— Шум сказано было не поднимать, — раздельно повторил тот, кого звали Зверобоем.

— Да какой шум! Мы тихо! Зарежем его, чик – и жмурик!

— А сам, значит, не можешь? – спросил Кузьма, выпустив в звездное небо клуб дыма.

— А ты молчи, борода! — окрысился Борзой. – Вертухай, блин, чья б мычала! Зверобой, ну, пошли…

Борзой еще ниже склонился к главарю. Я не понял, что произошло, не увидел удара, но кочевник в красной рубашке вдруг отлетел назад и стукнулся затылком об асфальт. Приподняв голову, он застонал:

— Зверобо–ой, ну ты чего…

— Дурак ты, — тот вроде и не пошевелился. – Еще раз встрянешь в такое, я тебя убью. Сто пудов говорю, не посмотрю, что племянник. Ты понял? Понял, дурак?

— Понял, понял я, — Борзой перевернулся на живот, подполз к костру и с трудом сел.

— Всем спать, — приказал Зверобой, затем повысил голос: – Боров, Гига – дежурить дальше, через два часа Кузьма с Рыбой сменят. Все, теперь тишина.

Он как сидел – так и лег на бок. Подчинение в банде было, судя по всему, абсолютное, никто в ответ не сказал ни слова. Остальные трое тоже улеглись, подтянув к себе шкуры, накрылись ими. Кузьма щелчком отбросил самокрутку, та упала на асфальт, разлетелась искрами и погасла.

Я продолжал наблюдать. Спустя пару минут Борзой сел, оглядел других, вороватым движением достал из шкур фляжку, раскрыл и надолго припал к ней. Убрал обратно, вытащил пачку сигарет. Веткой выкатив из костра уголек, прикурил.

Стало совсем тихо. На кузове грузовика здоровяк выпрямился, потянулся с громким зевком. И правда великан, больше Кирпича, а ведь тот немаленький. Такого, как вышибалу, на «раз–два–три» не завалишь. Боров - почти наверняка эта кликуха принадлежала именно часовому на грузовике - прошелся по кузову, и я понял, что в руках у него действительно ручной пулемет. Во дает мужик! Такой ствол весит целую тонну. Встав спиной ко мне на другом конце машины, Боров махнул рукой часовому на крыше, и тот в ответ отсалютовал. Не спит, значит. Великан повернулся боком ко мне, сел и замер.

Я внимательно оглядел грузовик. Прямоугольный кузов обит железом, двери не видно – она на торце, обращенном к мастерской. В борту два окна, закрытые железными ставнями. Еще и засовы на них. Снаружи. Почему так?

Миха внутри, вот почему.

Конечно, я не знал этого наверняка, но была полная уверенность: он там. Не в одной из подсобок мастерской, не на дне бетонной ямы – в грузовике.

Сейчас мне туда не пробраться. То есть чисто теоретически я могу обойти мастерскую, залезть на нее с задней стороны, тихо–тихо подползти к часовому, Гиге этому, еще тише снять его, также неслышно спуститься, затем, улучив момент, когда Боров будет смотреть в другую сторону, подлезть к грузовику, забраться на кузов, перерезать глотку великану… Но практически – нереально. Я не ниндзя и не человек–невидимка. На крыше обязательно что-нибудь скрипнет, Гига или Боров или кто-то у костра обязательно услышат – в общем, меня засекут. И Михаила не спасу и сам спалюсь.

Главное: у меня до сих пор очень мало информации. Я не понимаю, зачем они выкрали напарника. Надо возвращаться, еще раз все обдумать, попытаться раздобыть новые сведения, порасспрашивать людей. А завтра действовать. То есть уже сегодня, скоро рассвет.

Была и вторая причина, по которой я не спешил начинать прямо сейчас: мучительно хотелось спать. На ногах с раннего утра, ранен, прошел большой кусок от стоянки до Черного Рынка, по веревке ползал, стрелял, дрался дважды. Насыщенный день. А тут пара часовых в разных точках, трое людей у костра… В таком состоянии точно не смогу разобраться со всеми.

Борзой, докурив, улегся. Я на корточках тихо попятился от своего укрытия, потом выпрямился и пошел обратно в Шатер.

* * *

Заведение уже закрылось. На табурете, завернувшись в одеяло, дремал Борька с АК на коленях. Входной клапан был затянут. Знакомым путем я обошел Шатер и попал в свою каморку, воспользовавшись дверью в задней стене.

Днем в коридоре у кухни я заметил большую бадью с водой, и теперь решил ею воспользоваться. Разделся, в одних штанах прошел туда, по дороге сняв с вбитого в столб крюка тускло горевшую газовую лампу. Наскоро помывшись, вернулся к себе. Хорошо, что шкуры на кровати чистые и, кажется, без блох. Неприятно будет, если кусачие твари начнут по мне скакать. Поставив лампу на пол, я положил «махновку» рядом, у края койки, и с наслаждением вытянулся на ней во весь рост. Увидел, что не навесил замок на кольцо «молнии», закрывающей входной клапан, понял, что встать и сделать это нет уже никаких сил…

Тут брезент шевельнулся, застежка тихо звякнула. ТОЗ взлетел, и ствол уставился в лицо вошедшему.

То есть вошедшей.

— Хочешь застрелить девушку? – спросила она.

Поспал, называется. С другой стороны, даже удачно, мне ведь кое-что пришло в голову по дороге от стоянки бандитов, и девчонка нужна для воплощения плана.

— Стрелять не буду, но могу поцеловать, — сказал я.

Ксюха пошла к кровати. На ней была только мужская рубашка, застегнутая на две нижние пуговицы, и больше ничего.

Ствол ружья все еще смотрел на гостью. Она приближалась медленно, глядя мне в лицо, пока металл не коснулся нижней части живота, скрытого рубашкой. Словно не заметив этого, Ксюха спросила:

— Где ты был?

— Свежим воздухом дышал.

Я слегка опустил оружие, подцепил край рубашки и медленно повел стволом вверх, задирая ее. С протяжным вздохом Ксюха отстранила ружье, встала коленями на край кровати, затем качнулась вперед – и мягко упала на меня.

Теплые, влажные губы прижались к моим.

* * *

Девушка тихо дышала мне в ухо, устроившись у стены, на боку, закинув на меня согнутую ногу, и положив ладонь на грудь, а щеку – на плечо. Лампа погасла, но сквозь щели в деревянной стене проникал тусклый утренний свет.

— Почти утро, — сказал я. – Так и не поспал.

— Жалеешь? – спросила она как бы с легкой обидой. – Хотел бы сейчас спать один?

— Не жалею. Но спать-то все равно хочется.

— С утра в Шатре никого. Это у меня дела по хозяйству, а ты до двенадцати можешь не вставать или дольше.

— Не могу, у меня тоже дела.

— Чем ты занимаешься? Охотишься… а еще что?

— Да ничего, - пожал я плечами. - Просто охотимся.

— Охотимся? Так ты не один?..

Я пояснил нехотя:

— Напарник у меня есть, Михаил. Он… в другом месте сейчас.

Ксюха приподняла руку, коснулась ноготком впадины мод моим горлом и задумчиво проговорила:

— Я видела, как ты дрался. С Кирпичом, потом с Борзым. Ты совсем не боялся. У тебя глаза такие были… как будто равнодушные. Тут часто драки, я же вижу: у мужиков в глазах всегда или злоба или страх, но обычно и то, и другое. А у тебя не было. Ты что, вообще не боишься?

Глядя в скошенный брезентовый потолок, я сказал:

— Я должен был умереть давно. Можно сказать, что умер. Чего мне теперь бояться.

Она уставилась на меня.

— Как это — умер? Во время Пандемии?

— Немного позже. Да неважно, забудь.

— Нет, важно. Расскажи.

— Там особо нечего рассказывать. Это когда мы с Михой познакомились, с напарником… Он старше меня лет на тридцать. И он, на самом деле, мой учитель, а не напарник. Только в последние пару лет мы как бы на равных стали, а раньше… В общем, мне было двенадцать, родных никого, все погибли или пропали. Я тогда впервые убил человека. Один бомж устроил логово в подвале бойлерной, натягал туда кучу продуктов из ближайшего магаза. Его почти сразу после этого разграбили мародеры. У бомжа была охотничья двустволка и еще набор тесаков из мясного отдела. Он там засел, спрятался то есть, я один про его логово знал. У меня началось воспаление легких, плюс с голоду уже совсем подыхал. Забрался на крышу бойлерной с большим камнем и стал ждать. Долго, сутки почти. Бомж наружу вышел по какому-то делу, потом назад – и я ему на голову сбросил камень. Убил, оттащил тело, вернее, откатил в сторону. Уже совсем без сил. Залез в бойлерную, заперся, поел немного и вырубился. У меня жар начался, видения всякие… Внутри бойлерной – трубы, всё в мазуте, ветошь вонючая, кирпичные стены, глухо, темно. Я за трубой лежу, в тряпье завернулся и брежу. То отца увижу, то мать, хотя ее и не помнил вроде совсем. То чертей каких-то. Мутантов. Потом вдруг стал Лес видеть… — я запнулся.