиками вместе играли. Мой отец служил у твоего деда, и твою бабушку я помню еще молодой женщиной. Она послала меня к тебе и приказала рассказать тебе все, как было. Сама она еще очень слаба после вчерашнего. Я обещал ей, что расскажу тебе все по порядку.

— Ну говори же, говори!

— Не спеши! Видишь ли, твоя бабушка всегда особенно любила своего младшего сына, Теодора, твоего отца, во всем ему потакала и покрывала все его необдуманные поступки и проделки. Он в детстве был болезненным ребенком, и потому бедная женщина особенно привязалась к нему. Впрочем, это был умный, добрый и приветливый человек, но с одним недостатком, который и погубил его: он страстно любил карты и проигрывал огромные суммы!

— Ради Бога, Гармс, не утаивай ничего от меня!

— Нет, нет, будь спокоен! Итак, старший из братьев, Иоханнес, работал не покладая рук и не разгибая спины для того, чтобы, после нашествия французов, разграбивших весь наш город и пошатнувших нашу торговлю, поддержать фирму Цургейден и не допустить ее до разорения. А младший в это время не думал ни о чем: ни о своем торговом деле, ни о поступлении в университет, о чем мечтала его мать, ни о выборе для себя какой-либо деятельности. Старший обдумывал каждый свой шаг, каждое свое движение, младший же всегда действовал по велению сердца, ничего не взвешивая и не обдумывая. Отношения между братьями всегда были натянутыми и скорее недружелюбными, а однажды настолько обострились, что от слов они перешли к действиям: господин Иоханнес схватил тяжелые каминные щипцы и замахнулся ими над головой брата, последний же, увернувшись от удара, схватил лежавший на столе нож и стал им обороняться.

— Скажи, Гармс, ты сам все это видел, да? — спросил мальчик, с трудом переводя дух от волнения.

— Нет, не я, а твоя бабушка, она была в это время в смежной комнате и сквозь стеклянную дверь все видела. В решительный момент бедная женщина бросилась между своими сыновьями, и нож попал ей в плечо. Все жилы и сухожилия оказались перерезанными, рана была смертельная, но со временем твоя бабушка поправилась, только рука ее и сейчас не действует.

— Что же случилось после того? — тревожно осведомился мальчик.

— Позвали врача, а братья вышли в коридор, обменялись там несколькими словами, а какими, — это никому неизвестно, и с тех пор младший вышел из родительского дома и уже не возвращался в него.

— Не получали ли о нем каких-нибудь вестей впоследствии?

— Никаких! — вздохнул старик, — он пропал бесследно. Вероятно, он давно уже умер!

— Так это еще неизвестно? Никто не может сказать с уверенностью, что он умер? Никто не знает даже, где он жил впоследствии? — воскликнул мальчик.

— Нет, о нем ничего не знают. Но я почти с уверенностью могу сказать, что он умер, так как я поднял всех на ноги, по поручению старой госпожи, чтобы разыскать его, и, несмотря на все мои усилия, мы нигде не нашли ни малейшего следа его. Ну, а теперь пора тебе спать! — добавил старик, подымаясь, чтобы идти.

Бенно удержал его за руку.

— Ах, если бы можно было знать, что отец мой и дядя говорили тогда в коридоре!

— Да уже верно не доброе, так как с тех пор господин сенатор никогда не проходит через коридор и приказал пробить маленькую боковую дверь. Это доказывает, что совесть у него не спокойна!..

Бенно молчал, губы его дрожали; он не в силах был произнести ни слова.

— Ну, спи, спокойной ночи, мой мальчик! — и, загасив свечу, старик опять так же неслышно вышел из комнаты и спустился вниз в свою каморку.

А мальчик лежал неподвижно на своих подушках и все думал и думал о том, что могло произойти между двумя братьями перед их последней разлукой.

Прошло два томительных дня. Мальчик никуда не выходил из дома, он даже исхудал за это время. Гармс навещал его иногда и сообщал, что бабушка все еще больна, а господин сенатор все ведет какие-то таинственные переговоры с капитанами судов.

— Чует мое сердце что-то недоброе! — говорил старик.

Когда же на третий день мальчика позвали к дяде, старик сказал:

— Ну, теперь-то уж мы узнаем, в чем дело!

Бенно взглянул на себя в зеркало, лицо его было бледно как саван, а глаза горели твердой решимостью.

Он пробыл не более пяти минут в рабочем кабинете сенатора, но когда вышел оттуда, то в лице его произошла такая перемена, что Гармс, поджидавший его возвращения в коридоре, даже испугался. Мальчик едва держался на ногах, а лицо его было не только бледно, но какого-то землистого цвета. Старик едва успел подхватить его, чтобы не дать ему упасть на каменный пол. Бедняжка, не вымолвив ни слова, лишился чувств. Добрый старик отнес его наверх в его комнату и стал хлопотать около него. Вскоре мальчик очнулся.

— Скажи, мы одни, Гармс? — спросил он.

— Да, совершенно одни, мой дорогой!

— Так слушай, Гармс, дядя отправляет меня в Рио-де-Жанейро к одному знакомому торговцу, где я должен поступить в учение — сортировать кофе и склеивать пакетики. Я мечтал об университете, а вместо того…

— О-о! Это нечто неслыханное! Жестокий, бессердечный человек! Грех ему будет за это! — замахал руками старик. — И ты один отправишься в такое далекое путешествие?