3

Бугорчатая тропинка пересекала пустырь, который Хилари собирался превратить в прелестный парк. Трой прошла мимо разрушенной оранжереи к вспаханному полю, видневшемуся из окна ее спальни.

Пугало — набитое соломой тряпье на шаткой палке — причудливо скособочилось под северным ветром. Ямка, куда была воткнута палка, непрестанно расширялась от вращений непоседливого чучела. На пугале болтались останки древнего сюртука и черных брюк. Завершал наряд потертый котелок, натянутый на мешок с соломой. Пугало торчало в классической распятой позе. Две огромные перчатки, привязанные к перекладине, скорбно трепетали на ветру, а с ними и нелепые лохмотья, видимо бывшие когда-то шикарной накидкой. Трой догадывалась, что Хилари лично приложил руку к сотворению чучела.

Он в подробностях рассказал художнице, как далеко зашел в реставрации Холбердса и каких невероятных трат времени и денег ему это стоило. Охота за фамильными портретами и их выкуп, возвращение стенам шелковой обивки, обновление панелей и восстановление замысловатого узора потолочных балок. Возможно, в какой-нибудь коллекции побуревших акварелей Хилари нашел рисунок этого поля на косогоре с жестикулирующим пугалом и не преминул его воссоздать.

Трой обогнула поле и взобралась по крутому склону. Она оказалась на пустоши, частично отвоеванной асфальтированной дорогой. Трой пошла по ней, пока не добралась до развилки.

Теперь она была высоко над Холбердсом и, взглянув на дом сверху, увидела, что здание располагалось буквой "Е" без срединной палочки и являло собой безупречный архитектурный ансамбль. В библиотеке висело изображение усадьбы, датированное восемнадцатым веком. Вспоминая его, Трой сумела мысленно восстановить террасы, тропинки, искусственные холмы и аллеи, когда-то окружавшие дом и созданные, по словам Хилари, Капабилити Брауном. По неопрятным развалинам оранжереи Трой нашла окно своей комнаты на западном фасаде. Из нескольких труб вырывался густой дым, и Трой уловила запах горящего дерева. Перед домом Винсент, казавшийся издалека пигмеем, возился со своей тачкой. В отдалении неповоротливый бульдозер возделывал почву для дальнейших реставраций Хилари. Трой разглядела место, где когда-то над. прелестным озерцом стоял холмик с беседкой-"капризом" на вершине, позднее разрушенный бомбой. Над ним как раз и трудился бульдозер, выкапывая новое озерцо и складывая землю в кучу, которой предстояло стать холмиком. И несомненно, со временем его увенчает "Каприз Хилари".

Несомненно также, что все будет очень, очень красиво, однако между "сохранилось с давних времен" и "сделано по образцу" пролегает целая пропасть, и все на свете блошиные рынки, а также дорогие антикварные лавки вкупе с футбольным тотализатором не помогут ее преодолеть.

Трой повернулась и прошла десяток шагов навстречу северному ветру. Пейзаж резко переменился, словно в проекторе щелчком сменили слайд и на экране возникло изображение, не имеющее ни малейшего отношения к предыдущему. Теперь Трой смотрела на долину, приютившую Вейл, здешнюю тюрьму, и ей невольно подумалось о печальном несоответствии ласкового названия, в котором слышалось "приволье", "вейся, ветерок", угрюмой тюрьме, чьи осушенные рвы, заборы, наблюдательные вышки, плацы, бараки и дымоходы лежали сейчас перед ней как на ладони. Трой стало не по себе, она вспомнила, как ее муж однажды назвал Вейл "домом, где разбиваются сердца".

К ветру теперь примешался мокрый снег, и на мрачный пейзаж, напоминавший гравюру на стали, то и дело накатывали косые влажные полосы, тут же сдуваемые ветром.

Перед Трой возник дорожный знак:

Крутой спуск

Опасные повороты

Гололед

Сбавьте скорость

И словно для иллюстрации действенности предупреждения рядом остановился нагруженный фургон, ехавший из Холбердса, послышался скрип рычага переключения скоростей, и фургон стал медленно спускаться к Вейлу. Он исчез за первым же поворотом, а на дороге возник мужчина в теплом плаще и твидовой шляпе, взбиравшийся наверх навстречу Трой. Мужчина поднял голову, и Трой увидела покрасневшее лицо, седые усы и голубые глаза.

Трой уже было решила повернуть назад, но почувствовала, что будет неловко вот так грубо показать спину незнакомцу. Она помедлила. Мужчина поравнялся с ней, приподнял шляпу, бросил вежливое "добрый вечер" и вдруг остановился.

— Тяжеловато взбираться наверх, — произнес он. У него был приятный голос.

— Да, — ответила Трой. — Пожалуй, я уже выдохлась. Я иду из Холбердса.

— Крутой подъем вам пришлось одолеть, но с моей стороны дорога вздымается еще круче. Прошу прощения, но вы, должно быть, знаменитая гостья Хилари Билл-Тасмана, не так ли? Моя фамилия Марчбэнкс.

— Ах да, я слыхала...

— Почти каждый вечер я совершаю прогулку до этого места во благо моих ног и легких. К тому же, знаете ли, выбраться на часок из долины всегда полезно.

— Могу себе представить.

— Да, — сказал майор Марчбэнкс, — довольно мрачное зрелище, не так ли? Но я не должен держать вас на таком жутком ветру. Скоро увидимся, надеюсь. У рождественской елки.

— Буду рада, — откликнулась Трой.

— Наверное, уклад жизни в Холбердсе показался вам странноватым?

— Необычным, так скажем.

— Согласен. О, — добавил майор Марчбэнкс, словно отвечая на непрозвучавший вопрос, — я полностью "за", понимаете ли. Полностью "за".

Он приподнял намокшую шляпу, взмахнул тростью и зашагал прочь. Где-то внизу ударил тюремный колокол.

Трой вернулась в Холбердс.

Вместе с Хилари они выпили чаю, уютно устроившись перед камином с полыхающими сосновыми поленьями. Небольшая комната была когда-то, по словам хозяина, будуаром его пять-раз-прабабушки. Над камином висел портрет прежней владелицы: злокозненного вида старая дама безусловно походила на самого Хилари. Комната была обита бледно-зеленым шелком, на окне висели занавески с вышитыми розочками. Очаровательная ширма, французский письменный стол с украшениями из позолоченной бронзы, изящные стулья и россыпь фарфоровых амурчиков дополняли общую картину.

— Догадываюсь, — сказал Хилари, пережевывая горячую булочку с маслом, — обстановка кажется вам чересчур женственной для холостяка. Она ждет хозяйку.

— Правда?

— Правда. Ее зовут Крессида Тоттенхэм, и она тоже приезжает завтра. Мы собираемся объявить о нашей помолвке.

— Какая она? — без обиняков спросила Трой. Художница уже знала, что Хилари не любит излишних церемоний.

— Гм, дайте подумать. Если попробовать на вкус, то она окажется соленой с легкой примесью лимона.

— На ум сразу приходит копченая камбала.

— Могу лишь сказать: на камбалу она не похожа.

— А на кого она похожа?

— На женщину, которую, надеюсь, вам очень захочется нарисовать.

— Ох, — вздохнула Трой. — Понятно, куда ветер дует.

— Да, и дует он сильно и упорно. Погодите, вот увидите ее и тогда скажете, согласны ли вы написать еще один фамильный портрет Билл-Тасманов, причем гораздо более приятный глазу. Вы заметили пустое место на северной стене столовой?

— Заметила.

— Я его берегу для портрета Крессиды Тоттенхэм работы Агаты Трой.

— Ясно.

— Она и правда очаровательное создание, — вздохнул Хилари, с видимым усилием стараясь быть объективным. — Вот увидите. Между прочим, в театре играет. То есть только начала играть. Училась в какой-то академии, а затем занялась чем-то, что называется органическим экспрессивизмом. Я пытался убедить ее, что термин вычурный и не имеет смысла, но ей, похоже, все равно.

— Что они делают?

— Насколько я понял, раздеваются, что, имея в виду Крессиду, не может не доставить удовольствия, и разрисовывают лица зелеными завитками, что — опять же в отношении моей невесты — является вопиющей порчей природных ресурсов. И вредно для кожи.