Придя домой, а уже был полный вечер, около 7.30, в сумерках обнаружил полный разгром. Балкон побит осколками и, вообще, всё сейчас очень трудно описать. Еле сготовил чай. Постоянно слетает ДВП с дверей из-за гремящих то с одной стороны, то с другой, сильных взрывов, глушит барабанные перепонки. Меня, как выжали, выдавив волю к жизни. Я взял свечки и пошёл, заперся в туалете, где и пишу. Это наиболее безопасное место в нашей квартире.

Ну ещё, тополь, что рос перед нашим окном во второй комнате, срубило по наш этаж. А так все дома вокруг порушены. Когда был в подвале восьмого подъезда явились двое знакомых, живущих возле девятиэтажки. Их дома разбило, а одного ранило.

А ещё вчера вечером был пожар в квартире над нами, который опишу как-нибудь. Мы его потушили. Тушил, в основном, Виктор, я только выбил дверь и поднёс два ведра своей воды, а вода сейчас дорога. На том и закончу.

Погода была, как вчера. Р.атм не знаю. Сейчас 21.30. Надо устраивать отдых, со «старым Новым годом!»

14. I. 1995 г. (по воспоминаниям). Спустился в подвал, где находились Гена, его сын, Надежда с дочерью Женей и двумя детьми: девочкой и мальчиком. Они предложили мне сесть. Я сел на стул возле выхода. Да ещё здесь находились мужчина и женщина из квартиры такой же, как у нас из шестого подъезда. Они вообще все жильцы шестого подъезда. Поговорили о всяком. Они спросили меня:

— Что? Ты у нас хочешь находиться?

Я сказал, что «да». Они попросили меня не приводить сюда Володю и, вообще, ты пришёл, больше нам никто не нужен. Как будто этот подвал принадлежит им. Здесь же находились их вещи, и они, то и дело, между обстрелами ходили и приносили сюда свои вещи.

Обстрел был очень сильным. Дрожали плиты, сыпался песок. Один осколок пробил железный силовой электроящик насквозь. Два раза разбивало входные двери. Мы их чинили. Из соседнего подъезда людей я не встречал, только раз между обстрелами, выйдя из дома встретил (это было ранним утром). Марию с Игорем, уходящими куда-то из дома. Я в это время подбирал свои вещи, выпавшие из разбитого ящика балкона. Несколько раз я поднимался в квартиру, пытаясь найти рюкзак. Перерыл буквально все возможные места, но его не нашёл. Кто-то видать, зашедший в мою квартиру, разбил стекло на двери в коридоре в комнату. И ещё побиты были несколько рюмок. В квартире был слой битой штукатурки. Я попытался как-то в маленькой комнатке навести элементарный порядок, для чего не знаю. После нашёл чехол от спальника и решил в него сложить вещи, с которыми я пойду в подвал ночевать. В общем, я спустил в подвал мягкий стул, железный стул, табуретку, байковое одеяло и кусок тёплого одеяла.

Были случаи, когда боевики пытались проникнуть к нам в подвал, пытаясь открыть входную дверь. Тогда мы пытались притаиться.

При взрывах иногда тухла лампа, но её зажигали. Дети есть дети, между взрывами они смеялись, играли. Их голос был слышен далеко и всякий раз их надо было успокаивать.

Гена и Иван (будем так его называть) часто спорили, что называется по пустякам. От этого в подвале становилось невыносимо. Например такой разговор. Гена:

— Мы, как дураки, всё время работали, работали и ничего не имеем.

Иван:

— Это почему ещё я дурак? Почему это мы дураки? Если ты дурак, то не обзывай нас дураками.

И пошло-поехало. Только этот спор затихал, следом возникал другой.

Гена, очевидно, считал себя самым правильным человеком, подтверждая это, всевозможными рассказами и случаями из своей жизни.

Между этими рассказами он, то и дело, доставал список своих ящиков и с сыном обсуждал, где что они положили и ремонтировал свой примус «Шмель».

Я сготовил жидкую кашу на воде из гречки. Поел половину. Было абсолютно не вкусно.

При разговорах вечером я посоветовал уйти отсюда, предположив, что это предварительные налёты, хотя они были очень жестокими, с целью выкурить нас из подвалов, а после разрушить дом. Иначе какую ещё можно было увидеть здесь цель? И у меня возникла мысль, что дом обречён.

Как ни странно, все сразу согласились, кроме Гены и его сына. Они были просто очень сильно обрадованы, что все уйдут, и подвал достанется им одним. Меня же постоянно занимала мысль: занимается ли он мародёрством?

Гена говорил, что ему всё равно: кто будет — он со всеми договориться и с чеченцами и с российскими. Для российских он уже приготовил баллон вина. А при чеченцах он ходил везде и воровал с полей всё. Он такой позиции в жизни.

Меня просто коробило, но я пытался себя сдержать. Сыну он всё повторял:

— Ну, пойдём, пойдём, я тебя провожу к своему хорошему товарищу на консервном заводе.

На что тот отвечал:

— Нет, папа, я останусь с тобой.

От этого шёл такой вонючий дух лицемерия, что я всё же не сдержался и выпалил в запале всё, что думал об этом. Но всё же всё это было хотя и сильно эмоционально, но в пределах. Я, конечно, не сказал, что он — гнус и прочее…животное, но может быть и нужно быть немного таким.

Возникает спор между Надеждой и Женей житейского характера. Надежда пыталась руководить Женей, как девчонкой, но та её сразу ставила на место. Дальше воспитательные нюансы с детьми. И это всё при обстрелах, обстрелах.

Я расположился на стульях. Вроде получилось неплохо. Когда я устраивался, меня спросили: храплю ли я. Я ответил, что да. Они заявили, что будут меня будить, а я заявил, что это не их дело, и они замолчали.

Ночью были постоянные обстрелы. Легли мы, потушив лампу, потому что осталось мало керосина, но когда начался обстрел, испуганная жена Ивана, потребовала зажечь лампу. Бросились искать спички, обо что-то спотыкались, ругались. Наконец, лампу зажгли и все успокоились, несмотря на продолжающийся обстрел.

Всю ночь вертелся с боку на бок, временами забываясь. Медленно приходит сознание. Возникает чувство нереальности. В глазах блещется рассвет. Пробуждение и ощущаю, что это стена блоки подвала, на которую падает слабый свет лампы.

15. I. 1995 г. Ну всё, встаю. 5.30. Собираю постель, на которой спал. Одеваю куртку и поверх плащ. Начинают собираться и те, кто покинет этот подвал. Я их не жду и поднимаюсь к себе, так как я не собрался. Советую им не идти одной толпой и ещё, что я услышу, когда они пойдут. Я с ними пойду только до «Богатыря», а там мне надо зайти к сестре и решить, но может быть я ещё останусь.

Поднимаюсь наверх и понимаю, что взять с собой что-либо нельзя, так как, увидев меня с вещами, просто могут не выпустить из города.

Слышу, как уходят из подвала люди. Они переходят на другую сторону. Окликиваю их и советую идти по Анисимова, но они идут по Ивановскому переулку.

Я тоже уже выхожу, поставив дверь на петли и замкнув замок, но понимаю, что это вряд ли поможет при обстреле.

Выхожу, миную заваленный двор. Хрустит стекло и штукатурка, валяются карнизы, навесы, всякий хлам.

Заворачиваю за угол, и начинается обстрел. Воют снаряды, слышится взрыв, но до дома. Я пробегаю к углу. Иду по Анисимова к Сунже. Эта (правая) сторона не пострадала. Пересекаю улицу. Выхожу на угол, сворачиваю, чувствую слабость. За углом останавливаюся, отдыхаю. Обстрел идёт. Снова иду. Стараюсь идти там, где стены зданий менее повреждены осколками.

По диагонали пересекаю детский сад. Выхожу к свалке мусора, иду во двор, где домоуправление и захожу в подъезд. Отдыхаю.

Слышу кто-то идёт, подходит. Это наши. Идём вместе и расстаёмся. Они направо на автовокзал, а я — налево к Нине. Сворачиваю во двор девятиэтажки с «Богатырём». Навстречу мне идут боевики. Стараюсь не волноваться, иду навстречу. Равняюсь, здороваюсь по-русски. Кто-то отвечает. Иду по двору. Взрывы слышатся в районе Сунжи. Дохожу до 18-й школы, сворачиваю, выхожу на Ленина и через дорогу к Дашосаю. Здесь редкие встречные. Подхожу к подъезду, вижу Нину в соседнем подъезде. Подхожу, они готовят на костре еду. Прошу её подняться наверх. Мы поднимаемся в их квартиру, но она, сославшись на желание сходить в туалет, уходит. Я её жду. Её нет. Спускаюсь вниз, встречаю её мать, тут же Нина. Они приглашают меня поесть. Ситуация, как мне показалось несколько странная.