В 1788 г. весной Бабёф достиг известного материального благополучия. Он имел обширный круг клиентов среди дворянства и духовенства, заслужив себе репутацию исключительно дельного и знающего работника. Но работа эта в душе ему, конечно, давно уже опостылела. По мере возможности старался он отстаивать интересы обездоленной крестьянской массы, старался устранить наиболее вопиющие злоупотребления. Так, получив поручение от настоятеля аббатства Сен-Терен собрать и привести в порядок архив аббатства, Бабёф ограничился сводкой существовавших с давних пор повинностей. Работа его оставила настоятеля настолько неудовлетворенным, что он даже отказывался заплатить Бабёфу следуемое ему вознаграждение. Отношения между кадастровым комиссаром и его титулованной клиентурой стали портиться. Целый ряд помещиков оставался ему должным крупные суммы, и он не имел средств принудить их к уплате. Наконец, он, отказавшись от целого ряда выгодных предложений, взялся за работу по приведению в порядок архива маркиза Суаекура. Работа эта отняла у Бабёфа много времени. Он навлек на себя смертельную ненависть некоего Биллекока, бывшего управляющим у маркиза, так что, когда работа была закончена и наступило время расчета, Биллекок убедил маркиза выплатить Бабёфу всего сто ливров, вместо причитавшихся ему 2 000. Теперь Бабёф был окончательно разорен, материальное благосостояние его семьи покачнулось. Биллекок и его многочисленная родня, пользовавшаяся большим влиянием благодаря своим связям и богатству, беспрерывно травили Бабёфа. Он находил сочувствие лишь у бедняков квартала Сен-Жиль, в котором он обитал в Руа. Его озлобление против знати все росло и росло. Впоследствии он напишет об этом периоде своей жизни: «Я был февдистом при старом порядке, и вот, может быть, причина того, что я стал бичом феодализма при новом; в пыли сеньориальных архивов я открыл ужасные тайны аристократических узурпаций — я разоблачил их перед народом в огненных строках, написанных на заре революции».

Революция, чьи грозовые тучи нависли над Францией, должна была найти преданного и стойкого борца в этом февдисте и кадастровом комиссаре. Наступили дни, когда она призвала его под ружье и поставила в ряды своих бойцов.

Участие самого Бабёфа в событиях 1789 г. началось с редактирования им наказов города Руа. Наказы составлялись по всей Франции, ими должны были руководствоваться в своей деятельности члены Генеральных штатов, созванных королем Людовиком XVI впервые после более чем полуторастолетнего перерыва. Наказы заключали в себе требования тех или иных реформ, требования, с которыми должны были выступить перед Генеральными штатами представители «трех сословий». Так вот Бабёф и принял участие в редактировании некоторых статей этих наказов, в особенности той, которая требовала уничтожения феодалов, выкупа сеньориальных повинностей, упразднения права первородства и ограничения отцовской власти. Бабёф, кроме того, предложил внести в наказ требование отмены всех существующих налогов и замены их единым, равномерно распределенным обложением, а также установления системы «национального воспитания». Эти предложения, однако, были отвергнуты по настоянию Биллекока, председательствующего в собрании. Бабёф пошел и дальше. На площади в Руа он устроил торжественное сожжение сеньориальных архивов. Это аутодафе должно было служить символом падения ненавистных порядков феодализма. Этот день, должно быть, был большим праздником в жизни Бабёфа, несмотря на то, что теперь, в новых условиях, теряла всякий смысл избранная им некогда профессия и он сам, со всей семьей, обрекался на неминуемую нищету.

Но Бабёфу было теперь не до того. Едва услыхав о дне 14 июля, о падении Бастилии, осажденной и взятой толпой ремесленников и рабочих, Бабёф ринулся в Париж, где он и остался на четыре месяца, до первой половины октября 1789 г. В Париже довелось ему стать свидетелем расправы народа над министрами Людовика XVI Фулоном и его племянником Бертье де Совиньи. «Я видел, — писал он 25 июля своей жене, — как пронесли головы тестя и зятя, в сопровождении почти тысячной вооруженной толпы; они были выставлены напоказ в продолжение всего долгого пути по предместью и улице Сен-Мартен; почти двести тысяч зрителей встречали их бранью и предавались веселью совместно с эскортом, который воодушевлялся звуками барабанного боя. О, какую боль доставляла мне их радость! Я был в одно время и доволен, и недоволен, я говорил себе: тем лучше и тем хуже. Я понимаю, что народ творит правосудие, я даже одобряю это правосудие, когда оно может быть удовлетворено лишь уничтожением виновных, но неужели сегодня нельзя быть менее жестоким? Наказания всякого рода, четвертование, пытка, колесование, розги, виселицы, палачи, размножившиеся повсюду, — вот что дало нам такие плохие нравы. Наши господа, вместо того чтобы смягчить их, сделали нас варварами, потому что таковы они сами. Они жнут и будут пожинать то, что сами посеяли». В этом же письме Бабёф сообщал жене о разных неудачах, постигших его при попытке так или иначе устроить свои дела. Ему обещают кое-какую работу по описи архивов. «Но я полагаю, — замечает он, — что поземельные описи пойдут к черту, как и много других вещей, от которых теперь, наконец, избавились. Все это, конечно, очень хорошо, хотя я лично дорого расплачусь за это». В другом письме Бабёф горько сетует на нищету, в которой он должен был оставить свое семейство. Он рассчитывает получить службу в Париже и надеется на кое-какой заработок в архивах, «которые, конечно, сохраняются и после упразднения феодов». Он с нетерпением ждет выхода в свет своего «постоянного кадастра» и пытается со своим компаньоном, неким Одиффре, пристроить изобретенный ими графометр, новый тригонометрический инструмент для межевания земли. Борьба за кусок хлеба не мешает, однако, Бабёфу принимать участие в текущей памфлетной литературе, потоки которой наводняют Францию в первые месяцы революции. Он пишет, между прочим, брошюру, направленную против Мирабо, в которой содержатся резкие нападки на личность и политические дарования знаменитого оратора. В октябре, ничего не добившись в Париже, Бабёф возвращается в Руа.

Между тем революционная волна временно идет на убыль. Крепнет буржуазная реакция, которой руководит само Учредительное собрание. Власти начинают следить за выполнением всякого рода налогов, платеж которых прекратился фактически после 14 июля 1789 года. 29 февраля в Руа делают попытку восстановить не взимавшийся там с июля прошлого года косвенный налог на напитки. Это возмущает до крайности население города, и вот Бабёф, по его собственному выражению, «поднимает восстание» против косвенных налогов. Он публикует помеченную 17 апреля 1790 г. «петицию о налогах» и навлекает этим на себя недовольство муниципальных властей, которые обвиняют его в науськивании кабатчиков на администрацию. Ведомству косвенных налогов удается добиться его заключения в парижскую тюрьму Шатле, откуда он пишет письмо знаменитому в то время адвокату де Мирбек, с просьбой взять на себя ведение его дела. Бабёфа освобождают, главным образом по настоянию Марата, и он, получает возможность принять участие в торжественном празднике федерации, в день первой годовщины взятия Бастилии. Он выступает в форме офицера национальной гвардии, среди депутации от национальных гвардейцев города Руа. Возвратившись домой, Бабёф снова вмешивается в борьбу из-за налогов и в октябре публикует новую брошюру, посвященную налоговому вопросу. В ней он требует решительной отмены косвенных налогов и установления единого подоходного, сказали бы мы теперь, налога.

Немудрено, что такие речи Бабёфа пришлись не по вкусу архибуржуазным отцам города. Мэр, некто Лонгекан, делает на него донос трибуналу в Мондидье, а ведомство косвенных налогов добивается нового приказа об аресте, осуществление которого было, однако, отсрочено решением департаментской директории от 14 декабря 1790 г. Избранный 14 ноября в генеральный совет своей коммуны, Бабёф через полтора месяца изгоняется оттуда под тем предлогом, что выборы лица, против которого возбуждено судебное преследование, не могут считаться действительными. Зато в октябре Бабёфу удается осуществить свою заветную мечту. Он становится редактором газеты, носящей название «Пикардийский корреспондент». Первоначально газета приобретает изрядное количество подписчиков, и дело имеет даже довольно ощутительный материальный успех. Но у Бабёфа слишком много врагов и недоброжелателей. На него ополчается вся провинциальная аристократия, его бывшие клиенты из привилегированных сословий. Специальная брошюра, вышедшая около этого времени, обвиняет Бабёфа в предательстве и ренегатстве, сопоставляя его прежнюю деятельность февдиста с теперешними его политическими выступлениями. Бабёфу приходится обороняться. Пока он был молодым, — пишет он, — он полагал «все существующее должным». Ему представлялось необходимым существование преследуемых и преследователей, он относился с большим уважением «к своей матери — феодализму». Но, наконец он стал взрослым мужчиной, «солнце революции» озарило его, и он убедился, что мать его была «чудовищем о ста головах», — Бабёф объявляет в № 2 своего «Корреспондента» прием у себя на дому для всех, имеющих вопросы «как общего характера», так и специально касающиеся различных деталей нового государственного устройства. Такого рода консультацией он думает, очевидно, сблизить газету с ее читателями из народа. Популярность Бабёфа растет. Квартал Сен-Жиль в Руа избирает его 23 марта «комиссаром по розыску общинных имуществ города Руа». На этом новом посту Бабёф проявляет недюжинную энергию. Ему удается разыскать документы, устанавливающие причастность муниципальных чиновников старого порядка к захвату общинных земель. Он обвиняет новый муниципалитет в подражании старым властям, в расхищении городского имущества. Это выступление дает повод к новым репрессиям. 5 апреля 1791 г. Бабёфа арестовывают и отправляют в Мондидье. Муниципальные власти требуют предания его суду за агитацию в пользу захвата болота Бракемон и за распространение преступных учений о пределах народного суверенитета, учений, вызывающих брожение даже в соседних коммунах. В июле того же года Бабёфа обвиняют в «антиконституционном желании заменить республикой монархию, установленную нашими мудрыми законодателями». Выпущенный на свободу Бабёф продолжает воевать с властями, окончательно утверждая за собой репутацию смутьяна, демагога, опасного и неуживчивого человека. Материальные его дела из рук вон плохи. «Пикардийский корреспондент» прекращается в 1791 году на сороковом номере, очевидно вследствие отсутствия материальной поддержки, которую ему могли оказать только имущие слои населения, враждебно настроенные в отношении Бабёфа. Из затеи основать газету в Париже, еще раньше «Корреспондента», тоже ничего не вышло. Основанный Бабёфом «Журнал конфедерации» замер на 2-м номере. Отношения между Бабёфом и всем, что было знатного, богатого и чиновного в Руа, обострились до крайней степени. Летом 1792 г. Бабёф продолжал свои нападки на муниципалитет, гроза собиралась над его головою, когда к счастью для него в Париже разразилась революция 10 августа 1792 г.