Ну конечно, схожие чувства возникли тогда, в тюрьме, перед тем, как пришло ЧУДО и взорвались бронированные стекла экранов. Опять начиналось НЕВЕРОЯТНОЕ!

Свет начал меркнуть – медленно и неторопливо. По комнате разливалось знакомое сиреневое марево. В центре помещения опять возникло свечение, и начал щекотать ноздри запах озона.

Лаврушин судорожно вздохнул и до боли сжал пальцы. И с изумлением увидел, что пальцы прошли сквозь авторучку. Потом ручка отекла на стол коричневым синей бугрящейся массой. И ножки пластмассового стола в это время тоже превращались в такую же синюю массу, стол будто врастали в пол.

Щелк! Экран треснул. Трещина прошла по пульту в углу комнаты.

А потом марево исчезло.

Зажегся свет. Все было как и раньше. О происшедшем напоминали расплывшиеся ножки стола, да расколотый экран.

– Дела‑а‑а, – прошептал Степан…

* * *

В беге цифр на голографических часах в углу комнаты было что‑то колдовское. Притом колдовство это было самого худшего пошиба. Ведь часы отсчитывали время до прихода Стинкольна, а значит и время окончания головоморочинья, лживого умолчания, неясных надежд, которыми тешились земляне.

Учитывая репутация Стинкольна, его одержимость и совершеннейшее отсутствие каких‑либо добрых человеческих качеств, нетрудно было представить, чем закончится признание землян о невозможности выполнить его волю.

– Скоро упырь появится, – сказал Степан по‑русски, он глядел на часы зло, тоже недовольный их быстрым бегом.

– Может, сумеем его в чем‑то убедить.

– Ага!

– В конце концов мы можем стать его козырем в торге с Кунаном.

– Угу!

– Или он может нас за выкуп передать Содружеству.

– Эге… – Степан покачал головой, глядя на друга, как на дите неразумное. – Лаврушин, ты что, не понял? Мы имеем дело с упрямой скотиной. Если сейчас выйдет не по его – он вызверится. А когда Стинкольн вызверивается, это…

– Можешь не уточнять.

– Угу…

Степан был прав. По части упрямства он мог быть экспертом, поэтому Лаврушин ему верил. Действительно, мафиози был именно таким – необузданным в гневе, готовым ради того, чтобы потешить свою злобу, отказаться даже от выгоды. Может, поэтому и жив до сих пор, пережил своих более расчетливых коллег. Где нужно было просчитывать и продумывать, он просто ломился вперед тяжелым танком. И побеждал.

А часы продолжали идти. Глядя на скачущие цифры, Лаврушин впал в оцепенение. Он думал, что, скорее всего, это истекают последние часы его жизни. Жизни где‑то удавшейся, а где‑то и не очень. Но если еще недавно впереди было время, когда можно будет что‑то исправить, что‑то достичь, то теперь кто‑то установил глухую стену, отсекающую его от этого самого будущего.

Еще две минуты прошло.

Мысли плана «вот дурак, отказался бы от предложения Инспектора, сейчас лежал бы дома на диване и переругивался с Мозгом», он отогнал от себя. Он гордился тем моментом, когда, несмотря на мизерную возможность успеха, сказал всем чертям назло: «Согласен». Это была звездная минута. Лаврушин почувствовал, что вечный неловкий недотепа‑очкарик, неизменный победитель математических и физических Олимпиад, звезда науки, он способен не только ломать голову над научными проблемами. Он способен на поступок. Притом на поступок благородный. И пускай трусы и циники станут утверждать, что такие поступки глупость. Лаврушин показал, что способен быть человеком!

Еще три минуты побоку. Близится час расплаты.

Как обидно, что все оказалось напрасным. И путь в сотни световых лет. И все благие порывы. И стремление предотвратить зло. И недели обучения. И опасности, которые пришлось преодолеть. Все коту под хвост…

Еще минута…

Степана жаль. Он, Лаврушин, понятно – избранный. Так получилось по закону бутерброда, так выпал один шанс из миллиарда, что его биополе в точности совпало с требуемым. Но Степан. Добрый, надежный, хороший друг. Тебе‑то за что такое?

Еще две минуты позади… Их остается все меньше и меньше.

А что дальше? Таниане пришлют следующую группу. Шансов у нее будет еще меньше. А диктатор все ближе к решению задачи.

Минута…

Самое обидное, что именно сегодня Лаврушин ощутил долгожданный сигнал. Он не мог окончательно поверить в него. Ему до последнего момента казалась история с кодами биополя притянутой за уши. Не верилось, что между творениями рук давно ушедшей цивилизации и его мозгом существует связь, что протянется незримая нить. Но сегодня он ощутил тревогу. И почуял кончик этой серебряной нити. Она звенела, как тонкая гитарная струна. Ее звон был едва уловим. Он все время терялся. Но он был! Он значил, что все получилось так, как предсказывал Инспектор. Адаптация заканчивается. Нить будет все крепче. И через день‑два в сознании Лаврушина возникнет ясная картинка – где искать «ключ»… Точнее, не будет. За день‑два Стинкольн успеет сварить землян в кипятке. Еще две минуты…

Оставалось чуть меньше десяти минут до времени, назначенного Стинкольном. Как быстро летят эти минуты.

Время близится. Внутри у Лаврушина стало пусто. Мысли куда‑то уходили. В сознание пыталось прорваться отчаянье. Господи, как хреново быть героем перед расстрелом. Героем быть хорошо, когда твой подвиг в прошлом, и ты раздаешь интервью, а также автографы восторженным поклонницам…

Только бы не лишиться самообладания! Не потерять лицо. Сейчас это казалось почему‑то очень важным.

Пять минут…

Раньше времени! Стена отошла в сторону. И на пороге появился человек.

– Дела‑а‑а, – протянул Степан…

Человек, стоящий на пороге, меньше всего походил на Стинкольна и его гориллл…

* * *

Тщетны пустые е надежды, владеющие загнанным в угол человеком, недостижимы. Но когда они оправдываются, то кажется – а как же могло быть иначе? Все и должно было случиться именно так, и никак иначе.

Появившийся человек явно был не Стинкольном. И, скорее всего, не принадлежал к числу приближенных бандита. А был этот человек тем статным офицером четвертой ступени, который сопровождал землян в «мамонте» и обещал скорое освобождение. В руке он сжимал автоматический ЭМ‑пистолет.

– Крос умеет держать слово, – произнес офицер. – Я же обещал, что вытащу вас.

– Весьма благодарны, – только и нашелся что сказать Лаврушин.

Степан весьма точно выразился насчет теннисного мяча, по которому лупят ракеткой. Вот прошла очередная подача. И самым обидным было ощущение полной беспомощности. Поток событий влек землян вперед, нисколько не считаясь с их настроениями и желаниями. И что впереди? Тихая заводь или водопад?

– Выходите быстрее, – велел офицер Крос. – Сейчас здесь будет Стинкольн.

Земляне не заставили себя долго упрашивать. Все‑таки есть особое удовольствие в том, чтобы быть спасенным именно в последние секунды. Оказывается, куда приятнее, если указ о помиловании приносят, когда голова твоя уже лежит на гильотине.

У лестницы на площадке валялось два трупа, в одном без труда можно было опознать мрачного водителя с обожженным лицом.