Новый рубеж — новые усилия. Так и движется прогресс — от вершины к вершине вперед — к горизонту.

Перед вами Мермоз.

«Несколько товарищей, и в том числе Мермоз, основали французскую авиалинию Касабланка-Дакар над непокоренными районами Сахары. Моторы в то время были весьма ненадежны. В результате аварии Мермоз попал в руки арабов. Они не решились его убить, продержали пятнадцать дней в плену, затем, получив выкуп, отпустили. И Мермоз возобновил полеты над теми же территориями.

Когда открылась южноамериканская линия, Мермоз был, как всегда в авангарде, ему поручили освоить отрезок от Буэнос-Айреса до Сантьяго и после «моста» через Сахару построить «мост» над Андами. Он получил самолет с потолком в пять тысяч двести метров. А вершины Кордильер вздымаются на семь тысяч! И Мермоз вылетел на поиски проходов. После песков Мермоз вступал в спор с горами, с вершинами, чьи снежные шарфы развеваются по ветру, с заволакивающей землю мглой, этим предвестником гроз, с воздушными течениями такой силы, что, попав в них между грядами скал, пилот как бы вступает в своего рода поединок на ножах. Мермоз вступил в эту битву, ничего не зная о противнике, не ведая, выходят ли живыми из таких схваток. Мермоз «вел разведку» для других…

Освоив Анды, выработав технику перелета через них, Мермоз доверил этот отрезок линии своему товарищу Гийоме, а сам взялся за освоение ночи.

Аэродромы наши еще не были освещены, и в темноте Мермоза встречали на посадочных площадках жалкие огни трех бензиновых костров.

Он справился с этим и открыл путь другим.

Когда ночь была вполне приручена, Мермоз принялся за океан. И в 1931 году почту впервые доставили из Тулузы в Буэнос-Айрес за четверо суток. На обратном пути неисправность маслопровода заставила Мермоза в бурю совершить посадку посреди Южной Атлантики. Он был спасен каким-то судном — он, почта и экипаж».

Я позволил себе сделать эту пространную выписку из Экзюпери. Он был другом Мермоза. Они вместе пересекли Атлантику, когда еще только-только прокладывался регулярный воздушный путь из Европы в Америку, ему — Экзюпери — и карты в руки, тем более, лучше Экзюпери не написать.

Можно долго и убедительно рассказывать о летном ремесле, о самой, так сказать, сути нашей профессии, а можно отстраненно взглянуть на судьбу Жана Мермоза, так точно очерченную в скупых строчках его лучшего друга, и, мне думается, все станет ясным.

Экзюпери обронил вроде невзначай: «Благодаря самолету мы узнали прямой путь». За этой афористической строкой раскрывается особенный мир, он принадлежит не только тем, кто летает, он создается воздушным братством, существующим по своим законам.

Как ни горько, о прокладывающих прямой путь, об открывающих особый мир, мы вспоминаем чаще всего, когда они улетают от нас навсегда.

7 декабря 1936 года летающая лодка «Латекоер-300» в двадцать четвертый раз пересекла океан… истек двадцать один час полета… И молчание. «Судьба вынесла свой приговор — и никто больше не властен его изменить: то ли железная рука принудила экипаж к неопасной посадке, то ли разбила самолет. Но тем, кто ждет, приговор не объявлен… Мермоз почил, свершив дело своей жизни, подобно тому, как жнец засыпает в поле, аккуратно связав последний сноп».

Ричард Эвелин Бэрд был назван в американской прессе адмиралом двух полюсов и Атлантики. Хлестко, рекламно и… заслуженно: 9 мая 1926 года он с пилотом Флойдом Беннетом на трехмоторном «Фоккере F VII-3M» за пятнадцать с половиной часов покрыл расстояние в 2600 километров, развернулся над вершиной мира, и вернулся на свою базу, расположенную на Шпицбергене. Год спустя (29 июня — 1 июля) в компании Берта Акоста, Бернта Балкена, Джорджа Нейвилла, Бэрд перелетает через Северную Атлантику, а и ноябре 1929 года достигает Южного полюса. В этом продолжавшемся восемнадцать с половиной часов полете его сопровождают Балкен, Юне и Мак-Кинлей…

Так что пышный титул репортеры сочинили по заслугам. Но до того, как это случилось, была Военно-морская академия в Аннаполисе, куда двадцатичетырехлетний Бэрд поступил еще перед началом первой мировой войны. Именно здесь он и начал интересоваться авиацией, набиравшей в ту пору размах, превращавшейся из дорогостоящего вида спорта в орудие познания мира… В день, когда молодой моряк впервые появился на аэродроме, чтобы приступить к практическому обучению, на глазах у него произошла катастрофа. Было бы, пожалуй, не удивительно, если бы такое начало отвратило новичка от летного дела. Бэрд же, в силу своего характера, приложил максимум усилий, чтобы разобраться в причине несчастья, понять смысл печального события. И вот какой вывод сделал: чтобы успешно летать, надо самым тщательным образом готовиться к каждому полету. Этому правилу он, став авиатором, неукоснительно следовал до конца жизни. А жизнь его отмечена не только уже упомянутыми сверхперелетами, но и сложнейшими Антарктическими экспедициями, проведенными в 1928-29, 1933-35, 1939-41, 1946-48 годах. Стоит отметить особо — в 1934-35 годах Бэрд отзимовал в одиночестве. А это, по свидетельству бывалых полярников, испытание даже для очень сильного человека — из труднейших.

Флойд Беннет — первый пилот и друг адмирала — погиб вскоре после того, как они с Бэрдом достигли Северного полюса. Надо ли говорить, как бывает сложно втиснуть в экспедиционный самолет лишний килограмм груза? Когда Бэрд на «Жозефине Форд», так он назвал свой самолет, стартовал к Северному полюсу, имея сто сорок килограммов продовольствия на борту, машина оторвалась только со второй попытки, после того как летчики пожертвовали частью своих припасов. Берт Балкен, заменивший Флойда Беннета в полете к Южному полюсу, вез среди прочего мраморную плиту с выбитым на ней именем Флойда Беннета. Плиту сбросили над полюсом. Это были знак уважения, подтверждение верности дружбе, символ нерасторжимости воздушного братства…

В годы, когда Бэрд складывался как исследователь и авиатор, Америку, можно сказать, охватила эпидемия воздушных безумств. При громадных скоплениях публики выступали разного рода летающие цирки — акробаты кувыркались на крыльях низко пролетавших самолетов, отчаянные воздушные ковбои гарцевали верхом на фюзеляжах, на плоскостях играли в теннис, имитировали гольф, перемещаясь на верхних крыльях двух параллельно летящих бипланов. Все это безумие тщательно фотографировалось, снималось для кино, работало, в конечном счете, на рекламу. Бэрда эти игры миновали. Он готовил себя к научной деятельности, составной частью которой должен был стать самолет — средство преодоления пространства, машина, награждающая человека особой точкой зрения.

У Бэрда, как, вероятно, у всякого незаурядного человека, были не только друзья и последователи, но находились и недоброжелатели, завистники, просто мелкие людишки из породи склочников. Не один год велись разговоры: а был ли Бэрд на Северном полюсе? Брался под сомнение его бортжурнал, ломались копья в бесплодных по большому счету спорах… Но уж такова судьба лучших — терпеть от худших.

На карте Земного шара есть теперь Земля Марии Бэрд, на антарктическом материке постоянно действует научно-исследовательская станция «Бэрд». Это вот существенно. Это надолго, навсегда. Это свидетельство: Бэрд не зря жил, рисковал, летал, мыслил, писал книги.

Все, кто лично встречался с Бэрдом, свидетельствуют — он был доброжелательным и остроумным. Человеку такого масштаба и популярности приходилось постоянно давать интервью, отвечать на самые неожиданные вопросы. Как-то Бэрда спросили, что или кто способствует его неизменным удачам? Он не назвал мифологического воителя, не вспомнил никого из героев древности, а сказал: «Мною предводительствует Жюль Верн». Возможно ли не симпатизировать человеку, следующему к цели под знаменем Жюля Верна — фантаста, романтика, неутомимого выдумщика?

Среди имен летающих женщин, услышанных еще в юности, мне особенно запомнилось имя Эмилии Эрхарт, пилота чрезвычайно популярного в Америке. Впервые она во всеуслышание заявила о себе летом 1928 года, когда на трехмоторном «Фоккере» вместе с пилотом Вольмером Штульцем пересекла в беспосадочном перелете Северную Атлантику. Женщина над океаном — она была первая — в те годы это звучало вызывающе, неожиданно, интригующе.