Голос охотника за головами звучал спокойно и непринужденно. Энн незаметно стала с ним на одной линии и приготовилась стрелять, если это будет необходимо.

— А ваше имя, сэр? — продолжал Лоусон, едва заметно улыбнувшись своей хищной улыбкой.

— Можете называть меня человеком, который хочет, чтобы вы покинули это заведение, — мягко проговорил главарь банды в ответ. Его глаза были глубоко посажены, имели чернильно-синий оттенок, заставивший Лоусона увериться, что этим глазам довелось видеть множество жертв. — Вам здесь нечего делать.

— Что ж, тогда наши мнения на этот счет различаются.

— Ваше мнение может немного пострадать в таком случае. Спокойно, Джонни, — последнее он адресовал молодому человеку, медленно потянувшемуся к револьверу под своей серой курткой. — Давайте дадим этим двоим шанс увидеть следующий рассвет.

— Хм, — только и выдал Лоусон с самой дружелюбной улыбкой, на которую был способен. Он хорошо знал, что его дружелюбная улыбка могла напугать маленьких детей до слез. — Меня не очень интересуют рассветы.

— Т…т…так, я ухожу, — подала голос Синица, зажимая в кулаке монеты и уже попыталась пройти мимо Матиаса, но он резко, как атакующая змея, дернул девушку на себя, схватил ее за руку и разжал ее кулак, забрав монеты.

— Я уверен, — сказал Матиас. — Что за моей спиной происходит какое-то дерьмо. За нашими спинами.

Он вывернул запястье Синицы так, что она вскрикнула от боли.

— Нельсен, занимайся своими делами, будь так добр, — эти слова были обращены к бармену, который отвлекся от разливания напитков и обратил внимание на разворачивающуюся сцену. Несколько других посетителей тоже смотрели на происходящее, но не решались принимать участие в разборке. Чернокожий пианист продолжал мучить инструмент, и, похоже, ему до конфронтации никакого дела не было: он полностью погрузился в музыку и закрыл глаза.

Матиас посмотрел на монеты, что отобрал у Синицы, и показал их Лоусону с Энн. Лицо девушки покраснело, и это было заметно даже под макияжем. Она вскрикнула отчаянным и грубым тоном:

— Это м…м…мои деньги! Отдай, черт тебя побери!

Этот внезапный выкрик заставил звуки пианино оборваться. Крики и проклятья игроков, терпящих неудачи или срывающих свой выигрыш, также притихли: люди все больше обращали внимание на ту драму, что разыгрывалась в их заведении. Уже в следующий момент в зале воцарилась совершенная тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов и шипением ламп и настенных светильников.

— Мистер Кантрелл не хочет неприятностей. Ему это не понравится… — заговорил пианист, проявляя себя человеком, не имеющим ни достаточной смелости, ни фактического желания оказаться втянутым в перестрелку.

— Мистера Кантрелла здесь нет, — отозвался Матиас. Его взгляд вновь столкнулся со взглядом Лоусона. — И пока неприятностей не произошло. Эти чужаки уже уходят.

Джонни Ребинокс потянул за рукоять свой револьвер, висевший в свободной кобуре на его правом боку. Примерно в десяти футах от Ребинокса Кенни Преско прикоснулся к своему пистолету, который еще не успел выскользнуть из кобуры. Для усиления угрозы Дьюс Матиас откинул полы своего пальто назад и продемонстрировал два кольта с черными рукоятями, закрепленных на ремне. Он протолкнул пять серебряных долларов в свой карман и расположил руки на бедрах.

— Теперь, — сказал он. — Перед тем, как кто-либо из вас сможет уйти или будет вынесен отсюда… ответьте-ка мне на пару вопросов. Эрик, ты их знаешь?

— Нет, — тут же отозвался Кавано, опустив голову.

— Но они — знают тебя?

— Я не…

— Его отец послал нас, чтобы мы привезли мальчика домой, — не стал скрывать Лоусон. — Эрик, он рассказал нам о письмах.

— Письмах? — Матиас нахмурился, и теперь он уже не казался таким красивым. Он выглядел, как хищник, готовый атаковать и алчущий до свежего мяса. — Мне не терпится их увидеть. О каких письмах идет речь?

— Он отправил своему…

— Я могу говорить за себя сам, мистер Лоусон, — Эрик, наконец, собрал свое мужество в кулак и явно принял решение. Он прекрасно знал, что стрелки стоят позади него и, несмотря на то, что одним из них была девушка, второй казался весьма уверенным, а характер у него явно был тверд, как камень, что отражалось на этом бледном лице. — Я устал от такой жизни, Дьюс. Я хочу с нею покончить. Да, я написал пару писем моему отцу и попросил его о помощи. Они были переданы через клерка на почте. Я хочу домой, неужели ты не можешь этого понять?

— Эрик хочет домой, — возвестил Матиас своим компаньонам, и в голосе его зазвучала неприкрытая насмешка. — Говорит, что устал от такой жизни. От того, чтобы прятаться за нашими спинами, хотя мы принимали его, как члена семьи. А теперь ему все это кажется блюдом с плохой приправой, не так ли? — он вновь посмотрел на Лоусона. — Мы отправим мальчика домой, если он этого хочет. Похоже, его отец очень любит своего сыночка, раз послал за ним пару стрелков.

Матиас положил руку на рукоять одного из своих кольтов.

— И еще мне почему-то кажется… — протянул он. — Что дражайший папаша — не из самых бедных, и в его карманах водятся немалые деньжата. Вы двое передадите ему мое слово: мы пошлем мальчика домой… в свое время.

— Дьюс, я ухожу, — покачал головой Эрик, но голос его, несмотря на напускную суровость, предательски дрожал. — С меня хватит.

— Он говорит, что уходит, — фыркнул Матиас, обращаясь к остальным. — После всего, через что мы прошли вместе. Нет, дружище, я так не думаю.

— Эрик, уходи отсюда, — тихо сказал Лоусон, но это была команда, требующая немедленного выполнения. — А ты, — эти слова он обратил к девушке, которую назвал Синицей. — Лучше отойди подальше.

— Я хочу с…с…свои д…деньги! — и с этими словами она бросилась на Дьюса Матиаса, намереваясь вытащить монеты из его кармана.

То, что случилось в следующее мгновение, было расплывчатым для всех, кроме Лоусона, и, несмотря на то, что Энн была быстра, она никак не ожидала от Джонни Ребинокса такой скорости, жестокости и безрассудства. Его револьвер резко взметнулся вверх и вспыхнул в желтоватом свете настенных светильников. Пистолет Преско тоже явил себя всем собравшимся — за мгновение до того, как Матиас оттолкнул от себя девушку мощным ударом локтя. Она завалилась назад, а вокруг нее поднялось облако синеватого порохового дыма. Пистолет Энн выстрелил, и оружие в руке Ребинокса разлетелось на куски, потому что пуля угодила в цилиндр. Тот издал полный боли вой: его рука оказалась буквально разорвана в клочья острыми зубами металла.

А затем Преско и Матиас увидели, как Тревор Лоусон отклоняется к барной стойке, его кольт с палисандровой рукоятью, заряженный смертельным свинцом, устремился между двумя головорезами. Он никак не мог оказаться в такой позиции настолько быстро и взять на мушку обоих стрелков, однако он это сделал меньше, чем за половину удара сердца. Не один человек не успел бы это сделать, но он — успел.

Пистолеты все еще целились в половицы, словно готовы были превратить их в пыль.

Лоусон выдохнул кольцо дыма в потолок.

— Бросьте оружие, — скомандовал он.

Пистолет Преско ударился о пол. Матиас, похоже, не намеревался выходить из игры так просто.

Послышался возглас Энн:

— Черт! Я собиралась пробить третью дырку для пуговицы в рубашке этого ублюдка!

Но Лоусон знал, что она не собиралась никого убивать, потому что слишком много смертей — нелепых и ненужных — предстало перед ее глазами за последнее время. Однако угроза подействовала, и оружие упало.

Запах свежей крови обострил все чувства Лоусона. Желанный аромат ударил его, словно молотом. Он почувствовал себя пьяницей, готовым продать родную мать за глоток виски. С руки Ребинокса лилась кровь, он сидел на полу, покачивая ее, как обиженного котенка, лицо его кривилось от боли, а из горла рвались отчаянные стоны, но Лоусон не слышал ничего, кроме запаха крови…