Военным комендантом Барселоны был в это время Деспухол, так вероломно обещавший Ризалю полную неприкосновенность на Филиппинах и без суда сославший его в Дапитан. У него хватило цинизма распорядиться привести к нему его жертву. Это было последнее свидание Ризаля с лживым и беспринципным Деспухолом, столько раз обсуждавшим с ним проекты необходимых реформ. Благородная простота и спокойствие Ризаля заставили покраснеть даже виновника его гибели.

Ризаль и тут остался верен себе. Приведенный под конвоем, он держал себя просто и с достоинством. Ни одного слова упрека не услыхал бывший генерал-губернатор, никаких признаков страха не обнаружил он на приветливом и вдумчивом лице Ризаля.

В тот же день арестованный Ризаль был отправлен обратно в Манилу.

Телеграф разнес весть об отправке Ризаля в качестве арестанта для суда в Манилу. Все эмигрантские колонии в Мадриде и других европейских столицах откликнулись на нее единодушным протестом; эта весть вызвала возмущение всех прогрессивных европейских элементов. Многочисленные друзья Ризаля ясно представляли себе неизбежный результат колониального «правосудия».

Друзья Ризаля деятельно отыскивали способы спасти его, прежде чем судно прибудет в Манилу. Они знали, что лишь только за Ризалем закроются ворота крепости Сант-Яго, уже ничто не сможет вырвать пленника из когтей его врагов.

Старый друг Ризаля юрист Антонио Рехидор, в чьем доме филиппинский поэт находил дружескую заботу и уют, выдвинул план освобождения Ризаля в момент, когда пароход прибудет в Сингапур. При помощи английских друзей Ризаля ему удалось добыть в Лондоне бумаги, по которым, на основе английского закона «habeas corpus», он думал вырвать арестованного из рук его тюремщиков.

Но и здесь судьба была против Ризаля. Его отправили на обычном пароходе, но в последний момент на судно был погружен отряд испанских солдат, спешно направленный в колонию для борьбы с разгоравшимся восстанием. Мирный пароход превратился в военный транспорт, и когда он вошел в Сингапурский порт, на его мачтах развевался военный флаг королевской Испании. План освобождения Ризаля рухнул. Английские портовые власти не решились вторгаться на территорию испанского «военного судна». Трагическое путешествие на родину продолжалось. Ризалю суждено было выпить чашу до дна.

Третьего ноября 1896 года тяжелые решетки форта Сант-Яго во второй раз закрылись за Хосе Ризалем. Он оказался в полной власти своих врагов.

Восстание и первые победы отрядов «Катипунана» доводят испанских резидентов и монахов до неистовства.

По указке монашеских орденов генерал-губернатор производит бесчисленные аресты. Виновных в восстании ищут прежде всего среди видных буржуазных националистов, известных испанским властям и монахам своими либеральными идеями, критикой орденов и участием в масонских ложах.

Серию казней открывает расстрел 12 сентября тринадцати «кавитских мучеников», как назвал филиппинский народ первые жертвы массового террора колонизаторов. Аресты и казни широкой волной прокатились по центрам Пампанги, Булакана, Нуэва Эсиха. Колониальные власти с жестокостью и садизмом, достойными их сегодняшних потомков из банд фашистского генерала Франко, убивают и до смерти замучивают пленных повстанцев. «Цивилизованные и религиозные захватчики пытали своих пленников, жгли их, душили, потрошили внутренности, возобновили все пытки инквизиции, стискивание пальцев, колья, дыбу…» — писал современник-филиппинец Рамон Рейес Лала.

В течение одной только ночи из сотни арестованных, запертых в узком и душном погребе, задохнулось более шестидесяти человек.

Аресты и казни производились среди всех слоев населения, в том числе и умеренных буржуазных националистов, не связанных с «Катипунаном» и высказывавшихся против вооруженного восстания.

Но все это кажется недостаточным кровожадным монашеским орденам. Монахи чувствуют, что на них в первую очередь направлена всеобщая ненависть, и они требуют все новых и новых жертв. Они ведут в Мадриде кампанию против генерал-губернатора Бланко, обвиняя его в мягкости и бездеятельности, и добиваются его отозвания.

Двадцать пятого октября 1896 года в Маниле появляется сменивший Бланко генерал Камило Палавьеха и через несколько дней занимает генерал-губернаторский дворец.

Только необычайной кровожадностью Палавьеха можно объяснить тот факт, что его предшественник Рамон Бланко вошел в буржуазную историю как «гуманный человек». С приходом к власти Палавьеха террор усиливается. Генерал-губернатор непрерывно требует военных подкреплений из Европы, умножая казни и пытки. Он создает в Маниле постоянный военно-полевой суд, утверждает смертные приговоры, вынесенные судами еще при Бланко, широко практикует конфискацию имущества и капиталов «подозрительных» филиппинских богачей.

Репрессии против умеренно настроенных буржуазных националистов толкают и последних в лагерь революции. Восстание разрастается. Оно вспыхивает все в новых и новых пунктах.

Филиппинский народ начал свою борьбу, вооруженный кольями, копьями и длинными крестьянскими ножами-боло. Но в боях с испанскими войсками и гражданской гвардией повстанцы добывали себе огнестрельное оружие.

Рассеянные в одном месте, революционные отряды немедленно соединяются в другом. Вокруг Бонифацио и его революционных соратников — Эмилио Хасинто, Макарио Сакай, Фаустино Гильермо объединяются народные ополчения. Повстанцы приступают к созданию регулярных революционных армий, подчиненных революционным командирам, часто выходцам из народных низов.

Восстанием охвачен не только Центральный Люсан: оно перекидывается на ближайшие острова — Миндоро и даже на Минданао.

К концу декабря Палавьеха удается одержать в нескольких сражениях победы над революционной армией и даже захватить обратно Кавите, эту колыбель филиппинских революционных восстаний.

Но все эти победы непродолжительны и нетверды. В городе Кавите восставшие пленные-революционеры вырываются из тюрьмы на свободу и, сражаясь с испанскими солдатами, присоединяются к революционной армии.

«Усмиренные» испанскими войсками районы восстают вновь. Колонизаторы ждут нападения отовсюду, и в своих попытках пресечь революцию обрушиваются на городских обывателей и население мирных деревень. Этим они только расширяют фронт гражданской войны, возбуждая против себя все филиппинское население.

Знаменем филиппинского народа все время остается имя Ризаля. Арестованный и запертый в замке Сант-Яго, Ризаль вдохновляет филиппинский народ на новые подвиги. А сам он с ужасом смотрит из-за решотки тюремной камеры на пожар революции и на рекою льющуюся кровь своих собратьев, замученных колониальными палачами.

Рамон Бланко, уступая настоянию монахов, вернул Ризаля в Манилу и поместил за решетку крепости, но он старался оттянуть неизбежную гибель человека, которого еще несколько месяцев назад с искренней симпатией рекомендовал своему другу Аскаррадо.

С приходом к власти Палавьеха монашеской клике стало легче ускорить казнь своего ненавистного обличителя. Наконец-то, монашеские ордена смогут заставить его расплатиться кровью за все сарказмы «Не касайся меня» и «Эль филибустерисмо», за страстные статьи в «Эль солидаридад», за антиклерикальные памфлеты.

Но пред лицом всего мира даже Палавьеха понимал, что Ризаля нельзя казнить без инсценировки суда, без каких-либо, хотя бы и вымышленных, улик.

Колониальные власти пытаются вынудить у арестованных друзей и знакомых Ризаля признание, что он принадлежит к членам «Катипунана» и участвовал в подготовке восстания. Но филиппинские патриоты терпеливо переносят допросы и мучения, и даже испытанным следователям не удается добиться нужных лжесвидетельств.

Долгие дни продолжалась пытка брата Ризаля — Пасьяно. Пальцы его левой руки зажимают в тиски, в правой руке у него перо, которым он должен подписать свидетельство против Хосе. Несколько раз несчастный терял сознание от нечеловеческих мучений, но палачи не смогли вырвать у него ни одного показания против брата. Пасьяно выпустили лишь после того, как довели его почти до сумасшествия.