И июня в 3 день, видя государь царь такое в миру великое смятение, велел ево земсково судью Левонтья Плещеева всей земле выдать головою, и его Левонтья миром на Пожаре прибили ослопьем. И учели миром просити и заступников ево единомыслеников Бориса Морозова и Петра Траханиотова. И государь царь высылал на Лобное место с образом чюдотворныя иконы Владимирския патриарха Иосифа Московскаго и всея Русии, и с ним митрополит Серапион Сарский и Подонский, и архиепископ Серапион Суждальский, и архимандриты, и игумены, и весь чин священный. Да с ними ж государь посылал своего царскаго сигклиту бояр своих: своего государева дядю болярина Никиту Ивановича Романова, да болярина князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасково, да болярина князя Михаила Петровича Пронсково, и с ними много дворян, чтоб миром утолилися. А заступников Левонтьевых Бориса Морозова и Петра Траханиотова указал де государь с Москвы разослать, где де вам миряном годно, и впредь де им Борису Морозову и Петру Траханиотову до смерти на Москве не бывать и не владеть и на городех у государевых дел ни в каких приказех не бывать. И на том государь царь к Спасову образу прикладывался, и миром и всею землею положили на ево государьскую волю.

И того ж дни те прежреченные Борис Морозов и Петр Траханиотов научением дьявольским разослали людей своих по всей Москве, велели всю Москву выжечь. И они люди их большую половину Московского государства выжгли: от реки Неглинны Белой город до Чертольския стены каменново Белово города, и Житной ряд и Мучной и Солодяной, и от тово в миру стал всякой хлеб дорог, а позади Белова города от Тверских ворот по Москву реку да до Землянова города. И многих людей из зажигалыциков переимали и к государю царю для их изменничья обличенья приводили, а иных до смерти побивали.

И июня в 4 день миром и всею землею опять за их великую измену и за пожег возмутились и учели их изменников Бориса Морозова и Петра Траханиотова у государя царя просить головою. А государь царь тое ночи июня против 4 числа послал Петра Траханиотова в ссылку, на Устюг Железной воеводою. И видя государь царь во всей земле великое смятение, а их изменничью в мир великую досаду, послал от своего царьского лица окольничево своего князь Семена Романовича Пожарсково, а с ним 50 человек московских стрельцов, велев тово Петра Траханиотова на дороге сугнать и привесть к себе государю к Москве. И окольничей князь Семен Романович Пожарской сугнал ево Петра на дороге у Троицы в Сергееве монастыре и привез ево к Москве связана июня в 5 день. И государь царь велел ево Петра Траханиотова за ту их измену и за московской пожег перед миром казнить на Пожаре. А тово Бориса Морозова государь царь у миру упросил, что ево сослать с Москвы в Кирилов монастырь на Белоозеро, а за то ево не казнить, что он государя царя дятка, вскормил ево государя. А впредь ему Борису на Москве не бывать и всем роду ево Морозовым нигде в приказех у государевых дел, ни на воеводствах не бывать и владеть ничем не велел. На том миром и всею землею государю царю челом ударили и в том во всем договорилися. А стрельцов и всяких служивых людей государь царь пожаловал, велел им свое государево жалованье давать денежное и хлебное вдвое. А которые погорели, и тем государь жаловал на дворовое строенье по своему государеву разсмотренью. А дятку своево Бориса Морозова июня в 12 день сослал в Кирилов монастырь под начал»[79].

Иностранные источники сообщают нам некоторые дополнительные подробности произошедшего восстания. Так, шведский резидент писал королеве Кристине о начале событий в Москве: «16 человек из числа челобитчиков были посажены в тюрьму. Тогда остальные хотели бить челом супруге его царского величества… за ней шел Морозов, челобитье не было принято, и просившие разогнаны стрельцами. Крайне возмущенный этим народ схватился за камни и палки и стал бросать их в стрельцов. При этом неожиданном смятении супруга его царского величества спросила Морозова, отчего происходит такое смятение и возмущение, почему народ отваживается на такие поступки и что в данном случае нужно сделать, чтобы возмутившиеся успокоились. Морозов отвечал, что это — вопиющее преступление и дерзость, что молодцов следует целыми толпами повесить».

На следующий день в Кремль ворвалась огромная толпа москвичей. Когда царь сошел с крыльца, ему стали жаловаться на притеснения. Восставших было столько, что стрелецкие полки не смогли сдержать их натиска. Да и сами стрельцы, тесно связанные с городскими жителями, не хотели останавливать восставших. Царь сам вышел на крыльцо и пытался уговаривать народ. По сведениям того же шведского резидента, стрельцы не подчинились приказу Морозова и не стали стрелять в толпу.

Автор одной из самых авторитетных книг о московских делах середины XVII века Адам Олеарий так передавал ход событий: «Когда тут боярин Борис Иванович Морозов вышел на верхнее крыльцо и начал, именем его царского величества, увещевать народ не требовать этой выдачи, то в ответ раздались крики: «Да ведь и тебя нам нужно!» Чтобы спастись от лично ему угрожавшей опасности, Морозов должен был вскоре уйти. После этого чернь напала на дом Морозова, великолепный дворец, нахолившийся в Кремле, разбила ворота и двери, всё изрубили, разбили и растащили, что здесь нашлось, а чего не могли унести с собою, попортили. Одного из главных слуг Морозова, решившегося противостоять им, они выбросили из окна верхней комнаты, так что он остался лежать мертвым на месте[80]. Они, правда, застали в доме жену Морозова, но не нанесли ей никакого телесного вреда, а сказали лишь: «Не будь ты сестра великой княгини, мы бы тебя изрубили на мелкие куски»… Между прочими драгоценными вещами они разбили и карету, которая была снаружи и изнутри обита золотой парчою, с подкладкою из дорогих соболей; ободки колес и всё, что обыкновенно делается из железа, у этой кареты было сделано из толстого серебра… Жемчуг меряли они пригоршнями, продавая полную шапку за 30 талеров, а чернобурую лисицу и пару прекрасных соболей — за полталера. Золотую парчу они резали ножами и распределяли между собой»[81].

Восставшие разорили дома нескольких бояр и забили палками дьяка Назария Чистова, с именем которого связывался соляной налог. Затем снова ворвались в Кремль и требовали выдать ненавистных бояр на расправу. Во дворце решили пожертвовать несколькими боярами. Два начальника приказов — Леонтий Плещеев и Петр Траханиотов — были выданы восставшим и растерзаны перед кремлевскими теремами.

Но народ упорно требовал выдачи царского любимца — Бориса Морозова. Родственники царя угощали вином и медом стрельцов, охранявших Кремль, и московских купцов; духовные лица усовещали озлобленный народ. Царь в один из дней вышел к народу и обещал правосудие, льготы, уничтожение монополий и милосердие. Со слезами на глазах он просил пощадить своего воспитателя. Трижды он высылал на переговоры к народу патриарха Иосифа. Наконец сам «вышел к народу с обнаженной головой и со слезами на глазах умолял и ради Бога просил их успокоиться и пощадить Морозова за то, что он оказал большие услуги его отцу».

В конце концов Алексей Михайлович обещал отставить Морозова от всех государственных дел. Пользуясь затишьем, Морозова тайно вывезли из Москвы в Кирилло-Белозерский монастырь. В письмах, посланных монастырским властям, царь называл боярина своим отцом, воспитателем, приятелем, своей второй натурой. Письма полны опасений за безопасность Морозова. Царь требовал, чтобы монастырские власти тщательно охраняли Морозова, грозил опалой за оплошность и обещал за всё добро, что увидит боярин в Кириллове монастыре, пожаловать их так, что «от зачала света такой милости не видывали».

В конце августа Алексей Михайлович счел, что опасность миновала, народ в городах и особенно в Москве поуспокоился и Морозову можно переехать поближе к столице. Он написал письмо архимандриту Кириллова монастыря: «Как сия грамота придет, и вы известите приятелю моему и вместо отца моево родново боярину Борису Ивановичу Морозову, что время ему, воспитателю моему, ехать в деревню в Тверскую ево… А как приедет ко мне Борис Иванович, и что скажет про вас, по тому и милость моя к вам будет; и печать моя у сей грамоты, и вам бы верить сей грамоте, и отпустить ево с великою честью и з бережатыми, и чтобы берегли ево здоровья накрепко»[82]. Морозов выехал в свою тверскую вотчину, а оттуда вскоре в село Павловское. В октябре 1648 года он уже был в столице на крещении царского первенца, царевича Димитрия Алексеевича.