Нет, не как тогда! Тогда счет шел на секунды, досадная оплошность стала страшной карой, он не успел, просто не успел… И об этом никто теперь не узнает… А сейчас у него есть время — не меньше недели. И он найдет способ спасти девочку, не причиняя ей душевной боли, не раня ее… Она не должна узнать ТАКУЮ правду, может быть, потом, позже… Но не сейчас.

А сейчас этот последний выкидыш древнего зла подталкивает ее в ту дверь, по другую сторону которой ее ждет только смерть… ПОДТАЛКИВАЕТ! Единый правый, она НЕ ХОЧЕТ ИДТИ!!! Одно его слово, и она могла остаться САМА, а он не смог подобрать этого слова! Опять не смог. Он еще успеет остановить ее, пусть в последний момент, но успеет!

Корнелиус рванулся к двери и тут же повалился кулем на пол… Острая боль обожгла грудь, перерезав пополам все его естество, в последней попытке встать он скреб скрюченными пальцами по паркету, оставляя ногтями борозды в мореном дубе, разум затуманился и наступила тьма…

…Конечно, Полин, а кто еще? Кто еще способен находиться там, где требовалось выхаживать, отпаивать, успокаивать? Она, лишенная всякой магии, всегда сердцем чувствовала разного рода неприятности. Вот и сейчас именно она нашла своего хозяина на полу его кабинета. По полу рассыпались сдобы, которыми она шла потчевать Корнелиуса. Переворачивая его на спину, Полин зычным голосом не переставая звала на помощь, и через несколько минут кабинет был заполнен птенцами и прислугой, все суетились, искали нужный эликсир, подкладывали подушки, наполняли донорской силой…

Когда сердечная боль отступила, Корнелиус выставил всех вон… Ему необходимо было думать, как поступить с некромантом, как вытащить Джурайю живой, а для этого требовалось полное уединение. Полин, поворчав, посадила возле дверей дворецкого и всучила неразумному хозяину в руки колокольчик. Если что — звякнет, кто-нибудь да услышит. (Дворецкий в это время усиленно кивал и клялся глаз не сомкнуть.) Он опять, слово за словом, проигрывал в памяти тот разговор с некромантом в этом самом кабинете каких-то пару часов назад…

— Ну здравствуй, старый враг.

— И тебе не болеть… Лучше просто сдохни.

— Ай-яй-яй, какие мы некультурные. Впрочем, чего еще ожидать от вас, западных варваров? Только и умеете, что мечами размахивать, да и то довольно посредственно. А стоит прийти к вам просвещенному человеку — и сразу начинаете хамить, потому что ничего больше не умеете.

— Вот и валил бы к себе, жил среди просвещенных, вроде тебя…

— Это ты зря, мальчик. Ты не обидишься, если я буду называть тебя именно так? Я ведь старше тебя лет на триста. Мое искусство позволяет жить неограниченно долго.

— Паук…

— Лайся-лайся. Да, чтобы жить, я беру жизни низших существ. Хочешь, и твою заберу? Не принимай гордых поз. Я ведь, хе-хе, вижу страх в твоих глазах. Тебе не защититься, если я захочу тебя уничтожить. Да, слабоват ты стал… Помнится, когда-то ты был почти равен мне… Так и не восстановился после нашей последней встречи? А ведь я тебя по-настоящему тогда опасался, быть почти равным Владыке Смерти — это серьезно. Но между «почти» и «равен» — пропасть, сам понимаешь. Так вот, мальчик мой, сильный и просвещенный сам выбирает, где жить и как, не спрашивая мнения быдла наподобие вас.

— Что тебе надо?

— Вот, это уже другой разговор. Я пришел забрать то, что мое по праву.

— Здесь нет ничего твоего.

— Ученица, мой старый враг… Хотя какой ты враг? Враг — это высший статус отношения к человеку, даже выше, чем друг. Признавая человека врагом, ты признаешь его равным себе, а ты мне не равен, совсем не равен. У тебя и сил-то хватило, только чтобы до второго ранга восстановиться…

— Оставь свои мысли при себе, сволочь. От твоих речей меня тошнило еще двести лет назад.

— Я же не виноват, что вы, варвары, ничего не смыслите в великом искусстве риторики. Впрочем, неважно. Я пришел за ученицей, и я ее заберу.

— Если она сама захочет пойти с тобой.

— Захочет. Захочет-захочет, не волнуйся. А ты будешь сидеть и молчать, потому что если ты скажешь хоть слово… В поместье сейчас два десятка человек, большинство — твои ученики. Как думаешь, если их выпить, сколько это даст силы? Или ты опять собрался принести кровавую жертву своим идеалам? И не сжимай кулак. Кстати, откуда он у тебя? Неужели вырастил новый? Ведь тот так и остался валяться возле Горелых Выселок.

— Но кто тебе помешает уничтожить нас потом?

— Слово некроманта. Ты знаешь, я не нарушаю данного слова…

— Знаю… А не боишься? Ведь здесь не все мои ученики, есть и посильнее… Они могут и отомстить.

— Кого бояться? Твоего дуболома-графа? Он не намного сильнее, чем был в свое время ты, а мозгами он даже тебе уступает. Ты ведь не дурак был, признаю, хоть и неровня мне. Или твоего сына? Так тот вообще слабак. В общем, выбирай: или зови девчонку и молчи в тряпочку, или я ее все равно заберу, но прежде убью вас всех… Выбор снова за тобой, Корнелиус.

Выбор снова за тобой… Безжалостная память опять подсовывала воспоминания из прошлого…

Никто никогда так и не узнал, КАКОЙ выбор был сделан…

…В те времена еще не было Корнелиуса Айнорского, он появится позже. А пока был гордый и воинственный идеалист Корбольд Неистовый, выходец из северных фьордов, маг высшего ранга чуть ли не с рождения, воспитанный на книгах о героях и защитниках человечества. Он не проходил в учениках мага и шести лет, к концу обучения превзойдя всех своих учителей. Ему не было равных по силе и по духу. Высшая Справедливость — вот тот идол, которому служило верное сердце юного викинга. И жену он нашел под стать себе — высокую, статную, белокурую и неожиданно темноглазую северянку, благородную по происхождению и воспитанию, сильную и независимую в свои восемнадцать. Она была его ровесницей, соседкой по ученической парте и полной единомышленницей. Едва вступив в зрелость, они заключили брак перед Единым и людьми, и не прошло и года, как благоволивший к ним Единый одарил их сразу двумя девочками, крикливыми и непослушными. Дети воспитывались не по книгам и рассказам, а на примере своих родителей, которые не расставались с ними ни на минуту.

Необычная семья с пламенными сердцами набирала добровольцев из магов и организовывала миссионерские посты в Диких пустошах, уча и леча кочевников. В городе, где стоял их особняк, уже давно не было беспризорников — все они жили в поместье, принадлежащем Корбольду, и учились зарабатывать свой хлеб честным трудом. Девочки по малолетству не переставая дрались друг с другом и со сверстниками, а повзрослев, неожиданно стали лучшими подругами и первыми помощницами своих родителей.

Безоблачное счастье длилось почти тридцать лет, за это время Корбольд стал главой Ковена магов, что само по себе было удивительно — ведь ему шел только пятый десяток. Предыдущий глава вступил в должность в возрасте ста пятидесяти лет и пробыл на этом посту лет двести, а когда решил уйти на покой, порекомендовал самого молодого члена Ковена на свое место. К нему прислушались и не пожалели. Благодаря воинственному энтузиазму нового главы воцарились мир и процветание. За несколько лет было открыто множество академий магии, адептов не ждали — приемные комиссии забирались в самую глушь в поисках талантливых, одаренных детей. Многие маги, сделавшие неплохую карьеру, были всем обязаны только Корбольду Неистовому, не понаслышке знающему, как тяжело пробиться в ученики ребенку из глухой провинции… А потом грянула беда…

Юный император Поднебесной империи, безрезультатно просивший помощи у Ковена, догадался послать вызов не в приемную, а самому Корбольду, и неожиданно был услышан. Корбольд был шокирован новостью — первый за тысячу лет некромант! Ковен был бессилен против него и в то же время отмахивался от крика о помощи. «Не порите чушь, молодой человек, — отвечал старенький ночной секретарь, принимающий вызовы с магического зеркала. — Некромантов нет и быть не может. А если вам кажется, что ваш придворный маг давит на вас — задумайтесь лучше о своем поведении…»