После этого развитие Альберта пошло семимильными шагами. В семнадцать лет он приступил к изучению немецкой литературы и философии. Он сказал воспитателю, что старается «до самой глубины постичь идеи великого Клопштока, хотя пока что — добавил он скромно, — не слишком в этом преуспел». Он написал эссе «Немецкий образ мышления и наброски истории немецкой цивилизации», «разбив эссе», по его собственным словам, «на разделы, в соответствии с общими требованиями темы», и закончив «ретроспективой недостатков нашего времени и призывом к каждому исправить эти недостатки по мере возможности и тем самым дать хороший пример остальным». Отправленный на несколько месяцев на попечение короля Леопольда в Брюссель, он попадает под влияние профессора математики Адольфа Кветелета, исследовавшего применение теории вероятностей в политике и морали. Эти идеи увлекли принца, и в результате родилась дружба, продолжавшаяся до конца его жизни. После Брюсселя он поступил в Боннский университет, где быстро достиг выдающихся успехов в изучении наук и был известен социальной активностью. Особое внимание он уделял метафизике, юриспруденции, политической экономии, музыке, фехтованию и любительским театральным постановкам. Тридцать лет спустя один из его приятелей-студентов с восхищением вспоминал приступы смеха, которые вызывали у них пародии принца Альберта. Особенно им нравилась живость, с которой Их Светлость воспроизводил интонации и жесты одного из профессоров, любившего показать на картину, изображавшую улицу в Венеции, и возвестить: «Это Понтарлье», и другого, упавшего в спешке и потом долго искавшего потерянные очки.

После года, проведенного в Бонне, настало время европейского путешествия, и из Англии прибыл барон Стокмар, дабы сопроводить принца в Италию. За два года до этого король Леопольд уже консультировался с бароном по поводу предполагаемого брака Альберта и Виктории. Ответ был замечателен. С присущей ему прозорливостью, отсутствием оптимизма и тонким ощущением морального аспекта ситуации, Стокмар указал существенные, на его взгляд, условия успешного заключения этого брака. «Альберт, — писал он, — прекрасный юноша, достаточно высокий для своего возраста и обладает приятными и ценными качествами характера. Вполне вероятно, в ближайшие несколько лет он превратится в сильного красивого мужчину, с мягкими и простыми, но в то же время величественными манерами. Таким образом, он обладает всеми внешними достоинствами, столь привлекательными для противоположного пола во все времена и во всех странах». Следовательно, исходя из того, что Виктория сама предрасположена к браку, необходимо решить вопрос, соответствуют ли интеллектуальные способности Альберта его предполагаемой роли мужа королевы Англии. Хотя здесь, продолжал барон, многое свидетельствует в его пользу; говорят, что принц тактичен и умен; тем не менее, суждения подобного рода, как правило, необъективны, и барон предпочитает воздержаться от оценки, пока не придет к достоверному заключению на основе личных наблюдений. Затем он добавил: «Однако этого недостаточно. Юноша должен обладать не только большими способностями, но и честолюбием и силой воли. Многотрудная карьера политического деятеля требует от человека не просто склонности и энергичности — она требует такого склада ума, который готов сознательно принести в жертву удовольствия ради всеобщей пользы. Если он впоследствии не удовлетворится сознанием того, что занял одно из самых влиятельных положений в Европе, сколько раз его будет искушать желание отказаться от этой затеи! Если он с самого начала не примет тяжелых обязанностей своего положения и не поймет, что от эффективного их исполнения зависят его честь и счастье, то вряд ли добьется успеха».

Таковы были взгляды Стокмара на качества, необходимые для должного исполнения роли, которую уготовила Альберту его семья; и в ходе путешествия по Италии он надеялся оценить, насколько принц ими обладает. Что же касается самого Альберта, барон, которого до этого он видел лишь изредка, произвел на него сильнейшее впечатление. К тому же впервые в жизни он познакомился с молодым англичанином, лейтенантом Френсисом Сеймуром, назначенным ему в сопровождающие, которого он нашел sehr liebens wurdig[18], и с кем разделил теплую дружбу. Галереи и пейзажи Флоренции его очаровали, а вот Рим произвел меньшее впечатление. «Многие прекрасные места, — сказал он, — вполне можно принять за типичный немецкий городок». В беседе с папой римским Григорием XVI он не преминул блеснуть эрудицией. Когда папа заметил, что греки унаследовали свое искусство от этрусков, Альберт ответил, что, по его мнению, они позаимствовали его от египтян; Его Святейшество вежливо согласился. Где бы Альберт ни оказался, он постоянно стремился расширить свои познания, и на балу во Флоренции его заметили увлеченно беседующим с ученым синьором Каппони и не обращающим ни малейшего внимания на дам. «Voila un prince dont nous pouvons etre fiers, — сказал стоящий неподалеку великий герцог Тосканский, — la belle danseuse l’attend, le savant l’occupe»[19].

По возвращении в Германию преподнесенные королю Леопольду наблюдения Стокмара были все еще критическими. Альберт, сказал он, несомненно, умен, добр и дружелюбен; он полон благих намерений и благородной решимости, и здравость его суждений по многим вопросам удивительна для его возраста. Однако ему противна напряженная работа; он слишком склонен себя щадить, и поэтому самые лучшие его намерения часто не приносят плодов. Особенно печально то, что он не проявляет ни малейшего интереса к политике и никогда не читает газет. Да и манеры его все еще оставляют желать лучшего. «У мужчин, — сказал барон, — он всегда будет пользоваться большим успехом, чем у женщин, в обществе которых проявляет слишком мало рвения и ведет себя слишком равнодушно и отчужденно». И еще одну особенность подметил острый взгляд старого лекаря: принц был не слишком крепко сложен. Тем не менее, он вполне подходил для планируемого брака. Однако оставалось еще одно очень серьезное препятствие — Виктория явно не собиралась давать своего согласия. Так что когда Альберт прибыл в Англию, он уже готов был полностью отказаться от своих намерений. Ничто не заставит его ждать в неизвестности, признался он другу; он порвет все раз и навсегда. Однако прием, оказанный ему в Виндзоре, показал ситуацию в новом свете. Колесо фортуны внезапно повернулось, и в объятиях Виктории он нашел окончательное подтверждение своей неизбежной участи.

Он не был в нее влюблен. В ответ на безграничную преданность молодой кузины он, естественно, испытывал чувства нежности и благодарности, но всепоглощающая ответная страсть его миновала. Хотя Виктория ему очень нравилась, в сложившемся необычном положении его больше интересовали собственные ощущения. Ослепленный и восторженный, он скакал верхом, танцевал, пел и смеялся среди виндзорской роскоши, испытывая новое для себя ощущение — пробуждающееся в груди честолюбие. Его положение будет воистину высоким, завидным! И тут промелькнула иная мысль. Религиозные догмы, увещевания Стокмара, его собственные глубокие убеждения — все говорило об одном: он здесь не ради собственного удовольствия, а совсем по иной причине — чтобы делать добро. Он должен быть «мужественным, благородным и вести себя, как подобает принцу», должен «жить и, если понадобится, пожертвовать собой во благо своей новой страны»; «посвятить власть и усилия великому делу — обеспечению богатства и процветания своего народа». Одна серьезная мысль породила другую. Роскошь и суета английского двора, конечно, приятны, но, в конце концов, сердце его принадлежит Кобургу. «В то время как я неустанно буду направлять всю свою энергию и усилия на благо страны, которая в будущем станет моею и в которой мне дано занимать столь высокое положение, — писал он своей бабушке, — я никогда не перестану ein treuer Deutscher, Coburger, Gothaner zu sein»[20]. И теперь он должен расстаться с Кобургом навсегда! Посерьезневший и опечаленный, он ищет утешения в компании брата Эрнеста. Юноши уединились и, усевшись за рояль, скрылись от настоящего и будущего в сладком мире музыки Гайдна.