Молодой ученый, посвящая себя химии, оставался и математиком, и ботаником, и астрономом, и геологом. Памяти, ума, страсти и времени ему хватало на такую уйму знаний, которая удивляла не только студентов, но и рядовых профессоров.

Необычайная разносторонность знаний Зинина поражала всех, кто встречался с ним. В 1866 году группа русских общественных и промышленных деятелей совершила поездку на Урал. Среди участников экспедиции находился врач Н. А. Белоголовый, оставивший воспоминания об этой экскурсии, в которой принимал участие Зинин.

«Академик Зинин, — пишет Белоголовый, — бесспорно самое рельефное лицо в нашей свите, личность весьма даровитая, с колоссальными познаниями и памятью, перед которыми меркнут небольшие недостатки, наложенные на него частью годами — ему 50 лет — и болезнью, частью общим складом русской жизни. Живой, как ртуть, нервный, как самая нервная женщина, рьяный до споров, в которых громит противника блестящей речью и громадным знанием, — это, повторяю, был бриллиант в нашей свите. Его ярая ненависть к немцам и филиппики против курения табаку — вот два конька, которых беспрестанно мы оседлывали, чтобы сражаться с ним во время путешествия… В этот первый день Зинин решительно ослепил меня своими разнообразными познаниями; не было предмета, о котором заходила речь, где он не был бы дома: химия, минералогия, ботаника, геология, астрономия, физиология и проч., — со всем этим он был знаком весьма, казалось, фундаментально; при этом живость характера, страстность и блеск речи, наконец, изумительная память — он, например, как двенадцатилетний гимназист старого времени в состоянии был, не запнувшись, перечислить все города какой-нибудь губернии, цитировал целые страницы Хераскова, Шиллера на немецком языке и в переводе Жуковского и проч. — произвели на меня глубокое впечатление. Я положительно не встречал до сих пор в такой мере даровитого человека…»

Если напомнить, что Белоголовый был близок с Некрасовым, Тургеневым, Салтыковым-Щедриным, Боткиным, встречался с Герценом, Толстым, со многими иностранными учеными, то легко представить, каким одаренным человеком был удивлявший его ученик Лобачевского.

Приняв предложение совета университета готовиться к занятию кафедры химии, Зинин в течение двух лет подготовился к сдаче магистерских экзаменов, продолжавшихся целый месяц, и к защите магистерской диссертации на предложенную ему тему: «О явлениях химического сродства и о превосходстве теории Берцелиуса о постоянных химических пропорциях перед химической статикой Бертоллета». После утверждения в звании адъюнкта химии Зинин получил научную командировку за границу для подготовки к профессуре по химии.

Магистерская диссертация Зинина осталась в рукописи, но тезисы ее были опубликованы.

Тезисы Зинина дают нам полное представление об эрудиции молодого адъюнкта, его резко критическом отношений к европейским авторитетам и полной самостоятельности мысли.

За границею Зинин пробыл три года, причем около года он работал в гиссенской лаборатории Юстуса Либиха, где и начал свои замечательные исследования над соединениями бензойного, или ароматического, ряда. Самостоятельная работа над специальным исследованием окончательно сформировала Зинина как ученого.

Вернувшись в Россию, он защитил в Петербурге докторскую диссертацию «О соединениях бензоила и об открытых новых телах, относящихся к бензоилову роду», и весной 1841 года занял кафедру химической технологии в Казанском университете.

Молодой профессор быстро завоевал сердца своих слушателей. Он читал химию математикам, но «натуралисты», в числе которых был и Бутлеров, ходили слушать его в «чужой разряд».

Вспоминая это время, Бутлеров говорит о Зинине:

«Лекции его пользовались громкой репутацией, и действительно, всякий слышавший его как профессора или как ученого, делающего сообщение о своих исследованиях, знает, каким замечательным лектором был Зинин: его живая, образная речь всегда ярко рисовала в воображении слушателей все им излагаемое. Высокий, как бы слегка крикливый тон, чрезвычайно отчетливая дикция, удивительное умение показать рельефно важные стороны предмета — все увлекало слушателей, постоянно будило их внимание. Оно приковывалось и самой наружностью профессора: его фигура среднего роста, широкоплечая и широкогрудая, с одушевленным лицом, живым, проницательным взглядом, с черными, довольно длинными волосами, зачесанными с высокого лба назад и немного на правую сторону, дышала энергией.

Он говорил обыкновенно стоя и с начала до конца держал слушателей под обаянием своей речи».

Зинин не ограничивался чтением лекций. Он вел занятия в лаборатории со студентами, давал темы и следил за их выполнением, но предоставляя каждому искать свой собственный путь.

Исключительную привязанность студентов к Зинину Н. П. Вагнер в своих воспоминаниях объясняет любовным отношением самого профессора к молодежи. Среди молодежи это был, по его словам, старший веселый товарищ, и в его лабораторию постоянно стекались студенты. Он обращался со студентами, как с товарищами, мог выбранить, «даже поколотить виноватого», но не мог никогда никому отказать в помощи или защите.

Главное же, что было необыкновенно в этом профессоре, это то, что каждый, по свидетельству Бутлерова, «после разговора с Зининым уходил, так сказать, наэлектризованным, преданным своему делу более чем когда-либо».

Органическая химия в то время только что начинала свое самостоятельное существование, только что делала первые шаги к искусственному получению органических веществ, к синтезу. До того органическая химия только анализировала, открывала, но ничего не синтезировала, ничего не приготовляла вновь.

Неорганическая химия в это время имела уже ряд блестящих достижений по синтезу неорганических веществ.

Из достижений неорганической химии искусственное получение лазуревого камня было наиболее популярным. Этот минерал в том виде, в каком его находят в природе, приковывает к себе внимание прекрасным лазурно-голубым цветом, не изменяющимся под влиянием воздуха и при нагревании. Лазуревый камень доставлял наиболее ценную краску — ультрамарин.

Ультрамарин был дороже золота, и казалось, что создать его невозможно. При анализе тщетно искали в нем красящую составную часть. Он оказался состоящим из кремния, алюминия, натрия, серы, следов железа. Никакого другого вещества, которому можно было бы приписать его окраску, не было обнаружено. И все же путем соединения кремния, алюминия, натрия, железа и серы в установленных анализом пропорциях оказалось возможным производить тысячи фунтов этого вещества, причем этот искусственный ультрамарин был даже красивее природного, не говоря уже о том, что он был в сотни раз дешевле. Можно сказать, что с получением искусственного лазуревого камня проблема синтеза минеральных веществ получила свое решение.

Химики предсказывали, что подобный же период должен наступить и для органической химии.

Однако органические вещества получались все еще только путем переработки растительных и животных организмов, и потому предполагалось, что они образуются лишь в живых организмах под влиянием таинственной «жизненной силы».

Но вот в 1828 году в скромной лаборатории профессора Фридриха Вёлера в Берлине произошло событие. Работая с аммиачной солью циановой кислоты, которая могла быть добыта из неорганических веществ, Вёлер получил кристаллическое вещество, оказавшееся, как было неопровержимо доказано, мочевиной. Впервые в истории химии был получен путем синтеза из неорганических веществ такой типичный продукт жизнедеятельности организма, как мочевина.

Открытие Вёлера нанесло первый удар идеалистическому представлению о «жизненной силе». Впоследствии Энгельс по этому поводу писал:

«Благодаря получению неорганическим путем таких химических соединений, которые до того времени порождались только в живом организме, было доказано, что законы химии имеют ту же силу для органических тел, как и для неорганических»[1].