Хуремиты[1]

То было в начале VI века. Арабские кони еще не топтали нив и пастбищ Ирана, страной правили еще цари из туземной династии Сассанидов, господствовала официальная религия Зороастра и в бесчисленных храмах горел священный неугасаемый огонь — лучшее творение доброго бога Агура Мазды, дававший тепло в холодные ночи и свет, от которого бежали злые духи и хищные звери. Иранский крестьянин, прикованный к земле, принадлежавшей не ему, а либо царю, либо знати — крупным феодалам, занимавшим высокие посты при дворе, правившим провинциями, командовавшим войсками, — этот крестьянин стонал под бременем налогов, и податей, земельных, подушных и иных. Не слаще жилось и тем из крестьян, которые находились под властью мелких помещиков, дехканов, разбогатевших крестьян, происходивших из старших в роде среди первых поселенцев того или другого селения.

Феодалы беспрерывно восставали против царей, свергали и убивали их. Цари не щадили враждебных им феодалов. «Царь Гормизд, — как говорит арабский историк Табари, — казнил 13600 человек из знати, заботился о простых воинах, а с рыцарями был скуп; с трудом переносил общество знати, был благосклонен к ничтожным людям». Феодалы его свергли.

Хозрой II «притеснял знать» и был убит.

Такую же борьбу с феодалами вел и царь Кавад.

В его время, т. е. в начале VI века, появился в Иране мобед, т. е. служитель религии Зороастра, — Маздак, который стал проповедывать странное, неслыханное дотоле учение. Он не проповедывал никаких ересей, никаких отклонений от государственной религии, он учил, что надо быть добродетельным, избегать всяких преступлений. Преступления же всегда происходят из-за женщин и из-за богатства. А потому, чтобы не было преступлений, надо уничтожить право собственности, раскрепостить женщин, а богатство передать бедным.

В случае надобности он прибегал для вящшего убеждения слушателей к уловкам и приемам, излюбленным его сословием. Он прятал в подземелье преданного человека и зажигал над подземельем священный огонь. И вот из огня раздавался голос, повелевавший слушаться Маздака и исполнять его веления.

Да и без этих ухищрений учение Маздака привлекало широкие массы иранской бедноты. Крестьянство Ирана, находясь в крепостной зависимости у крупных и мелких землевладельцев, неизбежно разорялось от чрезмерных обложений и повинностей.

В угнетенных массах издревле ходили предания о бывшем когда-то золотом веке, о добром царе Ширвине, при котором крестьянин жил в довольстве на собственной земле, не зная крепостной зависимости, ни угнетения господ, ни невыносимого бремени налогов. И тверда была вера, что Ширвин появится, прогонит господ и вновь настанет золотой век. И вот, казалось, долгожданное время пришло. Сотни тысяч обнищавших крестьян покидали ненавистные места и шли за Маздаком. Революционное учение широко разливалось по Ирану. Народные волнения и крестьянские восстания вспыхивали в разных краях Ирана.

Царь Кавад вел ожесточенную борьбу с феодалами, но не мог с ними справиться: войско Ирана состояло из ополчения, которое набиралось теми же феодалами; отряд личных телохранителей царя был явно недостаточен для этой борьбы. Торговая буржуазия имела тогда еще весьма мало значения.

Стремясь успокоить народные волнения и вместе с тем привлечь на свою сторону крестьянство, чтобы, опираясь на него, обуздать феодалов, Кавад приблизил к себе Маздака, сделал его своим главным советником и предпринял ряд реформ в духе его идей. Женщины освобождались от гаремного заточения, земли отбирались у помещиков. Феодалы упорно боролись за свои привилегии, и плохо вооруженные крестьяне не были в состоянии одолеть закованных в броню конных рыцарей. Победа, в конечном счете, осталась за феодалами; крестьяне были разбиты, и Кавад был взят в плен и заточен в крепость. Скоро, однако, ему удалось бежать в соседнее государство, лежавшее на север от Аму-Дарьи, к турецкому хакану. Хакан согласился оказать ему поддержку, и через четыре года после бегства из Ирана Кавад вернулся при помощи турецких войск и вновь овладел престолом.

Революционное движение, поднятое проповедями Маздака, принимало все более грозный характер, и Кавад предпочел помириться с феодалами, отменить реформы, навеянные учением Маздака, и бросить все силы на подавление восставшей бедноты. Что касается Маздака, то, по некоторым источникам, сам Кавад, по другим — его сын и преемник Хозрой Нушерван велел схватить проповедника и предать его мучительной казни. Приверженцы Маздака подверглись жестоким гонениям. За последние годы царствования Кавада им и его преемником было истреблено более ста тысяч маздакитов.

Движение было подавлено. Приверженцы Маздака загнаны в глубокое подполье, но идеи его продолжали жить в угнетенных массах, наравне с легендой о царе Ширвине. Особенно многочисленные приверженцы Маздака остались в северных областях Ирана: в Азербайджане, западном Джебале, Гиляне, Мазандеране и Хорасане. Много было их и в Иране, — в окрестностях иранской столицы Мадаине, или Ктезифоне.

Прошло сто лет, и кочевники восточной Аравии, гонимые земельной нуждой и недостатком пастбищ, ринулись на благодатные нивы Ирана для захвата богатой добычи и тучных полей. В битве при Кадезии они громили многочисленное, но нестройное ополчение Ирана, взяли и разграбили столицу, поделили несметную добычу. Земли Савада, принадлежавшие до того царю, перешли в собственность мусульманского государства, а крестьяне оставлены на земле с обязанностью платить казне халифа подушную подать и оброк за землю — харадж. Обложение было едва ли тяжелее, чем при туземных царях. При исключительном плодородии низовьев Тигра и Евфрата, которые давали урожаи пшеницы сам-сто в первый год и сам-тридцать во второй год от оставшихся на поле неубранных зерен, харадж в размере четырех дирхемов с джериба[2] казался не слишком обременительным; тяжело было то, что за пахотные земли, которые крестьянин не мог засеять, он должен был платить оброк в размере одного дирхема с джериба.

После небольшой передышки арабы двинулись на восток. В битве при Нехавенде, на пороге Иранского плоскогорья, была разгромлена последняя армия царя, и шестнадцать лет спустя после битвы при Кадезии весь восток Ирана подпал под власть правителей арабов — халифов.

Арабы не встречали почти никакого сопротивления. Могущественные феодалы, особенно многочисленные в восточных провинциях, предпочитали покоряться без боя и заключать с арабами мирные договоры. Им оставлялись их земли, они продолжали управлять своими подданными, сохраняли свою религию, только должны были платить единовременно условленную по договору сумму и затем ежегодно вносить определенную дань. Конечно, в этих областях положение крестьянства ухудшилось, так как платежи арабам перекладывались на крестьянство, а бремя оброков и повинностей, лежавших на нем ранее, не снималось. Единственным выходом из тяжелого положения для крестьянина оставался переход в ислам. Перешедший в ислам освобождался от крепостной зависимости, уходил из селения, забирая свою движимость. Поле свое он должен был передать односельчанам. На его односельчан перекладывались и, все повинности, которые нес уходящий. Общая сумма дани с селения не уменьшалась с его уходом, и тяжесть ее давила еще больше на оставшихся.

Сам новообращенный направлялся в город, должен был приписаться к какому-нибудь арабскому племени и заносился в списки арабского войска, получал права на жалованье, которое первое время халифата уплачивалось всем мусульманам. Приписка к арабскому племени делала его клиентом (мевла) этого племени, что ставило его в положение раба, отпущенного на волю своими господами. Он оказывался в полной зависимости от своего патрона: не имел права жениться, не мог выдать дочь замуж без согласия своего патрона; если он умирал без прямых наследников, его имущество переходило к патрону. Арабы глубоко презирали покоренные ими народы: например, в разговоре между собой они называли друг друга почетным именем: «О, отец такого-то Абу Бекр — отец Бекра, Абуль Аббас — отец Аббаса», новообращенных же называли просто по имени, наравне с рабами. Общественное положение клиента в арабской империи характеризует поговорка того времени: «Молитву делает недействительной прикосновение к молящемуся собаки, осла и мевла». Таким образом прав, присвоенных мусульманину-завоевателю, новообращенный не получал, однако положение его на некоторое время улучшалось и он освобождался от крепостной зависимости и уплаты подушной подати, мог уйти в город и заниматься там торговлей и ремеслами; жалованье, положенное каждому мусульманину, поддерживало его существование. Однако выплата жалованья производилась только первое время халифата, и скоро оно стало выплачиваться только военнослужащим.